Проблема состоит скорее не в том, чтобы заполнить этот вакуум, а в том, каким образом. То есть не в том, чтобы попросту обеспечит каналы взаимодействия Москвы и Запада, а в том, чтобы это взаимодействие строилось на принципах равноправного партнерства. Россия как никогда нуждается в сильных партнерах в Европе. Это дает ей возможность, с одной стороны, обеспечить внешнюю поддержку внутреннего развития страны, с другой – в определенной мере компенсировать ослабление своего голоса в европейской политике. И если возможности действительного стратегического партнерства с НАТО сегодня по меньшей мере ограничены, если ставка на ОБСЕ как совместную высшую инстанцию решения практических проблем европейской безопасности не оправдалась, то оптимальным для России партнером в этом отношении может стать Европа, институционально представленная Европейским Союзом с подключенным к нему Западноевропейским Союзом.
В основе курса России на активизацию сотрудничества с ЕС/ЗЕС в сфере международных отношений и безопасности, конечно же, не может быть использован метод исключения. Из российской политики не будут изъяты ни НАТО, ни США, ни ОБСЕ. Даже напротив, сегодняшнее положение России требует диверсификации ее внешних связей, использование всего комплекса как двустороннего, так и многостороннего сотрудничества, исходя в первую очередь из задач ее внутреннего развития. Попытки противопоставления одним внешнеполитическим направлениям других (декларируя, например, уход России в сторону Китая, Индии, Ирана, и т.д.) контрпродуктивны – они существенно уменьшают потенциал сотрудничества России с внешним миром в целом и заметно снижают уверенность наших партнеров в преемственности российского внешнеполитического курса. Речь идет о том, что диверсификация связей должна сопровождаться повышением адресности политики, конкретизацией форм сотрудничества на каждом из направлений в зависимости от национальных интересов и реальных перспектив. Активизация европейского вектора российской политики безопасности не должна восприниматься как ослабление связей России с другими партнерами. «Европеизация» в известной мере компенсировала бы относительные ограничения реального содержания сотрудничества на других направлениях. Более того, это даже открывало бы дополнительные возможности их развития. Такие возможности действительно учитываются Россией. В российской Стратегии развития отношения с ЕС поставлена, в частности, задача настойчивого поиска возможных форм подключения России к диалогу, ведущемуся европейским Союзом с другими мировыми державами и экономическими группировками. В этой связи Россия, например, официально поддержала предложение Финляндии о проведении трехстороннего саммита Россия – Европейский Союз – США.
Итак, Россия могла бы попытаться путем наращивания партнерства с ЕС/ЗЕС в определенной мере компенсировать неудовлетворительные отношения в области безопасности с Западом. Но какими преимуществами обладает для этого европейский центр, помимо своего рода «компенсационного эффекта».
Развитие отношений между Россией и Европейским Союзом в сфере безопасности в полной мере соответствует исторической логике и перспективе, поскольку общее содержание их двусторонних отношений уже определено как стратегическое партнерство. Существует институционально-правовая база стратегических отношений Россия – ЕС, строящихся на основе Соглашения о партнерстве и сотрудничестве и получивших существенный импульс в результате принятия партнерами взаимных стратегий развития отношений. Аномалией как раз следовало бы считать исключение из комплекса такого партнерства сотрудничества в области, представляющей жизненный интерес для обеих сторон. И принятые ими стратегии предусматривают возможность существенного прогресса двустороннего сотрудничества по вопросам международной политики, включая военно-политические и оборонные аспекты.
Очевидно, появляется все больше оснований признавать ЕС/ЗЕС серьезным партнером в этой сфере. Созданы предпосылки для развития сильного военно-политического компонента ЕС, связанные с активизацией формирования собственного европейского измерения в сфере безопасности и обороны. Евросоюз предпринимает существенные усилия, чтобы ликвидировать существовавший разрыв между его социально-экономическим потенциалом и политическими возможностями. Оговорены основные параметры практического формирования собственного измерения безопасности и обороны ЕС, инициирован процесс практической интеграции ЗЕС и ЕС. Даже если сегодня перспектива «милитаризации» ЕС не достаточно определена во временном и содержательном отношении, она уже вполне окрепла как значимая и набирающая силу тенденция.
Россия должна учитывать эту тенденцию, желательно даже работая на опережение в определении своих соответствующих интересов и политической линии. Это дает возможность проведения активной, а не реактивной политики, влияния на один из важнейших европейских процессов путем сотрудничества с ЕС/ЗЕС. Это политическое направление самоценно и не является ответом на охлаждение отношений с США и НАТО. Просто в условиях такого охлаждения императивность укрепления связей с ЕС/ЗЕС стала более очевидной. При этом, по-видимому, не стоит строить иллюзий, представляя западную систему своеобразными весами, где увеличение «европейского» веса автоматически ослабляет американскую сторону, а оборонная компонента ЕС – НАТО. Нынешние изменения стали возможными именно потому, что ни в коей мере не подрывают трансатлантической связки.
Принципиальное значение имеет и то, что в стратегических отношениях ЕС/ЗЕС с Россией военно-политический компонент, в отличие от НАТО, не является центральным и совпадает с центральным направлением отношений Россия – ЕС в политической и экономической сферах. Речь не идет о создании «европейской армии», хотя Европейский Союз будет обладать оперативным потенциалом для решения ряда так называемых Петерсбергских задач, включающих гуманитарные и миротворческие операции. Советом ЕС 15 ноября 1999 года в Брюсселе было в принципе поддержано франко-британское предложение, выдвинутое накануне, создать к концу 2003 года европейские силы быстрого реагирования (ЕСБР). Эта инициатива была официально подтверждена и конкретизирована лидерами двух стран в совместной декларации и европейской обороне, принятой на их встрече в Лондоне 25 ноября. Предполагается наделить ЕС способностью оперативного развертывания таких сил численностью 50–60 тысяч человек в течение 60 дней для осуществления гуманитарных и миротворческих акций с возможной продолжительностью по меньшей мере один год. ЕСБР должны быть наделены всем необходимым потенциалом для самостоятельных действий в условиях самых тяжелых кризисов. Предполагается, что ЕСБР могли бы быть сформированы на базе Еврокорпуса. Великобритания предлагает, кроме того, использовать штабные структуры в Нортвуде как командные в будущих операциях, осуществляемых ЕС. В силу многих обстоятельств это не позволит ЕС заменить НАТО, но зато даст больше оснований претендовать на относительно самостоятельную политику безопасности, на усиление единого и окрепшего европейского голоса в диалоге с третьими странами, будь то США или Россия. Таким образом, развитие самостоятельной роли ЕС/ЗЕС в системе безопасности в Европе соответствует российскому видению многополюсного мира.
Смещение российских приоритетов в области безопасности, включая ее военно-политические аспекты, на ЕС/ЗЕС в целом соответствует, вероятно, также и интересам Запада. Отношения с ЕС, учитывая их комплексный характер, не будут столь серьезно подвергаться испытаниям на прочность, как это происходит с НАТО. Подтверждением этому являются, например, разногласия по чеченской проблеме: ЕС, критикуя Россию, занимает относительно сдержанную позицию и подчеркивает, что эта критика не должна подрывать уровня и общего содержания партнерства. Самой России труднее, да и вообще фактически невозможно отказаться от сотрудничества с ЕС, так как с этим связаны ее торгово-экономические интересы и объективные приоритеты в сфере национальной безопасности. Поэтому с большей долей уверенности можно предположить, что даже при возникновении серьезных расхождений в подходах к различным проблемам международной безопасности связи с ЕС останутся действующим каналом российско-западного диалога, причем оба партнера будут проявлять постоянную заинтересованность в урегулировании противоречий.
«Милитаризация» европейского Союза не пугает российское общество, включая военных. У российской общественности и политической элиты отсутствует негативное восприятие ЕС, что во многом контрастирует с современным восприятием НАТО. Это обеспечивает потенциальную поддержку или по крайней мере отсутствие сопротивления со стороны общественного мнения курсу на активизацию сотрудничества между Москвой и ЕС в области безопасности. Например, попробуем представить себе реакцию российского общества на предложения содействия со стороны ЕС и НАТО в решении проблемы Чечни, где у России и Запада существуют серьезные разногласия. Очевидно, предложения от европейцев будут оцениваться, в первую очередь, с точки зрения конструктивности и политической целесообразности, без излишней подозрительности. Реакция на предложение НАТО была бы, прежде всего, негативно-эмоциональной, оно воспринималось бы, вероятно, как «вмешательство» европейского жандарма. Это повод не только для России, но и для самого Запада задуматься над относительной переориентацией своих связей в сфере безопасности.
В то же время следует еще раз подчеркнуть, что возможная переориентация России своего сотрудничества в сфере безопасности на ЕС не должна рассматриваться как альтернатива НАТО. Это еще более осложнило бы российско-американские отношения. Да и в целом, разве в интересах Москвы исключать из европейской системы безопасности США? Выступая против натоцентристской модели европейской безопасности, необходимо ясно сознавать, что Североатлантический союз в любом случае будет по-прежнему играть важную военно-политическую роль в Европе. И Россия, также претендующая на весомую роль, в любом случае обречена на взаимодействие с НАТО. В целом противопоставление развивающегося с ускорением европейского центра политики безопасности невозможно в принципиальном плане, ведь становление «европейской идентичности в сфере безопасности и обороны» неразрывно связано с укреплением Атлантического альянса.