Если представить перед собой карту современной Евразии и мысленно прочертить на ней дугу нестабильности, протянувшуюся, по словам В. Путина, «от Косово до Филиппин», то в самом центре этой дуги, где сходятся границы пяти государств (Индии, Пакистана, Китая, Афганистана и Таджикистана) и на стыке распространения трех мировых религий (ислама, буддизма и индуизма) расположена Кашмирская долина – территория больших разногласий между Индией и Пакистаном, которые длятся вот уже более полувека. Военные столкновения между Индией и Пакистаном в Каргиле летом 1999 г. вновь наглядно доказали, что «кашмирский вопрос» по-прежнему не решен и что, по всей видимости, такая глубокая проблема не может быть разрешена в двустороннем порядке. Тем более, что вся система безопасности в Южной Азии получила новое качество после ядерных испытаний весной 1998 г.
2002 г. начался в Кашмире с наращивания приграничных группировок индийских и пакистанских вооруженных сил. Поводом к очередному всплеску напряженности стал теракт у стен парламента Индии, совершенный исламскими экстремистами 13 декабря 2001 г. Дели обвинил в его организации соседний Пакистан и направил в Кашмир дополнительные воинские контингенты. Исламабад ответил тем же. В результате к весне 2002 г. с обеих сторон на границе было сконцентрировано более 1 млн. человек. Словесная перепалка политиков периодически перерастала в настоящие, преимущественно артиллерийские баталии на границе. Однако начиная с октября 2002 г., после проведения выборов в индийской части Кашмира, напряженность постепенно стала ослабевать. Противоборствующие стороны начали отвод войск из приграничных районов. При этом в течение всего года обладающие ядерным оружием Индия и Пакистан фактически шантажировали мировое сообщество угрозой начала полномасштабной войны с применением оружия массового уничтожения.
Оценивая соотношение ядерного потенциала Пакистана и Индии, необходимо отметить достигнутое между ними относительное равновесие. Оно сохраняется вследствие численного превосходства Индии по количеству боеголовок и ракетной техники при тактическом превосходстве Пакистана (односторонняя направленность на Индию, в то время как под прицелом последней находится также и Китай). Однако пока нет никаких гарантий того, что наличие ядерного оружия у Пакистана и Индии приведет к созданию относительно стабильной модели взаимного сдерживания, поскольку между ними лежит Кашмир. Стимулы к превентивному нападению есть и у той, и у другой стороны. Последние испытания баллистических ракет, способных нести ядерное оружие, были проведены как Индией, так и Пакистаном 25–26 марта 2003 г. – сообщение прошло практически незамеченным, поскольку после 20 марта внимание всего человечества оказалось приковано исключительно к Ираку.
При подобной взрывоопасной ситуации проблема Кашмира должна была бы (и могла бы) быть разрешена именно при участии международных посредников. Именно на таком варианте по-прежнему настаивает Пакистан, в то время как Индия неустанно вспоминает подписанное в июле 1972 г. Симлское соглашение, обязывающее решать вопрос исключительно на основе двусторонних переговоров. Вероятно, поддерживая политику Дж. Буша в сентябре 2001 г., Мушарраф стремился заручиться взаимностью в поисках решения проблемы Кашмира. Но, как показали последующие события (переговоры в Алма-Ате в июне 2002 г. и визит в Москву в феврале 2003 г.), Мушарраф попытался найти поддержку и со стороны России, воспользовавшись лозунгом объединенной борьбы с мировым терроризмом. Определенно при этом им учитывался и тот факт, что Индия после перехода к свободному рынку постепенно начала терять свой интерес к России, равно как и свою зависимость от последней.
Политические отношения с Афганистаном традиционно осложнялись тенденциями сепаратизма среди пуштунского населения (вопрос о создании Пуштунистана). Они особенно активизировались в 70-е годы после отделения Восточного Пакистана и неуклонно подпитывались внешними силами (как из Афганистана, большинство населения которого составляют именно пуштуны, так и прокремлевской идеологией). Остроту проблеме придавала практическая открытость пакистано-афганских границ для племенных кочевников. После того, как на территорию Афганистана в 1979 г. были введены советские войска, проблема приобрела новую окраску. Пакистан оказался вынужден оказывать всестороннюю поддержку афганским муджахедам, получая взамен огромную финансовую и военную помощь со стороны США. Пакистану пришлось принять поток миллионов афганских беженцев, которых разместили в лагерях на территории СЗПП и Белуджистана.
Именно в этих лагерях в конце 1994 г. зародилось движение Талибан, поставившее перед собой цель навести порядок в Афганистане, покончить с многочисленными вооруженными столкновениями за передел власти на клановой и этнической основе. Эти проблемы достались Афганистану после вывода оттуда советских войск в 1989 г. наряду с разрушенной экономикой, горами оружия и расцветом наркобизнеса. После того, как Талибан оккупировал 90% территории Афганистана, оттеснив Северный альянс к границам с Центральной Азией, единственное, что ему удалось выполнить из программных обещаний – приостановить рост наркобизнеса. Взамен талибы стремились получить признание мирового сообщества, и здесь Пакистан целиком выступал на их стороне, признав Талибан в качестве законного правительства. Подобная политика Пакистана не вызывала резкой критики со стороны США, которые в принципе были готовы поддержать Талибан (в обмен на стабильный Афганистан и разрешение на строительство трубопроводов из Центральной Азии к Аравийскому морю).
Если Бушу после 11 сентября ничего не помешало объявить тотальную войну Талибану, с которым его не связывали никакие официальные соглашения, то для Мушаррафа это было далеко не простое решение. Во-первых, трудно было предавать своих верных друзей, во-вторых, подобный шаг не нашел бы поддержки среди широких слоев населения, в первую очередь среди религиозных фанатиков и пуштунского населения СЗПП. Первез Мушарраф, под контролем которого была армия, рассчитав свои силы и возможности, принял решение поддержать Дж.Буша. Стягивая войска к границе с Афганистаном и перекрывая пути устремившимся в Афганистан религиозным фанатикам, он не мог при этом забывать о сохраняющейся напряженности на границе с Индией и, в первую очередь, о взрывоопасном Кашмире.
В отличие от пуштунской проблемы, вопрос о создании независимого Белуджистана (который оказался разделен между Пакистаном, Афганистаном и Ираном) никогда не стоял особенно остро – проблемы как таковой не существовало даже во время советского военного присутствия в Афганистане. Однако если до падения монархии в Иране в 1979 г. отношения между Ираном и Пакистаном отличались значительной близостью, связанной с отсутствием территориальных претензий и общей проамериканской ориентацией внешней политики, то после исламской революции в их отношениях возникла напряженность, которая отчасти объяснялась религиозными разногласиями. Политика исламизации М. Зия-уль-Хака не могла не вызвать протесты со стороны достаточно многочисленной и влиятельной общины мусульман-шиитов, что привело к негативному влиянию на пакистано-иранские связи. Внешний фактор суннитско-шиитских противоречий заключался в соперничестве Саудовской Аравии как лидера суннитской ортодоксии и Ирана, играющего аналогичную роль в шиитском мире.
Несмотря на сохраняющиеся противоречия в последние годы, в отношениях между Пакистаном и Ираном наметилось потепление. Это было обусловлено совместным сотрудничеством как на двустороннем, так и многостороннем уровнях в рамках ЭКО. Но здесь сдерживающим фактором выступает жесткая антииранская политика США. А пакистанская экономика, со своей стороны, находится в сильной зависимости от американских кредитов и инвестиций.
Говоря о современном состоянии торгово-экономических связей Пакистана как с непосредственными соседями, так и с регионом Центральной Азии, следует признать, что пока они ограничиваются подписанием многочисленных договоров и соглашений в рамках ЭКО, которые остаются нереализованными. Пока же в товарообороте Пакистана с членами ЭКО традиционно лидируют Иран и Турция, на порядок опережая все остальные страны.
Напротив, отношения Пакистана с Китаем традиционно носили ярко выраженный дружественный характер и не ограничивались протокольными декларациями о мире и сотрудничестве. Сотрудничество велось как в области энергетики (в 2001 г. при финансовой и технической помощи КНР была введена в строй вторая АЭС – Чашма), так и в отраслях военно-промышленного комплекса, включая совместные разработки ядерного оружия. Причина виделась в негативном отношении обеих стран к разделяющей их Индии. Строительство в конце 70-х годов известного Каракорумского шоссе, соединившего пакистанскую часть Кашмира с китайским Синьцзяном, проводилось не столько ради налаживания взаимной приграничной торговли, сколько для демонстрации объединения Пакистана и КНР вдоль северной границы Индии. (Показательно, что в октябре 2001 г. пуштунские боевики блокировали эту стратегическую дорогу, требуя выхода Пакистана из антиталибской коалиции и выражая свою поддержку уйгурским сепаратистам.)
В отличие от России, Китай не проявил особой активной поддержки антиталибской кампании Буша (а следовательно, и политики Мушаррафа), опасаясь, видимо, за стабильность в собственном Синьцзяне. Однако у Китая все еще имеется совместный с Пакистаном враг в лице Индии, и поэтому он по-прежнему стремится к расширению сотрудничества, прежде всего в военной сфере, прикрываясь лозунгами о совместной борьбе с сепаратистами. В то же время нельзя не отметить значительного потепления в отношениях США как с Китаем, так и с Индией. Это произошло после того, как две крупнейшие мировые державы (население каждой из которых превысило миллиард), освободившись от пут коммунистической идеологии, перешли к свободному рынку. В будущем (отодвинутом в связи с войной в Ираке на крайне отдаленную перспективу) именно США могли бы взять на себя роль миротворческого посредника в этом взрывоопасном регионе. России в этом случае будет отведена роль пассивного наблюдателя.