Страны Балтии видят свое место в ЕС по-разному. Внешняя политика Литвы нацелена на капитализацию своих отношений с Россией в рамках ЕС и рассматривает Россию в числе своих первоочередных приоритетов. С избранием президента Роландаса Паксаса линия Литвы на повышение своего статуса в ЕС через сотрудничество с Россией активизировалась. Если раньше литовские внешнеполитические инициативы по России в основном ограничивались соседней Калининградской областью, то в настоящее время обретает очертания «Северо-западная инициатива», нацеленная на укрепление отношений с регионами Северо-запада России. Выступая перед послами Литвы в иностранных государствах, Р. Паксас отметил, что «необходимо использовать ситуацию, когда, с одной стороны, Литва хорошо знает своих соседей на востоке, а с другой, – имеет большой ценный опыт интеграции в ЕС и НАТО. Накоплены немалые наработки с центральной властью России, а также с властями Калининградской области Российской Федерации. Этот опыт необходимо перенести на сотрудничество с другими регионами, в первую очередь, с северо-западной Россией. Этот регион становится пространством особого взаимодействия ЕС и России»[49].
Чего ожидает Литва от инициативы ЕС по отношению к восточным странам? По мнению госсекретаря МИД Литвы Э. Игнатавичюса, «необходимы эффективные форматы сотрудничества, общие проекты и фонды для их осуществления». Очевидно, что собственных средств на осуществление программ сотрудничества с соседними странами у Литвы нет, а риск дискредитации новой инициативы по причине отсутствия денег весьма велик. Впрочем, зависимость от финансовых ресурсов из Брюсселя может привести к тому, что роль Литвы и Польши в реализации программы будет определяться формулой «тихого несогласия и громкого согласия» с решениями ЕС.
Развитие внутриполитической обстановки в Литве и последствия импичмента литовского президента, инициированного его политическими оппонентами, к сожалению, могут замедлить процесс формирования партнерских отношений между Россией и Литвой. Озабоченность вызывает тот факт, что для решения внутриполитических задач некоторые политические силы в Литве вновь взяли на вооружение тезис об угрозе с Востока, а более конкретно – от российских спецслужб и русской мафии. Это свидетельствует о том, что приоритетность российского направления литовской внешней политики пока не стала элементом консенсуса различных политических сил (в отличие, скажем, от интеграции в НАТО и ЕС).
Эстония, так и не достигнув до настоящего времени желаемого прорыва на российском направлении, проводит по отношению к России линию, которая зачастую воспринимается как провокационная. В частности, одним из приоритетов Эстонии является оказание помощи Грузии (наряду с другими закавказскими и европейскими республиками СНГ) в строительстве ее вооруженных сил. С учетом многолетней напряженности в российско-грузинских отношениях и недавних внутриполитических потрясений в этой стране, такая политика вряд ли будет позитивно воспринята в Москве, хотя бывший министр обороны Эстонии Свен Миксер и выражал надежду на то, что «отношения с Россией достаточно прагматичны, чтобы сотрудничество Эстонии с Грузией не воспринималось как антироссийское»[50].
Таллинн по-прежнему пытается строить отношения со своим непосредственным соседом через Брюссель: «С точки зрения безопасности Эстонии и ее экономического развития, одним из существенных вопросов внешней политики и политики безопасности является развитие отношений Европейского Союза с Россией»[51].
Пассивную позицию по отношению к России занимает Латвия. Страна не инициировала конкретных предложений в рамках вновь формирующейся восточной политики ЕС и стабилизации двусторонних отношений с Россией. В Риге дожидаются, что членство ЕС защитит Латвию от всех неблагоприятных для нее действий России.
Вполне естественно, что Варшава проявила особую активность в формулировании основ будущей восточной политики ЕС. Это объясняется и историческими обстоятельствами, и необходимостью поиска своего места среди европейских держав, и географией, и особыми торгово-экономическими интересами на восточноевропейских рынках, и многими другими причинами. В результате, именно документ польского МИДа, посвященный новой политике ЕС в отношении восточных соседей, получил наибольшую известность среди аналогичных текстов, положенных в основу «Концепции Соседства»[52]. Не станем останавливаться на подробном содержании обоих документов, поскольку их английские и русские версии давно опубликованы, а обратимся к сути.
Оба текста – польский и брюссельский – формулируют принципы единой политики ЕС в отношении восточных соседей. Она призвана содействовать укреплению безопасности и стабильности восточной границы ЕС путем стимуляции политических и экономических реформ в прилегающих странах. Основное сходство двух проектов, помимо декларируемой цели – подключения стран-соседей к системе «четырех свобод» – состоит в разработке индивидуальных Программ Действий и постановке уровня сотрудничества с каждой страной в зависимость от успеха реформ. В обоих случаях речь идет о масштабных инициативах, реализация которых будет определять состояние дел на восточной границе ЕС, по крайней мере, в первой четверти ХХI века[53].
Многие идеи польского документа нашли свое отражение в финальном брюссельском тексте, но далеко не все. Это хорошо, поскольку ряд принципиальных польских положений для России неприемлем. По сути, мы имеем дело с двумя альтернативными подходами к связям с Россией как партнеру ЕС на востоке. В польском варианте (в котором сильно влияние американской политической мысли) России в Европе места нет. Варшава четко прокладывает границу «Европы» по западным рубежам Московии, а термин Большая Европа для нее малозначим.
Брюссельский вариант, напротив, политически и идейно нейтрален. Если хотите, даже аморфен. Проблема восточноевропейского выбора в нем не акцентируется, а Россия рассматривается как стандартный сосед ЕС, наряду с Украиной или Израилем. В брюссельской концепции исповедуется принцип «равноудаленности» соседей от Европы. Если польский проект предельно ясен и конкретен, но его конкретика нам не походит, то брюссельский – ставит вопрос, решение которого зависит, в том числе, и от России.
Как известно, польская концепция посвящена исключительно отношениям с Украиной, Молдавией, Белоруссией и Россией (причем порядок перечисления имеет значение, т.к. отражает внешнеполитические приоритеты Варшавы). Брюссельский включает в себя также средиземноморский вектор. Это отличие связано не только с тем, что Средиземное море является периферийным для польских национальных интересов, но также и с очевидной незаинтересованностью Польши в формировании единого подхода ко всем странам-соседям ЕС. Польше не подходит брюссельский тезис о том, что ко всем странам-соседям должен быть применен единый подход, хотя и с соответствующими их особенностям поправками. Цели Польши в отношении четырех государств СНГ совершенно различны и размывание их «особости» в единой «Концепции Соседства» в свою очередь размывает и польское видение «особости» Украины, Молдавии и Белоруссии по сравнению с Россией[54].
В польском проекте четко прописано, что перспектива вступления в ЕС может быть рассмотрена только в отношении Украины, Молдавии и даже Белоруссии, но никак не России. Казалось бы, что здесь такого; ведь российские эксперты (вполне либеральных взглядов) сами разделяют мнение о нежелательности постановки задачи вступления в ЕС для России. Если нас в ЕС никто не ждет, то, следовательно, бессмысленно стучаться. Но примечательно, что польская сторона готова принять в ЕС Украину и Молдавию – беднейшие государства Восточной Европы, – но не вдвое более богатую Белоруссию и уж тем более не Россию. Политической мотивации, стоящей за этим, в отношении Минска, никто не скрывает, но то же самое очевидно и в отношении Москвы. Мне отнюдь не хотелось бы отстаивать здесь большую степень «европейскости» России по сравнению с Украиной, поскольку она примерно одна и та же. Но налицо и явное желание Польши путем использования европейских механизмов и аргументации притянуть к себе Украину и Белоруссию и оттолкнуть Россию. За счет политической риторики и поддержки антироссийских элит в Киеве и Минске Варшава давно старается ограничить влияние Москвы в странах СНГ. Существенным элементом такой политики является пропаганда европейского выбора как альтернативы евразийскому[55].
Брюссельский проект в этом смысле более корректен и рационален. Комиссия исходит из того, что в ближайшие годы ни одна из стран-соседей не вступит в ЕС. Следовательно, всем предлагаются единые правила взаимодействия. Это ставит Польшу в неудобное положение перед украинскими и белорусскими партнерами. Мало того, что введен неприятный для Украины асимметричный визовый режим (т.е., декларируемое стратегическое партнерство оказывается ничего не значащим перед нормами Шенгена), так еще и Брюссель ставит Россию и Украину в равное положение с точки зрения отношений с ЕС. Это серьезно вредит имиджу прозападных и пропольских сил в Киеве, Минске и Кишиневе. Они столько лет работали над обоснованием принадлежности своих стран к Центральной, а не Восточной Европе, подчеркивали особость украинского и белорусского пути по сравнению с российским, изображали свою историю как постоянную борьбу с азиатской империей и т.д., а тут вдруг сама Европа ставит их на одну доску с Россией. Разумеется, это не устраивает Варшаву, т.к. роль «адвоката» Украины в ЕС является важным рычагом влияния в странах СНГ[56]. Польское Восточное измерение делает основной упор на индивидуальность подходов к странам-соседям. Особенно это заметно в отношении Украины, европейский выбор которой предлагается признать. В практическом смысле это означает предоставление Украине (и Молдавии) статуса ассоциированного члена ЕС. Основной мотив при этом – историко-геополитический. Варшава сама и в альянсе с Вашингтоном заинтересована в консервации постсоветской дезинтеграции. В этом же духе следует понимать обвинения в адрес брюссельского проекта в том, что он по геополитическим причинам якобы отдает приоритет России.