Всё так. Но как быть, если на самом деле на протяжении почти всего XVII столетия Немецкой слободы, той самой, на Яузе, неподалеку от села Преображенского и любимого дворца Петра, попросту... не существовало? Сгоревшая дотла в пожаре 1611 года, она оставалась пепелищем вплоть до 1662 года, когда впервые эти земли начали раздаваться под застройку.
Как быть, если среди 200 тысяч жителей, которых насчитывала Москва в середине XVII века, было 28 тысяч иностранцев, и ведь это до восстановления Немецкой слободы? Могла ли седьмая часть города оказаться за эдакой китайской стеной и где такая стена проходила?
А чего стоят одни сохранившиеся в городских документах челобитные с просьбами москвичей ограничить число иностранцев в центре и в отдельных районах Москвы, особенно английских купцов: не хочется русским купцам с ними тягаться. Попы из Армянского и Старосадского переулков слезно жаловались, что за засилием ⌠немцев не осталось в православных церквях здесь никаких прихожан.
Никаких мер по челобитным не принималось. Да и какие могли быть меры, когда в основном законодательном документе времен Алексея Михайловича ⌠Уложении глава XVI прямо гласила, что внутри Московского уезда разрешен раз и навсегда обмен поместий ⌠всяких чинов людем с московскими же всяких чинов людьми, и с городовыми Дворяны и детьми боярскими и с иноземцами, четверть на четверть, и жилое на жилое, и пустое на пустое.... А ведь помимо всего остального эта глава утверждала, что владели этими землями иностранцы давно и давно ⌠прижились в Москве.
Больше того. Городские документы свидетельствуют, что жили иностранцы по всей Москве, селились в зависимости от рода занятий где удобней, где удавалось купить подходящий двор. И это одновременно с тем, что ⌠немецкие иноземческие слободы существовали, существовали еще задолго до XVII века, разбросанные по всему городу и никакими стенами или заставами от него не отделенные.
Между нынешними улицами Горького и Чехова (Тверской и Малой Дмитровкой) располагалась ⌠испокон веку слобода собственно Немецкая. У Воронцова поля (улица Обуха) Иноземская, которая еще в 1638 году имела 52 двора, у старых Калужских ворот (нынешней Октябрьской площади) Панская, на Николо-Ямской Греческая, в Замоскворечье Татарская и Толмацкая, где издавна селились переводчики. А в появившейся после взятия Смоленска Мещанской слободе, где селились прежде всего выходцы из польских и литовских земель, уже в 1684 году, через двенадцать лет после основания, насчитывалось 692 двора.
Посольский приказ подробно отмечал приезд и выезд из Московии каждого иноземца, и, судя по его делам, ехали в Москву охотно и по приглашениям на царскую службу) и по своей воле. Не говоря о хороших условиях, богатых заработках, была еще одна важная для того столетия причина, из-за которой тянулись со всех сторон в Русское государство, его известная во всей Европе веротерпимость.
Тогда как отзвуки религиозных войн, постоянные столкновения между католиками, протестантами, лютеранами, кальвинистами, магометанами, наконец, делали для многих невозможной жизнь в родных местах, русское правительство интересовалось только профессией. Хорошему мастеру никто не мешал жить по-своему.
Другое дело, что для самих москвичей все выглядело иначе. Православная церковь своих позиций уступать не собиралась. ⌠Чужих церквей строить в центре города не разрешалось. В иноземческих слободах тоже принуждены были обходиться своего рода молельными домами, безо всякой внешней декорации богослужений, без колоколов и музыкальных инструментов, особенно органов. И уж во всяком случае речи не могло быть об иноверческой проповеди. Появившийся в Москве с этой целью известный на всю Европу и повсюду преследовавшийся мистик и ⌠духовидец Кульман из Бреславля был сожжен в срубе вместе со своим товарищем купцом Нордманом в 1689 году за то, что ⌠чинили в Москве многие ереси и свою братию иноземцев прельщали.
Кто только не жил в Москве! Англичане, итальянцы, датчане, французы, греки, шведы, голландцы, немцы, персы, турки, татары и считавшиеся почти своими, несмотря на все войны, и продолжавшиеся и кончившиеся, поляки. Зато круг профессий был значительно более ограничен.
С самого начала века постоянно требовались военные специалисты. Затруднений с приглашением их на русскую службу не было, поскольку после только что закончившейся в Европе Тридцатилетней войны осталось их много без дела. Приезжали строители, архитекторы, инженеры, врачи, музыканты и очень. редко художники, даже прикладники. Также сложился состав и Новонемецкой слободы на Яузе, иначе на Кокуе.
На две трети состояла вновь отстраивавшаяся слобода из офицеров. Соответственно в зависимость от чина поставлен был и порядок получения ими земли. Генералам и штабс-офицерам давалось в пересчете на наши меры 4 тысячи квадратных метров, обер-офицерам 2250, офицерам 750, капралам и сержантам 400. Всем же остальным, кто не имел в Москве двора, всего 240 квадратных метров. Закон этот соблюдался очень строго.
Ремесленники селились в Немецкой слободе неохотно. Художников и музыкантов не было совсем, как не было, впрочем, и органов. Местных жителей это не смущало. Они вполне удовлетворялись услугами городовых музыкантов. Свои же молельные дома, заменявшие костелы и кирхи, они до петровского времени оборудовать органами так и не успели. Получить для этой цели инструмент из кремлевской мастерской не представлялось возможным, привезти из-за рубежа слишком дорого и хлопотно, если бы только вообще было дано на то разрешение царя и патриарха.
Что ж, фактов собиралось так много, что оставалось признать легенда Немецкой слободы проверки ими не выдерживала.
Опекавший действительную слободу на Кокуе Василий Безобразов детей не имел, так что наследовал обоим братьям сын Ильи Андрей Ильич, стольник царя Алексея Михайловича, который избыточной служилой ретивостью положил конец и семейному состоянию, и собственной жизни. История его оказалась громкой и даже в те годы необычной.
В последние годы правления царевны Софьи получил А. И. Безобразов назначение воеводой на Терки, как называлась река Терек, и, чтобы сохранить ускользающую царскую милость, обратился к московским колдунам. Отправляться в дорогу все же пришлось, но зато колдуны были выловлены, не замедлили оговорить незадачливого воеводу, признаться в колдовстве, связанном с царским именем, и это решило дело. Андрея Безобразова вернули с полпути, допрашивали ⌠с пристрастием пытали и в конце концов приговорили к смертной казни. Колдунов тоже сожгли, жену Андрея насильно постригли и отправили в отдаленный монастырь. Коньково потеряло своих владельцев. Еще во время следствия ⌠пустошь Конкову, Холзиково тож приобретает в 1689 году Г. И. Головкин, троюродный брат Петра I, его ближайший и деятельнейший соратник.
На обороте хранящегося в Третьяковской галерее портрета Г. И. Головкина есть старая надпись: ⌠Граф Гавриил Иванович Головкин. Великий канцлер родился в 1660 г. скончался 20 января 1734 года... в продолжении канцлерства своего заключил 72 трактата с разными правительствами. Всю жизнь областью деятельности Г. И. Головкина оставались внешнеполитические связи России. В 1706 году Петр назначает его начальником Посольского приказа, в год полтавской победы государственным канцлером, в 1717 году президентом Коллегии иностранных дел. Еще до того как столица была перенесена в Петербург, у Г. И. Головкина оказалось достаточно времени, чтобы заняться благоустройством своей подмосковной. Человек, наживший огромные богатства в Петербурге ему принадлежал весь Каменный остров, канцлер отличался редкой скупостью и расчетливостью. Тем не менее былую пустошь он превращает в заселенную деревню, а потом и село, построив здесь церковь Троицы. В 1704 году за ним уже значится ⌠село Конково, а в селе церковь св. Троицы, да новоселенная деревня Конково, на Большой Калужской дороге, едучи с Москвы, на левой стороне, а в ней девять дворов крестьянских, а крестьяне переведены из разных его деревень Боровского и Каширского уездов.
Но преданно служивший Петру Г. И. Головкин умеет остаться в фаворе и у следующих правителей. Его преданность каждому очередному царю не вызывает ни малейших сомнений. Екатерина I поручает ему свое завещание в пользу сына царевича Алексея Петра II, и Г. И. Головкин успевает его вовремя уничтожить в 1730 году, поскольку, согласно воле Екатерины, дальнейшими наследницами объявлялись ее дочери. Освободив путь для Анны Иоанновны, Г. И. Головкин становится одним из довереннейших членов ее Совета, и это главным образом благодаря ему не удается ограничить самодержавные права царицы так называемыми ⌠кондициями.
Ту же линию приверженности дому Анны Иоанновны продолжает и сын Головкина Михаил, ставший вицеканцлером внутренних дел при правительнице Анне Леопольдовне. Он всячески торопит правительницу с провозглашением себя императрицей и потому после захвата власти Елизаветой Петровной становится государственным преступником. Елизавета приговаривает его к смертной казни, замененной в виде исключительной милости пожизненной ссылкой в зимовье Германг в Якутии. Отношение ко всей семье Головкиных при новом дворе резко меняется. Брат М. Г. Головкина Александр, к которому переходит Коньково, предпочитает остаться за границей, где был русским посланником в Берлине, Париже, Голландии. Судьбы почти всех его потомков с тех пор связаны с Голландией. В 1752 году А. Г. Головкин продает Коньково другому канцлеру М. И. Воронцову. ⌠Село Конково, что была деревня Степановская, Бесова тож, на враге имеет к этому времени и церковь, и ⌠помещиков двор с каменным строением.
И снова главными, в этом случае решающими, оказываются положение при дворе и родственные связи. Не выделявшийся никакими действительными талантами и способностями к государственной деятельности, М. И. Воронцов был мужем любимой двоюродной сестры Елизаветы Петровны, покровительствовавшей всячески своей родственнице. Впрочем, дом Воронцовых играл при дворе и свою особую роль здесь на частной почве императрица постоянно виделась со всеми иностранными посланниками, могла составить о них представление, а подчас и вести переговоры. Светский образ жизни красавицы А. К. Воронцовой-Скавронской давал для этого все возможности. Связанный постоянно с Петербургом и пригородными его императорскими резиденциями, М. И. Воронцов тем не менее находит время и для Конькова. В годы его хозяйствования здесь разбивается необычный парк из берез, с геометрическими распланированными аллеями, сооружается обелиск, позднее перевезенный в московский Донской монастырь. Среди тех, кто живет вместе с Воронцовыми в Конькове, известная культурная деятельница екатерининских времен, президент Российской академии наук Е. Р. Дашкова и будущий покровитель А. Н. Радищева, ее брат А. Р. Воронцов.