Большая Игра в мировом масштабе постепенно все более приводит к оппозиции между проамериканскому империализму “либеральных демократий” и “клубом проклятых”: Китая, Ирана, Северной Кореи (которая активно сотрудничает в сфере ракетостроения с Тегераном), Кубы и Ирака.
Мировые конфликты возникают только тогда, когда налицо конкуренция интересов в мировом масштабе. Комментарии средств массовой информации внушают нам ложную идею, будто региональные конфликты являются частными аномалиями, независящими от глобального контекста и проистекают из провинциального невежества местного населения. На самом деле геополитику следует уподобить движению тектонических платформ. Гигантские платформы скользят и сталкиваются друг с другом. В некоторых точках удары настолько сильны, что они порождают землетрясения. Но сам факт землетрясения не самостоятелен — в нем находят свое выражение невидимые подземные масштабные процессы.[17]
3. Основные тенденции развития российско-американских отношений после окончания «холодной войны»
После окончания «холодной войны», распада СССР и превращения Росийской Федерации в самостоятельный субъект международной политики, российско-американские отношения прошли ряд этапов и претерпели существенные изменения.
В начале 90-х гг. XX в. как у российской, так и у американской элиты не было недостатка в завышенных ожиданиях относительно светлых перспектив российско-американских отношений. В Российской Федерации ждали, что Америка по достоинству оценит те потери и жертвы, на которые пошла Россия во имя «свободы и демократии», и не только прольет «золотой дождь» экономической помощи России, но и обеспечит ей достойное место в западном сообществе «цивилизованных народов». Как представляется, именно этими надеждами, а не личностными особенностями или идейной позицией тогдашнего министра иностранных дел А.Козырева (получившего на Западе прозвище «Господин «ДА») объясняется проамериканский курс на международной арене в начале 90-х гг. XX в.[18]
В 1990 году Чарльз Краутхаммер опубликовал свое знаменитое эссе об «однополярном моменте», о будущей способности Америки формировать мировой порядок по своему усмотрению. «Истинная геополитическая структура мира после «холодной войны»: представляет собой единый полюс мировой власти, который состоит из Соединенных Штатов Америки, находящихся на вершине индустриального Запада», - писал он.[19]
После распада Советского Союза, венчавшего победоносное для Запада окончание «холодной войны», Америка в самом деле окончательно укрепилась в уверености, что ей предначертана судьбой роль единоличного лидера в мире, способного в одиночку привести его в «светлое будущее» по-американски. Неоспоримое превосходство США в военной, экономической и политической сферах создавало впечатление, будто теперь на международной арене они могут делать практически все что им вздумается.
Морально роль гегемона оправдывалась не только необходимостью реализовать свои национальные интересы в исключительно благоприятных для этого условиях, но и, возможно, искренней уверенностью, что они ву полной мере совпадают с интересами всего международного сообщества, а также тем, что США несли в значительной мере бремя расходов и ответственности, всегда сопутствующее лидерству. В то же время в Соединенных Штатах столь же нереалистично полагали, что Россия буквально по мановению волшебной палочки обретет динамичную рыночную экономику и стабильную демократическую политическую систему без серьезной помощи извне, а главное, будет всегда и во всем следовать в кильватере американской внешней политики.
Сейчас по прошествии времени можно сколько угодно говорить о том, что эти представления и ожидания были явно завышенными и нереалистичными, но разочарование по обе стороны Атлантики не стало от этого менее сильным. Результат взаимного непонимания – нарастающее чувство разочарования и обманутые ожидания, а также формирование новых, но столь же далеких от действительности представлений о друг друге.
В США Россию стали воспринимать как «государство-обузу», неспособное самостоятельно решать собственные проблемы, предпочитающее ходить по миру с протянутой рукой и шантажирующее Запад с помощью своего ядерного потенциала, а русских – как представителей мафии, создающих дополнительные проблемы для стран «свободного мира».[20]
В России же Америка быстро превратилась из «примера для подражания» в «источник всех бед»: ее считали виновной в намеренном развале российской экономики и промышленности, особенно о высокотехнологичных отраслей, скупе за бесценок национальных богатств и государственных секретов, утечке российского интеллекта и как следствие - полной утрате Россией ее былого международного статуса.
На рубеже нового тысячелетия представители американской политической элиты были настроены в отношении России очень скептически.[21] Так, например, советник президента США по национальной безопасности Кондолиза Райс в одном из первых своих интервью после вступления в должность в 2000г. заявила: «Я полагаю, Россия будет все больше сближатся с арабскими странами, включая Иран. В конце концов такая политика приведет ее к отказу вносить свой вклад в усилия по сохранению мира... Я искренне считаю, что Россия представляет опасность для Запада вообще и для наших европейских союзников в частности. Но они, ни мы еще не осознали в полной мере ту опасность, которую таят в себе ядерный арсенал и баллистические средства доставки Кремля».[22]
В своей оценке перспектив российско-американских отношений К. Райс была не одинока. На основе серии интервью в марте-апреле 2001г. с «теми, кто отвечает или скоро будет отвечать за формулирование российской политики США», американская исследовательница С. Уолландер пришла к следующему заключению о подходах американской администрации к этому вопросу: «Базовое представление, на котором строится политика США, состоит в том, что Россия слаба и в течение достаточно долгого времени будет оставаться таковой... В отличие от стран Центральной и Восточной Европы, которые избрали своим приоритетом интеграцию в западные институты и готовы нести издержки в кратко- и среднесрочном плане ради достижения этой долгосрочной цели, Россия избегала принятия тяжелых решений и не достигла особого прогресса. В результате в течение ближайших лет она будет продолжать бороться со своей слабостью... Россия более не является ни основной угрозой американским интересам, ни инструментом для осуществления этих интересов во всех случаях».[23]
Не менее осторожно оценивали перспективы российско-американских отношений и в российском руководстве после прихода к власти В.В. Путина. Так, в Концепции внешней политики РФ, утвержденной президентом РФ 28 июня 2000г., говорилось о значительных трудностях последнего времени в отношениях с США, наличии серьезных, в ряде случаев – принципиальных, разногласий. Характерно, что в 1999-2000 гг. и в Вашингтоне и в Москве тщательно избегали термина «партнерство» применительно к российско-американским отношениям.
Итак, при всех различиях в подходах российских и американских элит к проблеме российско-американских отношений эти подходы объединяла стойкая уверенность в том, что конструктивного взаимодействия двух стран на мировой арене нет будущего. Во всяком случае, именно этот взгляд превалировал на рубеже веков и в Москве и в Вашингтоне.
События 11 сентября 2001г. стали «моментом истины» в современной мировой политике и ознаменовали крутой поворот в российско-американских отношениях. Уже через несколько часов после террористических актов в Нью-Йорке и Вашингтоне президент РФ первым из мировых лидеров дозвонился до президента США Дж. Буша. В ходе телефонного разговора российский руководитель не только выразил самое глубокое сочувствие американскому народу, но и сообщил о прекращении учений российских стратегических сил, поскольку вооруженные силы США были приведены после террактов в состояние высшей боевой готовности и нельзя было исключить возможность ошибки или просчета.[24]
За декларациями последовали и дела. США и Россия стали ведущими участниками антитеррористической коалиции, созданной после 11 сентября 2001г.. Следует отметить, что руководство США до этой трагической даты рассматривало российские призывы к борьбе с международным терроризмом как попытку придать легитимность войне в Чечне или как способ вовлечения Америки в борьбу с исламом в интересах России. Американский политолог Д. Саймс в связи с этим отмечает: «Сконцентрировавшись на гуманитарных интервенциях, администрация Клинтона уделяла недостаточно внимания, сил и средств более насущным проблемам, таким как растущая угроза «Аль-Каиды». В результате неверной расстановки приоритетов был нанесен ущерб отношениям с Россией, произошло непредвиденное охлаждение отношений с Китаем. Как следствие Америке труднее было заручится их содействием в борьбе с терроризмом в период, предшествоваший 11 сентября 2001г. По иронии судьбы напряженность в отношениях с Россией частично способствовала тому, что администрация Клинтона отказалась от поступившего еще в 1999г. предложения Москвы о совместной борьбе против талибов».[25]