Вспомните, как И.А. Гончаров в романе «Обломов» описывает детство И.Обломова и Штольца (Гончаров И.А. Обломов. М.,1980. Гл. «Сон Обломова»).
Обломовка была «золотой порой» для И. Обломова, не только потому, что это был мир детства и покоя, где он был хоть и под надзором, но всё же относительно свободен. Мир, где он мог мечтать и ничего не делать. Не смотря на то, что мир этой деревни «болотный», но «болото» это доброе, определившее характер Обломова. Обломов личность не деятельная, но он абсолютно лишён алчности и зла. Поэтому Обломовка, появляющаяся в «Сне Обломова» — это его мечта, которая не может быть наяву. Хотя Штольц — выходец из этого же мира, из соседней деревни, но его мир — сухой, деятельный, строго определённый. Мир, где преодолеваются трудности, ставятся задачи: на день, год, десять лет вперёд. Но в этом мире скрыты чувства. Это и определяет духовный мир Штольца и Ольги, где всё достигнуто, но нет любви, которая утонула в стремлении к достижению результатов.
«...Когда ветер заводил песни в печных трубах, в столовой зажигалась висячая лампа над круглым столом, и отчим обыкновенно читал вслух Некрасова, Льва Толстого, Тургенева... Моя мать, слушая, вязала чулки. Я рисовал или раскрашивал... Никакие случайности не могли потревожить этих вечеров».
Традиции семейных чтений во времена А.Н. Толстого — это те традиции, которые в наше время были подменены газетами, радио и телевидением. Когда вся семья собиралась вместе, и кто-то читал, а кто-то слушал, это создавало атмосферу духовного единения, будило фантазию, чувственные переживания. Этот мир был живым, дышащим миром, где шло рождение образов, где начиналось творчество. Имение слушать — огромный труд, послуживший толчком к творчеству. Мир, порождённый литературными образами — фантастический, отсюда сравнение — олицетворение ветра с песней: «…когда ветер заводил песни в печных трубах…». В этом живом мире постоянно рождаются живые образы. Подчёркнутые, чётко прорисованные детали реального мира (отчим, мать) описаны без эпитетов, потому что эпитеты оставлены миру литературной фантазии, от которого ничто не могло отвлечь.