Огонь появился в Москве сразу, в считанные часы по ее оставлении нашими войсками и жителями. Известия об этом начали тревожить Бонапарта еще до его вступления в Кремль. Что бы ни послужило внешней причиной этого бедствия, оно сперва не грозило стать всеобщим. Даже лишенные необходимого снаряжения (в числе прочих городских служб Ростопчин удалил из Москвы и пожарную команду), французы некоторое время не без успеха сдерживали пламя, то там то тут охватывавшее здания и целые кварталы. Но разве в человеческих силах было раздуть или загасить эти первые упавшие на Москву искры Суда Неземного" "Тут нет ни русских, ни французов, - писал Сергей Глинка, прозревая подлинное положение вещей, - тут огонь Небесный"11.Во времена Ветхого Завета пророку Моисею было чудное видение в пустыне: И явился ему Ангел Господень в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает. Моисей сказал: пойду и посмотрю на сие великое явление, отчего куст не сгорает. Господь увидел, что он идет смотреть, и воззвал к нему Бог из среды куста, и сказал: Моисей! Моисей! Он сказал: вот я! И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, где ты стоишь, есть земля святая (Исход, 3, 2-5). Следуя учению святых отцов, православные россияне всегда исповедовали богооткровенную истину: Неопалимая Купина, увиденная Моисеем, есть прообраз пренепорочной Девы Марии, заступницы и печальницы русской земли, Чей благодатный и спасительный покров пребывает над Русью, над Москвой, Чье целительное участие неизменно в судьбе страны, посвятившей себя Ее Всеблагому Сыну.День 4(16) сентября с давних пор отмечался в России как один из праздников Пресвятой Богородицы - день чудотворной иконы "Неопалимая Купина". В 1812 году он предстал во всем величии непостижимой силы и Правды Божией: сама Неопалимая Купина явилась людям и народам - видящим и невидящим.
"...Все оные пожары, - вспоминал находившийся в наполеоновском плену Ф.И.Корбелецкий, - сказавшиеся днем в разных местах <...> при восставшем вдруг порывистом ветре соединились в один ужаснейший, и столько наконец усилились, что к полуночи вокруг Кремля ничего не видно было, кроме извивающегося в воздухе выше облаков пламени..."12 "Два офицера устроились в одном из зданий Кремля. Около полуночи их разбудил какой-то необыкновенный свет. Они взглянули и увидели, что пламя окружает дворцы, освещая сначала их красивую архитектуру и вскоре заставляя их рушиться. Они заметили, что северный ветер гнал пламя прямо на Кремль, и обеспокоились, так как в этой крепости отдыхала избранная часть армии и ее начальник"13.
Разноцветными волнами льющийся огонь, затопивший город, наяву ниспадал с небес. Очевидцы были единодушны: некий стремительный вихрь носил над Москвой пламенную стихию. "По всем улицам текли огненные реки; огромные здания с грохотом разрушались; ужаснейшая буря с ревом, срывая с домов целые крыши и большой величины горящие бревна, разносила их по воздуху на далекое расстояние"14. "Перед вечером случилась столь сильная буря, что человеку не можно было устоять на ногах; столбы, прикованные железом, и зонты на галерее сорвало, песок и щебень несло по воздуху, а искры, уголья и головни сыпали наподобие огненного дождя <...> Необозримое пламя, объявшее все части Москвы и окрестности оной, представлявшее океан огненный! - дым, все сие представляло страшную картину, которой никаким пером изобразить не можно!!!"15 "Большой театр представлял из себя пылающую массу. <...> Мы повернули направо: с этой стороны, нам казалось, было меньше огня. Но едва мы очутились на середине улицы, как ветер так сильно раздул пламя, что огонь перекинуло на другую сторону, и образовалось нечто вроде огненного купола. Это может показаться преувеличением, но между тем это сущая правда"16. "Со всех сторон до самого неба, покрывая весь горизонт, вздымались огромные разноцветные столбы огня, распространяя на далекое расстояние яркое зарево.
Эти огненные снопы, разбрасываемые во все стороны и увлекаемые сильным ветром со зловещим свистом, быстро поднимались вверх..."17Горели Моховая и Китай-город, Пречистенка и Остоженка, Солянка и Поварская, Сретенка, Тверская, Воздвиженка, Никитская, Арбат. Единым костром пылало Замоскворечье. То не было всего лишь материальное, земное пламя. Москва, Россия, мир сподобились таинства необычайного: огнь духовный, истребляющий и целящий, снизошел на город, выжигая всякую скверну, обрекая погибели любую нечистоту... Ибо московское дворянство прежних лет не только несло царскую службу, сохраняло патриархальные устои, молилось Творцу в тишине домовых церквей, - было, увы, и другое: пышная роскошь званых обедов, тысячные траты в модных французских магазинах на Кузнецком мосту, усадебные театры с их "амурами" и "психеями", колоссальные собрания книг и картин, воспевающих язычество Греции и Рима... Провозвестники безбожной эпохи Руссо, Дидро, Вольтер пленили умы многих "лучших людей". Эти новые патриции, праздные владельцы живых душ, часто искали "духовного утешения" в темном и зловещем масонском источнике.
Говорим лишь о видимых болезнях, а кто из нас исчислит свои вины потаенные" И вот теперь все это смывала страшным потоком свыше ниспосланная беда. "Горели палаты, где прежде кипели радости земные, стоившие и многих и горьких слез хижинам. Клубились реки огненные по тем улицам, где рыскало тщеславие человеческое на быстрых колесницах, также увлекавших с собою и за собою быт человечества. Горели наши неправды; наши моды, наши пышности, наши происки и подыски"18. "Зачем это приходили к нам французы" - задавал себе позднее вопрос епископ Феофан Затворник. И отвечал на него: - Бог послал их истребить то зло, которое мы у них же переняли <...> Таков закон правды Божией: тем врачевать от греха, чем кто увлекается к нему"19.И столь же неумолимо - очищение для одних, пожар Москвы стал посрамлением и праведной карой для других. "Он (Наполеон. - А.Г) не находил себе места, каждую минуту вскакивал и садился. Он быстрыми шагами бегал по комнате и во всех его жестах выражалось жестокое беспокойство. <...> Им владело такое сильное волнение, словно его пожирал тот самый огонь, который окружал его со всех сторон"20. Пожираемое собственным беззаконием, корчилось в судорогах и зубовном скрежете потерявшее человеческое обличье пестрое войско обезумевших святотатцев. Увлекая за собой все, что было в Москве пропащего (выпущенных на волю в день оставления города уголовных преступников, поддавшихся соблазну немногих обывателей), низвергалось оно в преисподнюю. "Солдаты всех европейских народов, маркитантки, чернь, каторжники, масса проституток бросались взапуски в дома и церкви, уже почти окруженные огнем, и выходили оттуда, нагрузившись серебром, узлами, одеждой и прочим.
Они падали друг на друга, толкались и вырывали друг у друга из рук только что захваченную добычу; и только сильный оставался правым после кровопролитной подчас схватки. Треск пламени, грохот падающих зданий, драка грабителей, крики, жалобы, проклятия - все это заставляет сжиматься наши сердца; дыхание прерывается, и мы содрогаемся от ужаса"21. Все тленное, мирское, от чего избавлялся город пред Лицем Всевышнего, что исторгала из себя Москва в эти возвышенные минуты, жадно поглощалось осатаневшей толпой, страшным грузом отягощало незваных пришельцев и ускоряло и без того стремительное их падение в бездну.Поразивший "великую армию" повальный хаос являл собой доподлинное обличье той свободы, того равенства, тех плотских идеалов, что несли всему свету одержимые дети революции. Мечта о вселенском братстве, которой с таким упоением служили их учителя и вожди, находила здесь предельно полное воплощение. Но какое!
Вот свидетельство француза: "Бросив взгляд на площадь, где расположился на бивуаках наш пехотный полк, мне представилось, что я вижу перед собой сборище разноплеменных народов мира, - наши солдаты были одеты кто калмыком, кто татарином, персиянином или турком, а другие щеголяли в богатых мехах. Некоторые нарядились в придворные костюмы во французском вкусе, со шпагами на бедре, с блестящими, как алмазы, стальными рукоятками. Вдобавок вся площадь была усеяна лакомствами, каких только душе угодно, - винами, ликерами в большом количестве"22. А вот впечатление русского очевидца: "Представьте себе, они ездили пьяные на скверных клячах, накрывши их церковными покровами, в священнических ризах и с женским чепцом на голове!!"23.Воистину страшным стало постигшее их наказание. Они не видели пропасти, в которую летели, и, всецело сроднившись с ее хозяином, послушные его наущениям, с бесовским упорством ругались над последней надеждой грешных, своей надеждой - московскими святынями. Изуверскому глумлению подвергались храмы и монастыри. Забивали гвозди в лики святых, жгли костры посреди церквей, употребляя на дрова иконы, устраивали конюшни в алтарях.
В Успенском соборе Кремля не только держали лошадей, но поставили плавильный горн, где переливали в золотые и серебряные слитки драгоценное убранство главного храма русской земли... Но чем исступленнее стремились они опрокинуть негасимый светоч Православия, тем ярче на весь мир сиял он во спасение зрячим. Многие чудеса открылись тогда на Москве. Сохраняемые незримой силой среди дикого разгула "просвещенных" европейцев, уцелели честные мощи московских угодников. Даже и в огне пожарища остался невредим образ преподобного Саввы на вратах Саввинского подворья. Отступающие французы взорвали Никольскую башню Кремля. Сила взрыва была такова, что башня обрушилась по самый киот помещенной на ней иконы Николая чудотворца, а во всех соседних домах вылетели стекла. Но стекло, покрывающее икону, и фонарь под ней не получили никакого ущерба. Свыше попущенные злодеяния оказались только орудием нового дивного прославления Имени Господня. Так же и души оставшихся в городе москвичей под бременем выпавших им телесных мук лишь все больше исполнялись скорбной и спасительной благодати. "Ничего не было трогательнее зрелища, как отчаянные жители Москвы переходили из одного места в другое, из одной части города в другую, из угла в угол, с бедными остатками своего имущества, в узлах сберегаемого, преследуемые, гонимые грозным пожаром и безжалостными грабителями". "Малейшее сопротивление стоило ударов ружьем или тесаком, невзирая ни на пол, ни на лета. Я видел почтенного старца, мирного гражданина, отдыхавшего на бранных лаврах, украшенного орденами; видел, говорю, с глубокою раною на щеке, полученною им в безмолвном смирении при неистовстве вандалов от одного из них"24.