Возьмем теперь чисто строительный аспект. Несмотря на значительную материалоемкость, возведение русской печи требовало минимальных денежных затрат: песок, глина, камни, вода - все это было под рукой. Если в округе отсутствовал камень, печь лепилась из глины, и такие глинобитные печи стояли по сто лет. Если в дефиците была глина, печи клали из каменных булыг и плит, скрепляя их специальными каменными клиньями, а глиной только промазывали щели. Печи кирпичные стали класть относительно недавно, да и то кирпич в основном не покупали, а при помощи нехитрого приспособления делали самостоятельно. Самодельный кирпич не обжигался, а только просушивался; обжиг происходил уже при топке.
Следует отметить "консервативность" русской печи. Сформировавшись тысячелетие назад, ее конструкция с тех пор дополнилась только одним нововведением - дымовой трубой. Все остальные (а их предлагалось немало) не прижились. Русская печь настолько проста, что упрощать ее дальше некуда, при этом она столь универсальна, что дополнять ее чем-либо еще - бессмысленно. Даже история с трубой далеко не однозначна. Процесс шел почти четыре столетия, и все же дымовая труба, внешне утвердившись, так и не сделалась органичной частью русской печи, а в значительной степени осталась просто механической приставкой. Нам трактуют появление дымовой трубы как шаг на пути из отсталости к цивилизации. Но такая ли уж "отсталость" - черная печь и курные избы? И то, и другое - наше совсем недавнее прошлое. По свидетельству исследователя русского Севера В.П.Орфинского, в Архангельской области к 1953 году сохранялось еще значительное количество курных изб. Но вот что примечательно: некоторые дома имели и белую, и черную половины, причем возводились они одновременно, а в иных случаях черная половина пристраивалась к уже существующей белой! В глазах "цивилизаторов" это выглядит примерно так: мы им дали благоустроенную квартиру, а они, дикари, ее "буржуйкой" оборудовали.
Что ж, рассмотрим феномен, описанный Орфинским и знаменующий собой якобы нашу дикость, подробнее. Орфинский объясняет его тем, что беструбная печь давала больше тепла, то есть требовала меньше дров. Да, исследования показывают, что КПД курной печи выше, чем КПД белой. Однако, как мы увидим, отнюдь не возможность экономить дрова заставляла наших предков столетиями отвергать трубу и мириться с закопченными потолками.
Возьмем цепочку: лес - лесостепь - степь. Где больше всего дров? Разумеется, в лесу. А вот в степях с топливом - проблема. Казалось бы, вытеснение черной печи белой должно было начаться именно со степной зоны. В действительности же все происходило в обратном порядке: дольше всего курные избы продержались в лесной и таежной зонах, где вопроса экономии дров вовсе не существовало. Дело, очевидно, было в другом. Курная печь совсем не давала угара; она настолько хорошо просушивала стены и кровлю (это очень важно как раз в сырых лесных местах), что они практически не гнили. Но черная печь не только сохраняла дом - она его эффективно дезинфицировала. Эпидемии чумы и малярии, свирепствовавшие в посадах и городах, деревни с курными избами, как правило, обходили стороной. В курных избах не заводились клопы и мыши, в них человек был надежно защищен от гнуса - этого таежного бедствия. Спросим еще раз: так ли уж "отсталы" были наши предки?
В последние 10-15 лет горожане начали приобретать дома в сельской местности. Во многих из них сохранились русские печи. Новые хозяева отзываются о них чаще всего отрицательно: и места много занимают, и толку от них якобы никакого... Одним словом, у печного шестка сошлись две цивилизации - традиционно-крестьянская и дачно-городская. И стало видно, что для горожанина русская печь - некая вещь в себе. Ее нужно вновь "открыть", с ней нужно подружиться - и она любовно согреет нас, порадует общением с живым огнем, создаст атмосферу неповторимого уюта и длящейся причастности к нашей многовековой истории.
Т. Смирнова
О праздниках в Остафьеве
Традиции проведения церковных праздников
Празднества были неотъемлемой частью усадебного образа жизни. По сохранившимся источникам - запискам Роберта Кер-Портера, письмам владельцев и гостей усадьбы, воспоминаниям современников - мы можем сегодня представить, как проходили они в Остафьево - имении князей Вяземских.
Шотландский художник Роберт Кер-Портер оставил в своих "Заметках о путешествии по России и Швейцарии с 1805 по 1806 гг." описание праздника Святой Троицы, во имя которой в 1780-х годах был сооружен остафьевский храм. Он посетил князя Андрея Ивановича Вяземского в Троицын день 1806 года.
Чужестранец Кер-Портер был наблюдателем, а не участником праздника, поэтому, естественно, воспринял его как театрализованное представление. Самое яркое впечатление произвел на него церковный ритуал. Он вошел в храм припозднившись и увидел всех в сборе: семейство Вяземских, гостей, прислугу и одетых "по-праздничному" крестьян. "Пол был устлан цветами и зеленой травой, и у каждого человека был в руках букетик. Мне тогда дали один при входе, - записал Кер-Портер. - ...В конце (службы. - Т.С.) все... стали на колени, держа букеты перед лицами. Я не мог добиться объяснения духовного смысла этих букетов; некоторые мне сказали, что это первое весеннее приношение, другие - что это для того, чтобы утирать слезы, проливаемые во время службы..."1
Спустя почти четверть века (25 мая 1830 года) об этом обряде оплакивания цветочных букетов упомянул в письме к жене сын Андрея Ивановича Вяземского Петр Андреевич: "Троицын день! Жаль мне, что я не с вами в Остафьеве, мои милые, не с вами на пучок зари роняю слезки три"2. Князь процитировал строку из II главы "Евгения Онегина", в которой А.С.Пушкин знакомит читателей с обычаями "милой старины", хранимыми в семье Лариных:
В день Троицын,
когда народ,
Зевая, слушает молебен,
Умильно на пучок зари
Они роняли слезки три...
Возможно, здесь мы находим ответ на вопрос одного из исследователей: "В какой части России мог наблюдать Пушкин этот обряд?"3: Пушкин не раз гостил в Остафьеве у Петра Андреевича Вяземского и наверняка видел там троицкое оплакивание цветов или по крайней мере слышал о существовании такого обычая.
Известно, что праздник, посвященный Святой Троице, уходит корнями во времена язычества и связан с культом весеннего пробуждения Природы. Обычай украшать в этот день зеленью дома и улицы удержался в народе и после принятия христианства: в храмах устилают травой пол, к обедне ходят с букетами цветов и ветками березы. Этнографы обратили внимание на существовавший в некоторых регионах обряд: "Девушки, стоящие слева от алтаря, должны уронить несколько слезинок на пучок березовых веток, что считалось залогом того, что в это лето не будет засухи", - сообщает А.Б.Зернова4. Вспомним стихотворение С.А.Есенина "Троицыно утро, утренний канон...":
На резных окошках ленты
и кусты.
Я пойду к обедне плакать
на цветы.
"В цветах открывается выражение веры в воскресение мертвых, вспоминаемых в Троицын день", - отмечал этнограф и фольклорист первой половины XIX века И.М.Снегирев5. По свидетельству современника, именно Снегиреву А.С.Пушкин рассказал об известном ему обычае "троицкими цветами обметать гробы (могилы. - Т.С.) родителей, чтобы прочистить им глаза"6.
В некоторых местностях на троицкие праздники поминали не всех умерших, а исключительно детей, девушек и молодых женщин, чьи души, по народному поверью, прорастают молодой весенней зеленью7. Вот эпизод, о котором рассказал граф Сергей Дмитриевич Шереметев в очерке "Остафьево": "В последний раз приехал сюда (в Остафьево. - Т.С.) князь Петр Андреевич уже в старости, в самый Троицын день. Он простоял обедню и вечерню и положил свой букет цветов к бюсту любимой сестры - княгини Щербатовой"8 (старшая сестра П.А.Вяземского Екатерина Андреевна - в замужестве Щербатова - скончалась двадцати с небольшим лет от роду).
Не менее значимым, чем храмовый праздник, был для семьи Вяземских день Петра и Павла, небесных покровителей нескольких поколений рода. Последний владелец Остафьева граф С.Д.Шереметев, задумавший установить в парке памятник Павлу Петровичу Вяземскому, подчеркивал в своем письме: "Желательно избрание днем постановки бюста 29-го июня, т.е. Петров день, когда Князь был именинник, а в старину этот день в Остафьеве особенно чествовался"9. Кроме того, Троица и Петровки, как называли этот день в народе, - важнейшие календарные праздники: на Троицу расцветала растительность, а с Петрова дня начинались полевые работы.
За богослужением в церкви следовали народные гулянья, которые Вяземские устраивали для крестьян. Об этом упоминал в своем письме к жене Петр Андреевич: "Ты, верно, без меня не дашь бала10 остафьевским красавицам".
Хозяева вместе со своими гостями принимали участие в деревенских играх. Для забав были отведены прилегающие к усадьбе запрудная зона и площадка напротив церкви. Народ веселился и на территории самой усадьбы - в увеселительной роще, куда вела "прекрасная аллея", и на дворе.
Швейцарец Дж.Галифф рассказывал, как он вместе с другими гостями князя во время летнего праздника 1810 года принимал участие в проходивших в "небольшом леске" танцах молодых деревенских девушек11. "В Петров день, - записал еще в 1655 году немецкий путешественник Адам Олеарий, - русские позволяют женам и дочерям своим ходить на приятные луга: там они качаются на круглых качелях, поют особые песни и, схватясь одна за другую руками, водят круги или пляшут с рукоплесканием и притопыванием ногами".
Хороводы и качели в рассказах об остафьевских праздниках фигурируют особенно часто. Бывшая крепостная Андрея Ивановича Вяземского Афимья Филипповна вспоминала: "Водили мы хороводы на господском дворе, и тут же стояли для нас качели"12. Не обходилось и без излюбленной народной забавы - лазанья за призом. Та же Афимья Филипповна рассказывала: "Вколотили высокий столб на дворе, и после обеда господа все к нам вышли. Подставят лестницу к столбу и на самый верх привяжут денег, потом отымут лестницу, и полезай, кто хочет, доставай себе деньги"13.