Законодательный вакуум в развитии постсоветской науки был заполнен лишь 13 июня 1996 г., когда вышел президентский указ «О доктрине развитая российской науки», где, в частности, отмечалось, что «государство рассматривает науку и ее научный потенциал как национальное достояние, определяющее будущее нашей страны, в связи с чем поддержка развития науки становится приоритетной государственной задачей [5]. Через месяц, 12 июля 1996 г., впервые в истории России ее законодательный орган – Государственная дума – приняла специальный федеральный закон «О науке и государственной научно-технической политике», призванный регулировать отношения между органами государственной власти и субъектом научной деятельности – научным социумом. В законе «О науке» декларируется, что государство обязуется финансировать НИОКР гражданского назначения «в размере не менее четырех процентов расходной части бюджета» [1]. Если Конституция России – высший закон российского общества, то закон «О науке» – это высший закон научного сообщества, его своеобразная «отраслевая» конституция, которая должна неукоснительно выполняться.
Здесь справедливости ради следует учесть «бюджетную поправку» академика М.П. Кирпичникова, бывшего министра науки и технологий (законодательно не зафиксированную). Он отмечал, что когда в 1996 г. закладывалось финансирование науки в размере 4% от бюджета (включая расходы по двум разделам: 1) фундаментальные исследования и содействие научно-техническому прогрессу и 2) научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы в области космической деятельности), то по традиции один из четырех процентов бюджета шел на НИОКР в области космической деятельности. Сейчас же космос в бюджете прописан отдельной строкой, поэтому корректнее «говорить о трех процентах». Но «даже три процента, – подчеркивает Кирпичников, – я думаю, это не тот показатель, который мог бы удовлетворить науку» [7, c. 8]. И в предлагаемом им «3% минимуме» закона о науке ассигнования на «федеральные исследования и содействие научно-техническому прогрессу» являются далекими от реализации (см. табл. 1).
Таблица 1. Ассигнования по разделу «Фундаментальные исследования и содействие научно-техническому прогрессу» федерального бюджета «до» и «после» принятия закона «О науке» (в %)
| До | После | |||||||||
| Годы | 1992 | 1993 | 1994 | 1995 | 1996 | 1997 | 1998 | 1999 | 2000* | 2001** |
| В % к расходам федерального бюджета | 2.43 | 2.56 | 1.66 | 1.60 | 1.60 | 2.02 | 1.32 | 1.75 | 1.80 | 1.82 |
| В сопоставимых ценах 1991 г. | 5.99 | 4.45 | 3.69 | 2.44 | 2.25 | 3.01 | 1.94 | 2.21 | ||
* Составлена и рассчитана по источникам [6; 7, с. 46; 8, с. 267; 9–11].
Приведенные данные показывают, что и после принятия в 1996 г. базовых правовых нормативов финансирование науки явно не дотягивает даже до 3%-ного уровня (максимальный уровень – 2.02% – был достигнут в 1997 г.). Принимая активное участие в обсуждении бюджетных расходов на науку 2001 г., нобелевский лауреат Ж. Алферов напомнил, что в советские времена даже «при значительно большем бюджете, мы тратили на науку 3.8 %, например, в 1988 г. Как может получиться так, что на Минфин, налоговые службы и прочие финансовые органы, представляющие собой чисто чиновничий люд, тратится в полтора раза больше в проекте бюджета, чем на всю науку России. Как может случиться так,.. что в проекте бюджета записано строительство специального дома для депутатов – 1.1 млрд рублей, что в 4 с лишним раза превышает все капитальные вложения во всю науку России. Только этот дом дал бы возможность нам построить ряд новых лабораторий» [12].
Для сравнения отметим, что в России внутренние затраты на НИОКР в расчете на душу населения являются гораздо меньшими, чем в других странах Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). Меньше, например, чем в США в 13 раз, в Финляндии – в 9 раз, Великобритании – в 6, Испании – в 2 раза [13].
К сожалению, на протяжении последних пяти лет (1997–2001 гг.), высшие органы власти России систематически дискриминируют «коллективные права» научного социума. Под дискриминацией здесь имеется в виду существенное ограничение не общегражданских, а сугубо профессиональных прав ученых, законодательно принятых российскими властями. Кстати, когда власти США, не так давно, в одностороннем порядке наложили вето на финансирование серии контрактов, заключенных между несколькими научными организациями России и США из-за разногласий по «иранскому» вопросу, это вызвало вполне обоснованное возмущение российских властей и научной общественности. А как расценивать политику российских властей, игнорирующих ими же принятый закон «О науке», являющийся своеобразным «социально-финансовым» контрактом между властью и учеными? Ведь здесь затрагиваются интересы не одной или нескольких научных организаций, а всего российского научного сообщества.
Сокращение кадрового потенциала науки
Хроническое недофинансирование науки, имевшее место в последние годы, существенно сказалось на ее кадровой составляющей. По данным Центра исследований и статистики науки (ЦИСН), за последние девять лет (1990–1999 гг.) российскую науку по разным причинам покинуло 577 тыс. из общего количества 992 тыс. ученых, т.е. она численно сократилась на 58% (рассчитано по: [7, с. 28; 13, с. 28]). В 1999 г. численность российский ученых, как показал наш экскурс в историю науки, достигла… уровня 35-летней давности, т.е. числа ученых в 1964 г. в бывшей РСФСР (рассчитано по: [14, с. 447]). В истории человечества еще не было такого прецедента, чтобы какая-либо страна смогла столь скоротечно и бессмысленно растранжирить с огромным трудом ею же накопленный потенциал высоковалифицированных специалистов в авангардной сфере экономики, каковой во всем мире признается сфера науки и высоких технологий.
При этом, как показывают статистические данные, сокращение кадрового потенциала носило дифференцированный, весьма «неравномерный» характер и зависело от «остепененности» групп ученых (ученые без степени, кандидаты, доктора наук). Так, если число кандидатов наук в абсолютном исчислении уменьшилось на 33%, то докторов наук, за тот же период,, наоборот, увеличилось на эту же величину (рассчитано по: [7, с. 34]). Если же рассматривать «удельный вес» кандидатов и докторов наук в общей численности исследователей, то он возрос соответственно в 1.6 и 3 раза [7, с. 3] (см. табл. 2).
Таблица 2. Динамика роста «удельного веса» кандидатов и докторов наук в общей численности российских исследователей (1990–1998) (в %)
| Годы | 1990 | 1991 | 1992 | 1993 | 1994 | 1995 | 1996 | 1997 | 1998 |
| Кандидаты наук | 12.8 | 13.4 | 13.9 | 16.3 | 18.5 | 18.7 | 19.2 | 19.7 | 20.5 |
| Доктора наук | 1.6 | 1.8 | 2.2 | 2.8 | 3.5 | 3.7 | 4.0 | 4.4 | 4.9 |
Казалось бы, решение управленческой проблемы, которая так остро ставилась в относительно благоприятные для развитая науки 1970–1980-е гг., а именно задача увеличения удельного веса высококвалифицированной группы научных работников (докторов, кандидатов наук) в общей численности научных работников, нашла свое успешное решение в 1990-е, кризисные для науки и общества в целом, годы. Такое утверждение не лишено смысла, если учесть, что за прежние 18 лет (1970–1988) удельный вес числа кандидатов и докторов наук возрос соответственно на 35% и32% [15, с. 143], в то время как за последние восемь лет (1990–1998) он увеличился соответственно на 60 и 306%! Речь здесь идет, подчеркиваем, не об абсолютном, а об «удельновесовом» росте числа кандидатов и докторов наук в обшей численности исследователей.
Но могут ли эта цифры свидетельствовать о качественно возросшем кадровом потенциале российской науки 1990-х гг.? Формально вроде бы да, но в действительности это далеко не так, учитывая наши реалии рыночной трансформации. Научные работники 1990-х, в отличие от своих коллег 1970–1980-х, вынуждены немалую часть времени уделять заработкам на стороне, содержательно никак не связанным со сферой основной научной деятельности. Другими словами, имеет место «утечка рабочего времени» ученого, направленная на перманентный поиск все новых и новых источников существования, по своей природе вступающих в противоречие с традиционными познавательными ценностями ученого, его внутренней мотивацией и ориентацией на предмет исследования. Конечно, такое исследовательское поведение российских ученых – результат их нестабильного материального положения в ситуации перехода к рыночной модели общества. Резкое сокращение госфинансирования науки самым негативным образом отразилось на праве научного работника получать зарплату, адекватную уровню его квалификационной подготовки и творческой отдачи. В законе «О науке» специально подчеркивается, что научный работник имеет право на объективную оценку своей научной деятельности и получение вознаграждений, поощрений и льгот, соответствующих его творческому вкладу.