Ладога не только стерегла северные рубежи Руси, но и сама активно участвовала в освоении легендарной Биармии — северного Подвинья, Беломорья, включая и Кольский полуостров.[68] В Новгородской четвертой летописи под 1032 г. упомянут поход некоего Улеба к Железным воротам. В Улебе С. М. Соловьев не без оснований усмотрел брата Эйлифа ладожского ярла Ульфа.[69] Что касается Железных ворот, то они, по одной версии, локализуются близ устья Северной Двины. Так назывался один из проливов.[70] Военная акция одного из ладожских норманнов, несомненно, была связана с подчинением Ладоге какой-то части Беломорья. О влиянии ладожан, географически значительно более далеком, чем нижнее Подвинье, можно судить по одному эпизоду. Побывавший в 1114 г. в Ладоге летописец вставил в свое повествование рассказ ладожан о «мужах старых», ходивших «за югру и самоядь». Событие имело место в эпоху Ярослава Мудрого, а маршрут «старых мужей» привел их, кажется, в Северное Зауралье.[71] Как ни разрозненны приведенные факты, они свидетельствуют, что именно из Ладоги (возможно, до XI в.) шло на север проникновение славянских дружин, данников, а затем и поселенцев. [72] Путь этот проходил через Прионежье, где опять-таки, вероятно, при посредстве ладожан, в среде финноязычного населения, устраивались первые на севере погосты.
Норманские наместники, несомненно, пребывали в Ладоге вплоть до 1050 г., когда умерла ее владелица великая княгиня Ингигерд. Какова была дальнейшая судьба Ладоги? Были высказаны мнения о том, что город в низовьях Волхова либо в 40—50-е годы XI в., либо в последние десятилетия этого же столетия административно вошел в состав Новгородской земли.[73] Ныне опубликованы отрывки переводного источника - «Саги о Хальвдане сыне Эйстейна», которая, с моей точки зрения, восполняет недостаток сведений о Ладоге и ладожсксо-новгородских отношениях в XI в.[74] В упомянутом произведении, записанном в середине XIV в., впервые названы представители трех поколений норманнов, властвовавших в Ладоге — Альдейгьюборге. К ее области с севера примыкало особое ярлство с городом Алаборгом. Судя по тому, что правитель Алаборга зависел от властителя Ладоги и выплачивал ему подать, это ярлство отпочковалось от первоначального ядра на правах вассального кормления. Разгоревшаяся было, по описанию саги, борьба между двумя городами окончилась подчинением Алаборга Ладожской метрополии.
По вопросу о достоверности рассматриваемой саги высказаны разноречивые мнения. По одному из них, Алаборг имеет некоторые основания для его отождествления с Олонцом.[75] Согласно другому мнению, «Сага о Хальвдане, сыне Эйстейна» — лишь литературное отражение событий ладожской истории первой половины XI в., а в слове Алаборг использовано наименование датского города Ольборга.[76] Столь контрастные оценки источника отражают трудности в его истолковании. Действительно, сага расцвечена такими занимательными подробностями, что их подлинность нуждается в подтверждении. Ряд сведений саги, на первый взгляд, мало основателен, имена действующих в ней лиц не известны по другим источникам,[77] да и само произведение по жанру относится к приключенческим. При использовании «Саги о Хальвдане, сыне Эйстейна», разумеется, требуется осторожность. При этом, однако, не будем спешить и с заключениями, подрывающими источниковедческие возможности данного произведения. Не вдаваясь в подробное рассмотрение источника, отметим обнаруживающиеся в нем достоверные моменты.
В этом древнескандинавском тексте повествуется о Ладоге того времени, когда в соседстве с ней и, вероятнее всего, в составе ее территории обособился особый населенный пункт Алаборг со своей округой. В данном факте, связанном с феодальным дроблением первоначальной общности и сложением новых вассальных центров в орбите старых, нет ничего невероятного. Известия XI в. представляют Ладожскую область обширной землей (о ее границах мы скажем ниже), вовсе не ограниченной поволховским околоградьем. Далее. Чтобы достичь Алаборга, следовало, по словам саги, ехать к востоку от Ладоги, а затем повернуть на север. Обрисованный путь, следовательно, шел не к Белоозеру, которое также сопоставляют с Алаборгом, а вдоль юго-восточного побережья Ладожского озера в сторону Олонца. Исходя из этого и других обстоятельств, Г. В. Глазырина в своей первоначальной статье склонялась к тому, чтобы отождествить Алаборг с Олонцом. Олонец (Олоньсь) впервые упомянут летописью под 1228 г. и в приписке с обозначением Обонежского ряда в уставной грамоте князя Святослава Ольговича 1137 г.[78] Его в этот период можно считать городом.[79] Место первоначального Олонца еще не отыскано,[80] но его существование в период раннего средневековья косвенно подтверждается курганными кладбищами X—XII вв., расположенными на Олонецком перешейке по берегам рек Тулоксы, Видлицы и Олонки, а также монетными и монетно-вещевыми кладами XI в. в среднем и отчасти нижнем течении Свири — главной магистрали, соединяющей Ладожское и Онежское озера.[81] Зафиксированные по курганам X—ХI вв. следы скандинавов в юго-восточном Приладожье теперь с большей убедительностью могут быть объяснены их присутствием не только в Ладоге, но и в Олонце. Полагаю, что интерпретация Алаборга в качестве Олонца не столь уж фантастична и заслуживает внимания. Далее. В «Саге о Хальвдане сыне Эйстейна» отмечено, что земля Альдейгьюборга примыкала (или была к ней ,близка) к Биармии, и это, имея в виду широкие и постоянные связи Ладоги с Подвиньем и Беломорьем, не расходится с исторической действительностью. В нашем источнике Новгород не упомянут. «Несомненно, — справедливо пишет Г. В. Глазырина, — что в „Саге о Хальвдане сыне Эйстейна” нашел отражение тот период русской истории, когда Новгород еще не распространил свое влияние далеко на север, и районы вокруг Старой Ладоги находились непосредственно в сфере ее интересов и влияния».[82] Как бы ни трактовалось рассматриваемое произведение, оно по ряду деталей может восходить к подлинным событиям, имевшим место в Приладожье в XI в., a точнее, в его третьей четверти или второй половине. По-видимому, и в это время в Ладоге и ее области сохранялось норманское правление и порядки, установленные при Ингигерд.
***
Деятельность норманских правителей Ладоги, далеких от насущных государственных задач, проводивших время в бесконечных распрях и соперничестве, поглощавших значительную долю даней, не всегда, очевидно, выполнявших функции военного заслона со стороны Балтики, со временем перестала удовлетворять центральную власть. Вызывали недовольство и попытки членить Ладожскую область по разным, подчас случайным владельцам. Земля Волдемара Старого, как именовали саги округ Ладоги, принадлежала правящей династии. Норманская же элита вела здесь себя, возможно, слишком своевольно. Все эти обстоятельства в конце концов привели к тому, что в последней четверти XI или начале XII в., видимо, при князе Мстиславе Владимировиче во время его первого (1088—1094 гг.) или второго (1096—1116 гг.) пребывания на Новгородском княжении в Ладоге на смену иноземной появилась собственная русская администрация. О появлении этой администрации, имевшей связи с Новгородом и Киевом, косвенно свидетельствуют находки посадничьих, княжеских и епископских печатей, относящихся к 70—90-м годам XI в.[83] Тезис о простом включении Ладоги в состав Новгородской земли представляется, однако, слишком однозначным. В 1114г. в Ладоге побывал летописец и записал местные рассказы о том, как в северных странах из туч падают белки и олени, как волховская вода «выполаскивает» стеклянные бусы, а «сему же ми есть послух посадник Павел Ладожский и вси ладожане».[84] Судя по этим современным своему времени записям, власти города были хорошо осведомлены о северных делах. И воспоминания, и действительность связывали их с родным городом, а не каким-либо другим центром или заморскими пришельцами. Здесь нет слов о подчинении новым хозяевам, конфликтах, брожении горожан. По-видимому, изменения рубежа XI и XII вв. происходили мирно, с учетом интересов местных жителей.
Переход города на Волхове под .контроль «своих» властей по времени совпал с усилением его военного и областного значения. Это видно из того, что сразу после укрепления Новгорода в 1114 г. в Ладоге строится крепость, наследующая своей предшественнице времен Олега Вещего. Как бы в продолжение ладожской традиции первых Рюриковичей, эта фортификация являлась каменной и возводилась по инициативе «последнего» единовластца Киевской державы, упоминавшегося выше, князя Мстислава Владимировича. По сообщению В. Н. Татищева, князь Мстислав сам указывал ладожскому посаднику Павлу место, где надо было расположить крепость, и сам вместе с летописцем присутствовал на ее закладке.[85] По своему замыслу данное строительное предприятие напоминало возведение ладожской же фортификации в конце IX в. Ладога усиливалась первоклассными оборонительными сооружениями, как только государство выдвигало план стратегического укрепления земли, ее границ и окраинных областей.
Для своего времени ладожская крепость явилась новаторским произведением, во многом предвосхищающим распространение каменных оборонительных сооружений на Руси в XII в., и особенно столетием позже. На берегах Волхова впервые в истории Руси было возведено укрепление с замкнутыми каменными стенами, равновеликими деревянным и предназначенными для активной стрелковой обороны.[86] Они не предохранили Ладогу от нападений извне, но сделали ее детинец вплоть до конца XV в. достаточно безопасным и неуязвимым.