Смекни!
smekni.com

Лубянка (стр. 1 из 2)

Одна из наиболее известных и узнаваемых московских площадей — Лубянская. «В девяностых годах прошлого столетия разбогатевшие страховые общества, у которых кассы ломились от денег, нашли выгодным обратить свои огромные капиталы в недвижимые собственности и стали скупать земли в Москве и строить на них доходные дома. И вот на Лубянской площади, между Большой и Малой Лубянкой, вырос огромный дом. Это дом страхового общества «Россия», выстроенный на владении Н. С. Мосолова». Так начал свой очерк «Лубянка» в книге «Москва и москвичи» известный писатель и журналист, знаток Москвы В. А. Гиляровский.

Дом этот, точнее — комплекс из двух зданий, и поныне нависает над Лубянской площадью: особенно хорошо чувствуешь грозную мощь этого здания, когда стоишь в сквере у Соловецкого камня, привезенного из страшного Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН) и установленного здесь, на Лубянке, в память обо всех жертвах репрессий советского времени и в назидание нашим детям и внукам.

Дом, о котором писал В. А. Гиляровский, был действительно построен как доходный (то есть для сдачи квартир) для страхового общества «Россия». Это было осуществлено в 1897—1898 годах по проекту академика А. В. Иванова. В тридцатые годы он был надстроен еще на два этажа. А вот справа к нему (если смотреть через площадь, находясь близ основного выхода из станции метро «Лубянка») в 1940—1947 годах был пристроен новый административный корпус, проект разработан известным советским архитектором — А. В. Щусевым. Теперь, когда два здания стали составлять единое целое, вряд ли кто и заметит, что это два разных дома. Разных по времени создания, по авторам проектов, но не по «содержанию». Ведь именно это здание (конечно, вместе с целым комплексом других домов на Лубянской площади и улице Большая Лубянка — вплоть до Большого Кисельного переулка) сыграло особую роль в судьбе поначалу просто интересного старомосковского топонима Лубянка.

«Его забрали на Лубянку», «он сидит на Лубянке», «ночью приехали с Лубянки и арестовали всю семью» — многим людям и сейчас понятен трагизм этих фраз.

«Черный воронок», «ГУЛАГ», «Лубянка» — звенья одной цепи исторической трагедии, звенья цепи ассоциаций.

Именно здесь, на Лубянской площади и на улице Большая Лубянка, с первых лет советской власти начала работу ВЧК — Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Ее вначале возглавлял верный соратник Ульянова-Ленина, профессиональный революционер Феликс Эдмундович Дзержинский, «железный Феликс».

Ф. Э. Дзержинский, польский дворянин по происхождению, был одним из старейших членов партии большевиков. С юношеских лет он принимал активное участие в польском и российском революционном движении, неоднократно бывал в тюремном заключении. В феврале 1917 года Дзержинского освободили из Бутырской тюрьмы. С момента образования ВЧК в декабре 1917 года «железный Феликс» до последнего дня своей жизни возглавлял аппарат борьбы с «контрреволюцией» (реорганизованный в 1922 году в ГПУ, затем — в ОГПУ). С 1921 по 1924 год он одновременно исполнял обязанности наркома путей сообщения, а с 1924-го был председателем ВСНХ (Высшего совета народного хозяйства).

Лубянская площадь была переименована в площадь Дзержинского в 1926 году, сразу же после смерти. В 1958 году в центре площади был установлен памятник Феликсу Дзержинскому работы Е. В. Вучетича: в центре бронзового постамента в обрамлении лавровых ветвей было изображение щита с обнаженным мечом, привычная советским гражданам эмблема революции, защищающей себя и карающей врагов. Было... Теперь в центре Лубянской площади нет ни того памятника, ни даже постамента. Его снимали в августе 1991 года, поздно вечером, при большом стечении народа. Тогда я стал свидетелем своеобразного возмездия натерпевшегося (или перевозбужденного?) народа не только памятнику первому чекисту, но и... топонимам. Обернувшись на крики и странный хруст, я увидел, как на углу площади и улицы Дзержинского группка разгоряченных длинноволосых юношей ломает и топчет бело-голубые таблички «Улица Дзержинского» и «Площадь Дзержинского», сорванные с углового здания. До этого я несколько лет занимался очень непростой работой по «пробиванию» идеи восстановления в Москве исторических названий, воевал в властями в прессе, на телевидении, в публичных дискуссиях, помогал большой работе научно-общественного совета по топонимии в Советском фонде культуры. Топоним Лубянка был в списке трех-четырех десятков исторических московских городских топонимов, которые СФК предлагал восстановить за счет средств самого фонда (а не городской казны) в первую очередь. И хотя в дни августовского путча 1991 года я не выбирал, я твердо знал, где мое место, сцена такого решения топонимических проблем, какое я увидел на площади, произвела тягостное впечатление.

Если же вернуться к теме планировки Лубянской площади, стоит, вероятно, напомнить и то, что с 1835 по 1934 год в ее центре находился водоразборный фонтан работы скульптора И. П. Витали (сейчас его можно увидеть около здания президиума Российской академии наук на Ленинском проспекте, 14).

В 1926 году получила новое название не только бывшая Лубянская площадь, но и улица Большая Лубянка, которую также переименовывали в улицу Дзержинского (сейчас ей возращено историческое наименование.) Рабочий кабинет Дзержинского в 1918—1920 годах размещался в доме № 11 по этой улице; в этом и соседних зданиях затем долгие годы находилось московское городское и областное управление КГБ. А в XVII веке улица Большая Лубянка называлась Сретенкой (этому топониму посвящена отдельная статья нашего пособия, которую вы читаете) как и вся современная улица, которая идет от площади Сретенских Ворот до Сухаревской площади. Название же улицы Малая Лубянка не менялось.

Итак, Лубянка… Когда и как возник этот московский топоним, какое значение он имеет, связан ли по своему образованию с какой-либо характерной чертой древней столицы?

В некоторых путеводителях можно встретить версию о том, что имя Лубянской площади связано с лубяными шалашами, поскольку с 1704 года городские власти якобы предоставляли места для торговли здесь овощами и фруктами в лубяных шалашах. Это неверно уже по той причине, что слово Лубянка как название местности упоминается в исторических источниках гораздо раньше — уже в XV веке.

Наиболее распространенной и аргументированной в настоящее время следует признать ту гипотезу, сторонники которой утверждают, что название Лубянка возникло не в собственно Москве, а в ином городе и стало, таким образом, перенесенным топонимом. Согласно этому объяснению, истоки названия следует искать в древнем Новгороде. Там существовала улица Лубянка или Лубяница. Неподалеку от Лубянской площади в Москве была выстроена около 1480 года переселенцами из Новгорода и церковь св. Софии, Премудрости Божией (как и Софийский собор в Новгороде в 1045—1050 годах). Близ Лубянской площади, на углу старинной Мясницкой улицы (до недавнего времени называвшейся в течении нескольких десятилетий улицей Кирова) стояла церковь Гребневской Богоматери, возведенная Иваном III в 1472 году в память о покорении Новгорода. Ее разрушили в 1934 году, и не все теперь знают, что под этим храмом были похоронены математик Леонтий Магницкий и поэт Василий Тредиаковский.

«При чем здесь Новгород?» — можете вы спросить. Я бы условно назвал топоним Лубянка, как это ни странно с точки зрения его печальных исторических ассоциаций XX века, одним из первых ономастических и топонимистических символов инакомыслия и противоборства жестокому централизму в России. Дело в том, что после насильственного присоединения Новгорода и Пскова к Московскому княжеству соответственно в 1478 и 1510 годах более двух сотен наиболее знатных и влиятельных семей новгородцев и псковичей были переселены, перевезены на постоянное жительство в Москву — во избежание появления в захваченных великим князем землях очагов противодействия московской власти и неповиновения ей. В Москве они были расселены в районе современных Лубянской площади зданий Федеральной службы безопасности, магазина «Детский мир». Выстроенные ими здесь церкви также были духовно связаны с судьбами Новгорода и Пскова; заметим, кстати, что Введенская церковь, стоявшая на углу Большой Лубянки и улицы Кузнецкий Мост, носила наименование «во Псковичах». В русских летописях существуют записи о том, что после присоединения Новгорода и Пскова знатные семьи новгородцев и псковичей действительно переехали в Москву в интересующий нас район города.

Таким образом, существуют законные основания предполагать, что «житьими людьми» (как тогда говорили), выходцами из главного северо-западного русского города, было принесено с собой привычное им географическое название, укоренившееся в московском топонимистическом ландшафте. Это вовсе не удивительно, поскольку феномен «перенесенных названий» встречается в топонимистической традиции многих народов и стран мира — достаточно взглянуть на карту США и Латинской Америки, где есть очень много перенесенных из Европы топонимов. Что же касается формы названия Лубянка, то тут налицо своеобразное «встречное влияние»: новгородское Лубяница на московской почве вполне могло измениться на Лубянку под влиянием очень продуктивной в прошлом (да и сейчас — весьма употребительной устной речи москвичей, переиначивших в Олимпийку даже Олимпийскую деревню) московской модели именная основа + -к(а) типа Сретенка, Покровка, Ильинка, Варварка, Петровка, Стромынка и других.

По своему значению название Лубянка связано с относительным прилагательным лубяной (с индоевропейским корнем луб). Лубь в русском языке XIV—XVI веков означало «внутреннюю кору липы и других деревьев», а также изделие из луба — «лубяной короб, мера сыпучих и других тел». Луб, как известно, употреблялся и в качестве материала для письма. «Лубом» могли называть и сам документ, написанный на коре, например грамоту. В словаре В. И. Даля упомянуто и слово лубянеть «твердеть, скорузнуть, обращаться в луб», например: «пашня лубянеет в засуху. Река лубянеет (мерзнет)». Слово же «лубяной» в качестве одного из основных значений имело «крытый или обшитый корой, лубом», «сделанный из коры, лыка». По материалам археологических исследований известно, что улицы в древних северо-западных городах часто имели покрытия из деревянных плах, досок, коры. Это вполне могло стать мотивом названия той или иной улицы.