Нужно отметить, что с наибольшим интересом и вниманием высказывания Е.М. Примакова были встречены в самой России, что неудивительно в свете выявившегося со второй трети 90-х годов поворота внешней политики Москвы в сторону усиления связей и контактов с незападными державами, стремления укрепить отношения долговременного, иначе говоря, стратегического партнерства в первую очередь именно с Китаем и Индией. Помимо в целом благожелательных комментариев в печати в Москве начались обсуждение перспектив такой геополитической конфигурации и разработка мер и предложений по движению в сторону ее формирования и закрепления. Возникающие в связи с этим проблемы стали, в частности, предметом обсуждения специалистами в области международных отношений на Востоке, т.к. речь идет именно о «восточном», или азиатском, направлении российской внешней политики.
Следует отметить, что в изданной у нас за последнее десятилетие научной литературе значительное внимание отводилось вопросам, связанным с отдельными «сторонами» предложенного «треугольника», прежде всего связям между Москвой и Пекином, а также между ней и Дели. Менее тщательному анализу подвергались китайско-индийские взаимоотношения.
Некоторого внимания заслуживает также освещение рассматриваемой проблематики на Западе. Союз России и Китая, особенно «большой России», существовавшей до 1917 г. в виде империи, а затем в качестве Советской России и Советского Союза, постоянно находился в центре внимания политической, общественной и академической элиты западноевропейских государств и США. Можно сказать, что призрак такого объединения воспринимался ими как постоянная угроза, угнетал, как кошмарный сон. Короткий период его «материализации», с конца 40-х до рубежа 50-60-х годов, много способствовал популярности идеи «сдерживания коммунизма». О российско-китайском единении вспомнили вновь после полного восстановления двусторонних связей между Москвой и Пекином в начале 90-х годов. Прозрения скептиков и первые пробуксовки на пути прозападной ориентации внешнеполитического курса новой России побудили задуматься над возможностью нового российско-китайского альянса. Если к этому добавить широко распространенные представления о традиционно тесных связях России с Индией, то легко объяснить появление на Западе еще в начале 90-х годов академических работ, где поднимается вопрос о геополитической конфигурации в составе России, Китая и Индии.
Реакция Запада на инициативы Примакова не отличалась остротой. Но они, безусловно, не прошли незамеченными. Хотя перспективы подлинного «союза трех» оцениваются невысоко, но два аспекта российских предложений привлекают внимание и вызывают настороженность на Западе. Во-первых, акцент на военно-техническом сотрудничестве в рамках двусторонних связей России с Китаем и Индией, а также вероятность усиления эффективности такого взаимодействия при дальнейшем укреплении и институционализации «тройки». Во-вторых, влияние такой политики на общественное мнение в странах намечаемого треугольника, перекрестное индицирование антизападных настроений и последствия этого для всей системы мировой политики.
Таким образом, идею формирования стратегического треугольника «Москва – Дели – Пекин» выдвинул в декабре 1998г. премьер-министр России Е.М. Примаков в ходе официального визита в Индию. Хотя Е.М. Примаков подчеркнул, что его предложение не носит официального характера и он имел в виду лишь желательность такой структуры, как «геополитический треугольник», вопрос о новом «тройственном союзе» постепенно занял заметное место в дискуссиях по вопросам международной и региональной политики.
1.2. Перспективы политического треугольника
Mожно выделить основные (итоговые) позиции, доминирующие сегодня, по проблеме "треугольника" Россия-Индия-Китай:
· "треугольник" возможен и желателен как реальный геополитический противовес складывающемуся однополюсному американскому миру и как начало создания новой "биполярной системы";
· "треугольник" невозможен, так как все его "углы" экономически, особенно Китай и Индия, и политически завязаны на США и проамериканский потенциал, таким образом, перевешивает антигегемонистские желания участников;
· система возможна в "урезанном" варианте - без китайско-индийского вектора, который является самым сложным по сравнению с китайско-российскими и российско-индийскими отношениями и практически неразрешим;
· взаимодействие возможно исключительно на двусторонней основе, причем основными "пружинами" этого взаимодействия являются потребность Индии и Китая в российских военных поставках (ВТС), а России - в индийских и китайских технологиях и инвестициях;
· "треугольник" возможен, но исключительно на основе межцивилизационного неполитического взаимодействия, не направленного против третьих стран и основанного на внутриконтинентальной экономической интеграции и кооперации.
По российско-китайскому направлению, самому сильному и дееспособному, торговля составила за 2000 г. 8 млрд. долл. Причем на 2001 г. просматривается тенденция увеличения и выход на 10 млрд., не считая 3-4 млрд. неофициальной региональной (бартерной) торговли. Реальны многомиллиардные газо- и нефтепроекты, активное военно-техническое (ВТС), инвестиционное сотрудничество и пр. Экономический массив имеет и серьезную политическую основу - Договор о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве, подписанный в Москве Владимиром Путиным и Цзян Цзэминем 16 июля 2001 г., закрепил политически и юридически формат долговременного стратегического партнерства. Россия и Китай почти закрыли все вопросы по границе, в 1996 г. создали "Шанхайскую пятерку", имеют хорошо отлаженную систему взаимодействия и поддержки на уровне международных организаций (ООН и др.).[3]
Российско-индийские связи в плане торговли значительно меньше - 1,6 млрд. долл. за 2000 год. К 2005 г. объемы товарооборота планируют довести до 5 млрд. долл. Перспективными являются индийские инвестиции в российскую экономику (в частности, проект Сахалин-1 и др.) и контракты по ВТС. Последние занимают особое место в российско-индийском сотрудничестве. Россия обеспечивает две трети оборонных потребностей Индии, которая платит полностью и в твердой валюте. Индия рассматривает Россию как основной источник передовых технологий, особенно в ядерной и космической областях. В октябре 2000 г. руководители Индии и России подписали Декларацию о стратегическом партнерстве, создав, таким образом, и высокий политический уровень отношений.
Визит 4-7 ноября 2001 г. индийского премьер-министра Атала Бихари Ваджпайи в Россию обозначил новые области долговременного стратегического сотрудничества. По итогам переговоров Владимир Путин и Ваджпайи подписали Московскую Декларацию о борьбе с международным терроризмом и Заявление о стратегической стабильности. На московских переговорах Путиным было отмечено, что как бы удачно ни протекала американская операция в Афганистане, после ее окончания противостоять исламскому фундаментализму "придется, прежде всего, России, Индии и, конечно, Китаю - странам, имеющим значительное влияние на формирование регионального и мирового климата". Одновременно российский президент подчеркнул, что "неуместно было бы говорить о попытках этих трех стран сформировать новую ось или полюс противодействия другим мировым группировкам. Координация усилий России, Индии и Китая нацелена исключительно на выработку адекватных ответов на новые вызовы экстремизма и терроризма".
Индийско-китайское направление - самый слабый компонент системы. Отношения отягощены сложной историей 50-60-х годов, территориальными проблемами, деятельностью далай-ламы и т.д.[4] Тем не менее, и в этом "слабом звене" есть свои позитивные результаты. Торговля за 2000 г. вышла на рубеж в 2 млрд. долл. В 1996 г. Индия и Китай подписали Соглашение о мерах доверия в военной области вдоль линии фактического контроля на границе (базовые положения были подписаны еще в 1993 г.). В мае 2000 г. в Пекине состоялись успешные переговоры между президентом Индии Кочерилом Раманом Нараянаном и председателем КНР Цзян Цзэминем. Обе стороны признали, что пора забыть прошлое и перейти к взаимовыгодному сотрудничеству в экономической и политической сферах. На середину октября нынешнего года были запланированы визиты премьера Индии Ваджпаи в Китай и Чжу Жунцзы в Индию, которые по согласованию сторон в связи с афганскими событиями перенесены на более поздний срок.
Что касается специфики «треугольника», то в настоящее время выделяют некоторые новые моменты. Во-первых, в настоящее время происходит плавное и незаметное смещение функциональных акцентов потенциального "треугольника". В конце 90-х годов в условиях расширения НАТО, югославских бомбардировок и других акций Запада в идее создания "треугольника" достаточно определенно просматривался антизападный (антиамериканский) подтекст. Причем, если Китай и Индия придерживались в своей риторике нейтралитета по отношению к США, то Россия более жестко оппонировала Западу, взяв на себя роль некого неформального лидера в этой "команде". Да и на Западе именно Россию воспринимали как главного инициатора создания подобного "треугольника", хотя всерьез не верили в реальную угрозу данной структуры. Сегодня система Россия-Индия-Китай воспринимается больше как некая часть задуманного американцами единого антитеррористического фронта. Возможно, что стратегия США связана с желанием Вашингтона более активно подключить Индию и Россию к мировой борьбе с терроризмом.
Во-вторых, новые очертания приобретает пакистанский фактор в "треугольнике", а точнее, китайско-пакистанские отношения, которые до 11 сентября деформировали трехстороннюю систему, особенно по китайско-индийскому направлению. Сегодня можно констатировать некоторое ослабление китайско-пакистанских связей, хотя представитель МИД КНР Сунь Юйси 25 октября 2001 г. на брифинге заявил, что КНР имеет "очень хорошие отношения" с Пакистаном и предоставила ему гуманитарную помощь на сумму 10 млн. юаней (1,2 млн. долл.). Вместе с тем там же было подчеркнуто, что Пекин "хотел бы видеть стабильность в этой стране". Видимо, в китайском руководстве стали понимать, что зашли слишком далеко в сотрудничестве с Исламабадом, который в конце 90-х годов фактически стал, как пишут многие китайские аналитики, "заложником талибов".