История и фольклор народов Ирана привлекали Горького с юных лет, не случайно в его юношеской личной библиотеке 1901 и 1903 гг. был экземпляр "Голестана" Саади в переводе И.Холмогорова, изданный Солдатенковым в Москве в 1882 г. Впоследствии Горький пополнял свою библиотеку всеми известными академическими изданиями по иранистике 20–30-х годов, составившими золотой фонд советского востоковедения. Как известно, именно по инициативе Горького в СССР было основано издательство "Всемирная литература", и этот проект был продиктован общим интересом к культуре Востока. К работе по переводу персидской классики привлекались впоследствии известные иранисты С.Ф.Ольденбург, В.В.Бартольд, Е.Э.Бертельс, А.А.Ромаскевич, А.А.Фрейман, Б.Н.Заходер.
Не менее показательной была и судьба переводов произведений Горького в Иране. В середине 20-х годов там появились три его рассказа – "Часы", "Песнь о Буревестнике", "Однажды осенью", которые были замечены и произвели эффект среди начинающих иранских прозаиков С.Хедаята, Бозорга Алави и Саида Нафиси. Последний написал биографию Горького и несколько статей о его творчестве. Силу воздействия книг Горького впоследствии сформулировал и объяснил журнал "Рангин каман": "Во многих героях горьковских книг можно узнать то, что свойственно и близко нам, иранцам".
Для персидских прозаиков первой половины ХХ в., таких как Бехазин, Хедаят, Бозорг Алави, обращение к новым героям – скитальцам, горемыкам, людям "дна" – также было связано с прямым воздействием горьковской традиции, в частности, его рассказов "Макар Чудра", "Челкаш" и пьесы "На дне". По признанию специалистов, ярче всего эта традиция раскрылась в рассказе Хедаята "Даш-Аколь". Показательна также и роль публицистики Горького, а именно его статьи "С кем вы, мастера культуры?", которая нашла живой отклик в среде оппозиционно настроенной демократической интеллигенции Ирана, консолидировавшейся вокруг партии "Туде" и левых литературных изданий.
Что касается романтических образов Горького – Буревестника, Сокола, Данко, символизирующих бунтарство и подвиг самопожертвования, то они нашли отклик и подражание в персидской поэзии 50–60-х гг. – в творчестве Сайе, Жале, Эхсана Табари, Фаридуна Мошири и многих других. Образ мятежного Буревестника ("морге туфан"), образ бунтаря представал в поэзии в разных ракурсах, отражающих всю пестроту социальных, духовных, политических и, конечно, поэтических проблем того времени.
По мере возмужания персидской литературы расширялся и углублялся диапазон восприятия ею русской культуры. В прозе наиболее созвучными по настроению и образной системе оказались чеховская традиция и проблематика Достоевского.
В целом близкой иранцам была общая позиция русских литераторов по отношению к своим героям – глубокое сочувствие, сопереживание с их настроениями и душевными порывами. Это были ценностные ориентиры, изначально присущие духовной культуре двух народов, наиболее адекватно и кратко передаваемые на персидском языке словом "хамдарди" ("сострадание"), звучащим почти как знаковый термин, характеризующий всю персидскую литературу.
Как правило, определенная национальная культура, усваивая через переводы те или иные идеи и положения из иноязычного ареала, отбирает явления, наиболее созвучные эпохе, потребностям своего времени и традициям своего искусства и литературы. И преломляются эти новые, актуальные понятия в уже адаптированном, прошедшем через словесную (или визуальную) обработку пером (или рукой) современного отечественного мастера, делающего усвоение новых идей и понятий в наиболее органичной для данной культуры форме. Одно и то же произведение (роман, поэма, философское сочинение – в данном случае русская классика), в Иране может быть воспринято и интерпретировано по-разному, в зависимости от историко-культурного и политического этапа, переживаемого страной.
Именно этот процесс можно наблюдать в Иране и в России (СССР) в сфере литературных взаимосвязей. Сороковые и пятидесятые годы в персидской литературе прошли под знаком увлечения Горьким, его революционной романтикой, прозой, драматургией. Затем пришла очередь знакомства с реалистической советской школой Шолохова, Серафимовича, Эренбурга. Одновременно шло постоянное приобщение иранцев к творчеству Чехова, Толстого, Гоголя, прозе Пушкина и Достоевского.
В преддверии иранской революции 1979 г. в газете "Кейхан" на протяжении нескольких месяцев, день за днем, печатались главы известного исторического романа Ю.Тынянова "Смерть Вазир-Мухтара" – о миссии посла России в Персии Грибоедова и его гибели в Тегеране в 1825 году.
В восьмидесятые годы Иран переживал длившуюся восемь лет ирано-иракскую войну, породившую в современной персидской поэзии целое направление – "адабияте джанге тахмили" ("литературу навязанной войны") – прозу, поэзию и воспоминания участников войны. Для этой плеяды литераторов тема памяти о войне, тема реабилитации воина в мирной жизни является доминирующей. "Если забудем войну, потеряем следующее поколение", – говорят они. Военная журналистика тех лет обратила внимание на фронтовую русскую поэзию Великой Отечественной войны, на публикацию переводов в иранской прессе стихов Симонова, Твардовского, Суркова. Память о войне в ее художественно-осмысленном виде иранцы сохраняют и сегодня. Интересно отметить, что на 13-й Международной книжной ярмарке в Тегеране (май 2000 г.) был представлен отдельный павильон – "Салуне адабийяте джанг" ("Павильон военной книги"), представлявший книги о прошедшей войне7. Ярмарка 2000 г. в Тегеране, представлявшая 100 тысяч названий книг из 35 стран мира, была ярким свидетельством интереса Ирана к мировой и русской литературе, ее новинкам и шедеврам, переведенным на персидский язык.
Указанные факты свидетельствуют о разнообразии интереса иранцев к российской классике, давней и близкой истории России и тому, как эта история преломлялась в поэзии и исторической прозе.
В 90-е годы в культурной жизни Ирана заметно проявился интерес к русской поэзии Серебряного века, а также к критическим работам русских авторов. В журналах помещались стихи Ахматовой, Пастернака, Маяковского, Цветаевой. Была переведена проза Мандельштама "Путешествие в Армению". Из больших критических работ отметим выход на персидском языке книги Набокова "Уроки русской литературы" и Гроссмана "Достоевский – жизнь и творчество". В последние годы большое место заняли переиздания и новые переводы русской классики. В 2000 году были изданы: Л.Н.Толстой, "Рассказы" (в 2-х томах), "Детство, отрочество и юность"; Ф.М.Достоевский, "Идиот", "Подросток", "Бедные люди", "Униженные и оскорбленные", "Рассказы"; Н.В.Гоголь, "Записки сумасшедшего", "Шинель"; И.С.Тургенев, "Дым", "Отцы и дети", "Записки охотника". Кроме того, в контексте очень популярных в иранской журналистике литературных дискуссий иранские критики часто обращаются к авторитету Чехова, Грибоедова, Тургенева и других русских авторов.
Близость, созвучность традиций персидской и русской культуры прежде всего в склонности к поэтическому, образному обобщению неожиданно проявила себя уже в наши дни в области кинематографии. Как известно, иранское киноискусство за последние 20 лет достигло мирового признания, выдвинув плеяду талантливых оригинальных режиссеров, актеров, операторов. Многочисленные награды международных фестивалей получили кинофильмы иранских мастеров Кияростами, Махмалбафа, Мехрджуи.
Среди этой плеяды ведущих мастеров – режиссер Рахшан Бани Этемад, завоевавшая премии на фестивалях в Салониках, Карловых Варах, Локарно и Москве. (В 2001 г. приз жюри за фильм "Под кожей города"). В 2002 г. Бани Этемад принимала участие в XXIV Московском кинофестивале как член жюри и в одном из своих интервью столичным "Известиям" высказала интересные мысли о путях взаимодействия российского и иранского кино после революции 1979 г.: "Фильмы Тарковского и фильмы Параджанова были в иранском прокате, участвовали в наших кинофестивалях и получили хорошую прессу. У Параджанова даже проходили выставки, не связанные с кино. Тарковский шел и в кино, и по телевидению, было издано много книг о нем… Большое количество молодых режиссеров настолько попало под обаяние его таланта, что в Иране был снят фильм о том, как именно он повлиял на наш кинематограф. Дело в том, что метафорическая система Тарковского очень близка иранской культуре. Все это производило на наших режиссеров большое впечатление – многие его образы просто буквально копировались"8.
Резюмируя все сказанное, отметим, что существующее естественное взаимопритяжение двух культур России и Ирана опиралось на общность в понимании этических и эстетических принципов. Большая заслуга в развитии этого процесса принадлежит русской и персидской литературе, а также отечественной иранистике. В 60–80-е годы ХХ века в СССР массовыми тиражами издавались переводы современных иранских прозаиков, поэтов, а также переводы древней и средневековой классики – Фирдоуси, Хафиза, Хайама, Саади, Джами, Джалалэддина Руми. Все издания были высокого уровня переводческой и исследовательской работы и находили глубокий отклик в умах и сердцах российских и советских читателей.
Сегодня в условиях новых вызовов XXI века (глобализация и терроризм) особое значение приобретает международный переговорный процесс и поиски критериев взаимопонимания. В этой связи концепция диалога цивилизаций, сформулированная президентом ИРИ С.М.Хатами в 2000 г. и принятая ООН, сегодня обрела особую актуальность.
Осуществление диалога культур в мире, считает президент Хатами, базируется на принципе равенства, ибо "диалог возможен только лишь тогда, когда каждый из его участников уважает другого и относится к нему как к равному". Вторым необходимым элементом диалога Хатами считает умение слышать друг друга. "Диалог между цивилизациями требует, чтобы слушали и слышали друг друга люди разных цивилизаций и культур, и выслушать других ничуть не менее важно, чем сказать им что-то свое. Пожалуй, выслушать, может быть, даже важнее"9.