Непредсказуемо может отразиться на Грузии и ситуация в самом Кавказском регионе, где в последние годы определилась биполярная система союзов: Армения-Иран-Россия и Азербайджан-Турция-США, которая может серьезно поколебать ее равновесие в армянском и азербайджанском анклавах страны[90]. Осложняет и запутывает обстановку и ее причастность корганизации ГУУАМ, которая по сути противопоставлена СНГ и антироссийская направленность которой по геостратегическому содержанию просматривается уже сегодня
Несмотря на политику «двойных стандартов», которая наиболее ярко была продемонстрирована в Абхазии со стороны России и ряда западных стран, отношение к проблеме существующих де-факто независимых государств претерпевает изменения. В последнее время некоторые эксперты и политики ставят под сомнение принцип территориальной целостности и нерушимости границ государств, отдавая предпочтение требованию о национальном самоопределении. Так, бывший вице-президент Национального Совета по разведке при ЦРУ США Грахам Фуллер в статье «Еще о Косово» пишет: «Мы настаиваем на решительном пересмотре политики по отношению к меньшинствам, границам и национальным суверенитетам». При этом автор задается вопросом о жизнеспобности Югославии, Индонезии, Афганистана и даже Турции, не говоря уже о государствах Африки, «народы которой безнадежно разделены произвольными границами»[91]. Сецессию на примере Косово поддерживают и другие авторы.
Стремление ряда непризнанных государств к независимости, в том числе Абхазии, часто именуют «агрессивным сепаратизмом» (Э. Шеварднадзе и др.),в то время как буквально на глазах распались СССР, Югославия, а вновь образовавшиеся республики, многие из которых не успели даже осознать своей «независимости», тут же получили международное признание. По-разному, например, отделились и были признаны де-юре Словакия и Эритрея. Но как только речь заходит о почти аналогичной ситуации с Абхазией, Карабахом, Южной Осетией, Приднестровьем к ним применяют совершенно другие подходы.
Грузия принадлежит к тем многонациональным государствам, которые «в ходе своей истории инкорпорировали или аннексировали территории с их коренным населением»[92]. Тбилиси ведет длительные войны с негрузинскими народами (абхазы, осетины), стремящимися к независимости. Этот феномен исследователи именуют «агрессивным интеграционализмом». В своей книге «Нация против государства» Гидон Готлиб отмечает, что «отказ в государственности народам, которые ведут длительную и болезненную борьбу или которые продолжают сопротивляться иностранном управлению, становится все труднее оправдать, даже если императив ограничения числа новых государств становится все более насущным»[93].
Термин «осажденная крепость», применяемый к Абхазии, не ограничивается только периодом непосредственных военных действии на ее территории. У народа создалось устойчивое ощущение того, что против него ополчилась не только Грузия, но и весь мир. Шараханья из стороны в сторону российской политики, однозначная поддержка Грузии Западом, крайне необъективный подход к одной из сторон в грузино-абхазском конфликте международных организаций (ООН, ОБСЕ и др.) - все эти факторы были восприняты тбилисским руководством как поощрение продолжающихся агрессивных действий.
Особенности лобовых неконструктивных ударов по Абхазии проанализировал в своей работе «Политика Запада в области безопасности и грузино-абхазский конфликт» бельгийский исследователь Бруно Коппитерс. Так, автор отмечает, что для Запада характерно отсутствие равновесия в подходе к двум сторонам, а абхазы с большим подозрением относятся как к России, так и к ООН[94]. Последняя в начале 1995г. вообще ушла в тень как посредник, что совпало с войной в Чечне и планом вторжения Грузии в Абхазию. Как уже отмечалось, западные страны стали проявлять живой интерес к региону лишь с сентября 1994 г., что было связано с планами добычи и транспортировки каспийской нефти. Только после того, как были установлены «большие запасы» нефти, они заявили о своих стратегических интересах здесь и отказались признавать Южный Кавказ российской сферой влияния. Руководствуясь сугубо прагматическими аспектами, ряд западных стран заинтересовался идеей транспортировки энергоносителей Каспия через «грузинский» коридор в Европу. Европейская комиссия разработала в этих цeляx cпeциaльный пpoeкт TRACECA (TPACEKA-Tpaнcпортный коридор Европа-Кавказ-Азия).
Созданная еще в 1993 г. в помощь ООН организация «Друзья Грузии», в которую вошли дипломаты ведущих западных стран (США, Великобритания, Франция, Германия и на начальном этапе Россия), занималась только тем, что усиливала давление на Абхазию, прибегая к откровенным угрозам. После сентября 1994 г. они старались как можно быстрее, любыми путями решить конфликт в пользу Грузии, где у них обозначился вполне определенный политико-экономический интерес. До недавнего времени они резко критиковали руководство Абхазии, в связи с чем Сухум отмечал, что «позицию США нельзя считать беспристрастной»[95]. Ситуация несколько изменилась только с 1997 г., когда «Друзья Грузии» - послы западных стран в Тбилиси стали регулярно приезжать в Сухум и проводить личные встречи с абхазскими властями. При этом они подчеркивали, что являются не «друзьями Грузии»,а « друзьями Генерального секретаря ООН по Грузии». Однако активная вовлеченность Запада в грузино-абхазский конфликт, в котором он поддержал Грузию, не смогла изменить соотношения сил. В последнее время интерес западных государств к грузино-абхазскому конфликту заметно снизился. С осени 1999г. переговоры под эгидой ООН зашли в тупик. По всей вероятности, это связано с тем, что запасы каспийской нефти на азербайджанском шельфе были сильно преувеличены, а их эксплуатация, как выяснилось, обойдется дороже, чем сама нефть. В полном соответствии с этим важным обстоятельством стал ослабевать и геостратегический интерес к региону со стороны США и некоторых европейских стран.
Одновременно и позиция России как посредника в разрешении грузино-абхазского конфликта стала заметно усиливаться. Совершенно ясно, что поведение Москвы в этом вопросе будет во многом зависеть от сговорчивости Тбилиси по ряду военно-стратегических позиций, которые давно стали предметом откровенной торговли.
Военные действия России в Чечне серьезно осложнили ситуацию и в самой Грузии. Тысячи чеченских беженцев и боевиков пересекли российско-грузинскую границу на чеченском участке и обосновались в Панкисском ущелье (Ахметский район Восточной Грузии),где, в частности, компактно проживают до 6 тысяч кистин (этнических чеченцев). В дополнение ко всему среди грузинских горцев (пшавы, тушины) стал распространяться «ваххабизм». При этом нужно отметить, что на протяжении последних лет Грузия, демонстративно придерживаясь прозападной ориентации, одновременно все больше превращалась в своеобразный исламский коридор, по которому транзитом между Чечней, Турцией и Азербайджаном курсировали различные эмиссары. Представители власти стали отмечать «опасность исламского фундаментализма для Грузии». Панкисское ущелье при такой концентрации вооруженных боевиков может в любой момент «сдетонировать», что приведет к дестабилизации по всей Грузии. Частое упоминание этого ущелья российскими СМИ и официальными представителями российского правительства можно расценить как средство давления на Грузию.
Исправить ситуацию в горных районах Грузия не в состоянии. Сценарий развития событий напоминает обстановку осени 1993г., когда после поражения в Абхазии и наступления сторонников Гамсахурдиа на Тбилиси Шеварднадзе вынужден был обратиться за военной помощью к Москве и дать согласие на вступление в СНГ.
Грузия как никогда почувствовала угрозу своей государственной безопасности со стороны пограничных исламских государств. Не могли не тревожить ее и союзнические отношения талибов с чеченскими повстанцами. Все это происходило на фоне роста фундаменталистских устремлений радикалов Пакистана и Афганистана, целью которых являлось взорвать постсоветское пространство Центральной Азии и пробить коридор через Туркмению в Азербайджан, Дагестан, Грузию, Чечню. Подобная перспектива возможной цепной реакции, представлялась руководству Грузии гораздо большим злом, чем российское присутствие. Об этом свидетельствуют некоторые косвенные данные и, в частности, усилившиеся в контакты между Грузией и Россией. Возможно, в ходе этих консультаций Грузии в очередной раз были обещаны гарантии в отношении Абхазии при условии того, что Тбилиси не будет противиться российскому военному присутствию в регионе и останется в зоне влияния России. Не исключено, что этими предварительными договоренностями вызван по сути дела отказ грузинской стороны вести в последнее время переговоры с Абхазией при западном посредничестве.
С течением времени Шеварднадзе проявлял все больше несдержанности в адрес международных организаций, в отношениях с которыми на первый план он выдвинул вопрос об Абхазии. Эта тема и недовольство прозвучали в его выступлении на саммите тысячелетия ООН.
После распада социалистического лагеря понятие евроатлантической безопасности расширилось как в географическом, так и в смысловом отношении. От обороны и геостратегии акценты перешли к проблемам демократизации Восточной и Центральной Европы, к новым региональным и глобальным опасностям, таким, как распространение оружия массового поражения, организованная преступность, терроризм, наркоторговля. В 90-ых годах одной из главных тем безопасности на европейском континенте стали этноконфликты, которые расчленяли общества, связанные когда-то тоталитарной системой, но одновременно и подталкивали Восток и Запад – в первую очередь, Россию, с одной стороны, и США и Евросоюз, с другой – к дальнейшему взаимопониманию и сотрудничеству. Взаимная заинтересованность бывших противников в борьбе с этническими неурядицами и в сотрудничестве в деле демократизации посткоммунистического мира исходила из того, что и Россия, и все остальные постсоветские страны (этноконфликты прямо угрожали целостности и существованию многих из них) нуждались в финансовой помощи Запада, а Запад, в свою очередь, полностью осознавал, что хаос на восточной периферии не менее опасен, чем существовавшая там во время холодной войны тоталитарная и враждебная стабильность. Но парадокс в том, что страхи и соображения времен холодной войны до сих пор еще не до конца покинули общественно-политическую мысль евроатлантического пространства или тяготеющих к нему восточноевропейских и евразийских регионов. С одной стороны, представления о конкурентных национальных интересах, стереотипы малых и больших игроков, среди которых особое место занимало и занимает неизжитое недоверие между Россией и США, видоизменились, но не исчезли. Политики, и особенно военные РФ до сих пор с явной неприязнью относятся к расширению НАТО на Восток. Если Россия и перестала в последнее время реагировать на это болезненно, то это еще не значит, что интеграция с Западом должна идти на условиях Запада, а тем более Соединенных Штатов, или что НАТО окончательно стало близким России альянсом. Скорее всего, в силу ряда причин российская элита умерила свою неприязнь, надеясь на будущий реванш и/или на противоречия среди самих участников альянса. Тем более, что российско-американское взаимопонимание, наступившее после террористического акта 11 сентября 2001 г. и на фоне последующей операции США в Афганистане, стало охладевать. Явно обрадовавшись расколу среди НАТОвских союзников по вопросу операции в Ираке, Россия тоже осудила насильственное свержение режима Хусейна. В вопросе восстановления российской военной базы в Кыргызстане тоже наблюдается новый виток конкуренции с США, растущая неприязнь к американскому присутствию в Центральной Азии[96].