Издержки советской контрпропаганды против атомного вооружения ФРГ, равно как слабость и непоследовательность оппозиции ему внутри ФРГ, сыграли, видимо, свою роль в том феноменальном успехе правительственных партий на выборах 15 сентября 1957 г., когда аденауэровский блок ХДС/ХСС установил до сих пор не превзойденный рекорд в политической жизни ФРГ, получив абсолютное большинство голосов и мандатов (50,2%, 270 мест из 497; отрыв от СДПГ составил по голосам 18,4%, по мандатам – 101; если добавить еще 2,8% голосов и 17 мандатов выступавшей солидарно с правительственным блоком еще более правой Немецкой партии, то разрыв окажется еще значительнее).
Этот урок был в какой-то мере учтен, и вскоре была предложена более гибкая и реалистичная линия реагирования на ядерный фактор в германском вопросе. 2 октября на сессии Генеральной Ассамблеи ООН министр иностранных дел Польши А. Рапацкий изложил план создания «безатомной зоны» в Центральной Европе (на территории ФРГ, ГДР, Польши и Чехословакии). Принятие этого плана обеспечило бы ФРГ равенство с союзниками по НАТО на основе «нулевого варианта»: ни бундесвер, ни войска союзников на западногерманской территории не обладали бы ядерным оружием; система «двойного сдерживания» ослаблялась бы, но зато и СССР мог отныне размещать ядерное оружие только в пределах своих границ.
«План Рапацкого» не предусматривал выхода ФРГ из НАТО. Аденауэру не надо было ссориться с союзниками, требуя от них вывести свои ядерные средства из Западной Германии. Такой вывод из всей центральноевропейской зоны должен был произойти в результате переговоров и договоренности всех заинтересованных государств. Более того, как отмечал эксперт по польским делам Г.-Я. Штеле, модифицированный вариант «плана Рапацкого» (от 14 февраля 1958 г.) не требовал от Бонна даже отказа от «доктрины Хальштейна». Вместо того чтобы подписать общий документ, участники договора могли просто депонировать односторонние декларации (о присоединении к нему) у правительства какой-либо третьей страны. «Изобретателем» этого плана был, по сведениям Штеле, не сам Рапацкий, а «беспартийный эксперт» польского МИД М. Ляхе, причем его концепция создавалась без ведома Москвы, а после ее обнародования вовсе не была встречена там с энтузиазмом. Если дело обстояло действительно так, то, проявив интерес к этому плану, Бонн получил бы возможность поиграть на противоречиях в лагере «противника», поэтому даже с точки зрения конфронтационной стратегии имелись доводы в пользу более или менее позитивной реакции на польскую инициативу. Реакция, однако, была абсолютно негативной.
Причины такой реакции и, соответственно, неиспользования открывавшихся возможностей гораздо раньше начать европейскую разрядку, а следовательно, и раньше решить германский вопрос до сих пор неясны. Возможно, сыграла свою роль некая эйфория от удачно проведенной избирательной кампании: мол, отныне можно и не обращать внимания на оппозицию, взять на вооружение более прямолинейную тактику. В таком случае это была явная ошибка. В феврале – марте 1958 года конституировалось движение «Борьба против атомной смерти». Оно возникло по инициативе СДПГ и профсоюзов, однако, не будучи ограничено партийными или групповыми рамками, быстро приобрело массовый характер. Его поддержала и перешедшая в оппозицию СвДП. Возник своего рода прообраз будущей социал-либеральной коалиции (в рамках земли Северный Рейн-Вестфалия такая коалиция стала фактом). Конечно, проводить прямую связь между событиями конца 1957-го – начала 1958 года и 1969 года (уход ХДС/ХСС в оппозицию) или даже 1961-го (потеря ею абсолютного большинства на очередных выборах) вряд ли правомерно.
Негибкая политика в «атомном вопросе» была лишь одним из факторов, вызвавших падение авторитета правительства, но значение этого фактора нельзя и преуменьшать, и вряд ли Аденауэр как опытный политик мог его игнорировать. В конце концов, если в 1955 году, отправляясь в Москву, он прежде всего думал о выборах 1957 года, то, выиграв их, он точно так же должен был задуматься о следующих и о том, как подействует на общественное мнение почти сталинско-молотовское «нет», которым он ответил на явно компромиссный проект ОВД.
Аденауэровская установка на приобщение ФРГ к ядерному оружию стала, без преувеличения, трагическим элементом ее политики. Даже в случае достижения этой цели не была бы ликвидирована система «двойного сдерживания»: все равно ФРГ осталась бы на положении младшего партнера в западном альянсе (в конце концов, никто не собирался передавать ей стратегическое ядерное оружие да и ядерные боеголовки к тактическому). Само же «ядерное соучастие» могло быть куплено лишь ценой осложнения международной ситуации, через кризис.
Такой кризис и разразился в конце 1958 года, хотя парадоксально, что второй берлинский кризис явился следствием акции советской стороны.
10 ноября 1958 г. в речи на митинге советско-польской дружбы Хрущев высказался относительно целесообразности отказа от «остатков оккупационного режима в Берлине». В нотах правительствам США, Англии и Франции, а также ГДР и ФРГ от 27 ноября было выдвинуто предложение о превращении Западного Берлина в «демилитаризованный вольный город». В течение полугода Советский Союз обязывался «не вносить изменений в существующий ныне порядок военных перевозок США, Великобритании и Франции из Западного Берлина в ФРГ». По истечении этого срока предусматривалось передать контроль над коммуникациями между ФРГ и Западным Берлином полностью в руки правительства ГДР, которая «будет осуществлять свой суверенитет на земле, воде и в воздухе».
10 января 1959 г. последовала еще серия советских нот. На этот раз в число адресатов были включены все государства, воевавшие с гитлеровской Германией. Главная их суть заключалась в идее незамедлительного заключения мирного договора с Германией, проект такого договора прилагался к нотам. Это был тщательно разработанный документ из 48 статей. Его содержание примерно соответствовало советскому проекту 1952 года. Помимо большей детализации его отличало прежде всего то обстоятельство, что с немецкой стороны партнером в его выработке и подписании должно было фигурировать не одно центральное правительство единой Германии, а два (ГДР и ФРГ) или даже три (те же плюс правительство Германской конфедерации, если таковая была бы создана). Специальная статья (25-я) определяла «особый статут» Западного Берлина на основании предложений от 27 ноября. Этот статус предполагалось сохранить «впредь до восстановления единства Германии». Наконец, проект содержал недвусмысленное запрещение производства ракетно-ядерного оружия и оснащения им вооруженных сил в обеих частях Германии. Для обсуждения этого проекта и подписания согласованного текста договора предлагалось созвать в двухмесячный срок мирную конференцию в Праге или Варшаве.
Реакция западных держав заключалась, в общем, в том, что они выражали протест против советского намерения нарушить существующий статус Берлина и одновременно готовность обсуждать германскую проблему «в целом» (включая проблему воссоединения). Советская сторона поначалу настаивала на своей повестке дня (исключавшей проблему воссоединения) и заявляла, что, так или иначе, СССР подпишет мирный договор, в крайнем случае с тем германским государством, которое этого пожелает (т.е. с ГДР). На этой основе ему будут переданы все права контроля над коммуникациями между ФРГ и Западным Берлином, а если западные державы попытаются силой прорваться, их встретят расположенные в ГДР советские войска.
Затем, однако, последовало смягчение советской позиции. И двухмесячный, и шестимесячный «лимиты» были молчаливо преданы забвению. В ответ на предложение западных держав о проведении совещания четырех министров иностранных дел «для обсуждения германской проблемы во всех ее аспектах и последствиях» с советской стороны вначале было выдвинуто контрпредложение – о совещании глав правительств, затем – о привлечении к участию в совещании министров – представителей Польши и Чехословакии (видимо, дабы соблюсти «паритет»: трое – от НАТО, трое – от ОВД), затем снято было и это условие.
С 11 мая по 20 июня и с 13 июля по 5 августа состоялось Женевское совещание министров иностранных дел четырех держав, в котором принимали участие и представители обоих германских государств (в качестве «советников» на «кошачьем положении», как шутили в ФРГ, имея в виду, что немецкие участники сидели не за общим столом: для них были специально поставлены в отдалении друг от друга два стола). Оно кончилось безрезультатно, но кризисная обстановка разрядилась. После кэмп-дэвидской встречи с президентом США Эйзенхауэром Хрущев уже публично признал (30 сентября 1959 г.), что для переговоров «не устанавливается какой-либо ограниченный по времени срок».
Переговоров, однако, не последовало, а 2 апреля 1960 г. во время визита во Францию Хрущев вновь поднял тему о возможности заключения мирного договора междуСССР и тем из германских государств, которое будет на это согласно (впервые такая идея была высказана 17 февраля 1959 г.). На Западе это было расценено как «возобновление угрозы подписать сепаратный мир с ГДР». После инцидента с американским У-2 и срыва Парижского совещания в верхах напряженность вновь увеличилась (хотя ужесточение советской линии началось еще до полета Пауэрса), однако она разрядилась до выборов нового американского президента.
Чрезвычайно ценный архивный документ – материалы «Совещания первых секретарей коммунистических и рабочих партий социалистических стран для обмена мнениями по вопросам, связанным с подготовкой заключения германского мирного договора» (оно проходило 3 – 5 августа 1961 г. в Москве) – очень существенно расширяет информацию о том, как решение о возведении стены готовилось и почему было принято.