Поликультурное Образование
(Об открытости философии и обучении ей)
Александр Кудлай
I
Любое настоящее знание универсально, т.е. принадлежит многим культурам и применимо в них. Образование есть приобретение разнообразного знания. Отсюда, настоящее образование поликультурно понеобходимости.
Каждая культура накапливает знания во многих своих пластах. Сюда относятся виды знания сущностного и случайного, знания ценного в веках и знания имеющего значение только на день, да и то не для всех. Получая образование мы черпаем из обеих корзин, т.к. живем сегодня и в вечности. Всевозможные прикладные дисциплины обычно накачивают нас информацией фасонов и технологий, т.е. того, что модно сейчас и как это изготовить, приобрести и использовать. Дисциплины сущностные, относящиеся к глубокой природе человека и мира, обучают принципам, применимым всегда, т.е. в прошлом, настоящем и в будущем, и везде. Последние принципы обычно пытается постигнуть философия, наряду с математикой и высоким искусством литературы, хотя последняя скорее представляет эти принципы в образах и красках, ритмах и рифмах. Художники и ценители изобразительного исскусства по праву могут добавить сюда еще и высокий вариант своего предмета, а музыканты своего. Слово высокое здесь определяет то, что ценно не только для сегодня и завтра, но и в вечности.
В этой статье речь пойдет о философии и о том, как и почему ей обучаться и учить. Само слово это греческое, а звучит почти одинаково на всех языках и во всех культурах, которым известно его значение, любомудрие. Любовь это всегда стремление к тому, чем до какой-то степени обладаешь, но что желаешь обрести в степени большей. Рассмотрение чего-то это уже форма частичного обладания этим, а если нечто совсем нерассмотрено, то и знания об этом нет никакого, и потому и стремления к тому быть не может. С другой стороны, если нечто полностью принадлежит человеку, он не может стремиться приобрести то, что и так уже полноценно является его собственностью. Философия это открытый интерпрайз, который содержит в себе многие доктрины, но остается всегда доступен новым неисчислимым влияниям.
И на востоке и на западе пытались заниматься философией и общаться ее языком внутри своей страны и в международном стиле. В обоих случаях язык этот развивался, но неодинаково. Иногда периоды замкнутости в отдельных культурах длились долго, тогда развитие происходило в общении отдельных индивидуумов и групп той только культуры, образовывался свой ойкос (дом), где жизнь происходила, но иногда там становилось слишком душно (без открытых окон и дверей), и оттого жизнь философии почти замирала; после окна открывались, врывались новые идеи, методы их подачи и усвоения в свой ойкос. Наиболее плодотворна философия была при активности обоих вариантов ее развития. Иногда известные мыслители называли слишком долго замкнутые культуры философски бесплодными, что было во многом верно, но всеже не абсолютно точно. В последние столетия никакая страна не оставалась абсолютно закрытой для философских идей извне, но закрытость некоторых стран временами была слишком велика, что делала их философскую культуру слишком слабой. Как справедливо отмечал Бердяев, Россия была одной из таких стран, где почти не было философии, в том смысле например, как в Европе, но всеже русские писатели любили пофилософствовать в жанре художественной литературы, компенсируя хотя бы частично отсутствие или слабость профессиональной философии в этой стране. Интересно заметить, что подобно тому как Римляне с первого века до новой эры до третьего-четвертого новой получали философское образование и философствовали на греческом языке, так и образованные русские писатели, знавшие как правило пару-тройку европейских языков, кроме некоторого обязательного знания древнегреческого и латыни, читали философию западной европы на тех языках; и таким образом это постепенно и фрагментарно становилось частью русской культуры и языка русского. Только в конце ХIХ века в России наметилась до некоторой степени робкая тенденция профессиональной философии, которой раньше не давала поднять голову ортодоксия Православия, но уже вначале ХХ-го ей снесла голову новая ортодоксия, политико-идеологическая, марксистско-ленинская. Для сравнения, Западная Европа обладала на протяжении тысячелетий, в каждом почти столетии, десятками видных философов-профессионалов, правда и там философская жизненность и оригинальность не была величиной постоянной во времени, и не сияла всегда с одинаковой яркостью, благодаря в основном ортодоксии католической, принимавшей временами характер интенсивного анти-интеллектуализма, как например в 1277 году “Проклятие 219 доктрин философии” и запрещение обучать им в университетах. Однако, раздробленность и многоязыковость западной европы, противостояние политических интересов разных стран и областей, создавали существенные трудности эффективно удушить философскую мысль даже навремя. Многие Европейские философы учились не в одной стране, а в двух или нескольких. Америка, во многом сформировавшаяся из выходцев из Европы, некоторые из которых были весьма образованы и любознательны, тоже дала ряд заметных философов, интересных и влиятельных философских решений, особенно в ХХ веке. Кроме того немало Американских ученых получало и образование в Европе, в добавок к тому, которое они получили в Америке, Уильям Джеймс, например, или Робинсон, Пернелл, Звайг и др. В Америке также живет много Индусов, Китайцев, Японцев, Тибетцев и т.д., которые немало влияют на разнообразие философского образования.
II
Сущностная черта философии это стремление к знанию как таковому, знанию самому по себе, а не для чего-либо еще, не для того, чтобы приобрести некие товары, лучше себя чувствовать или обрести политическое влияние. Вслед за интенсивнейшим осуществлением этой черты в древней Греции, особенно Платоном и Аристотелем, эта тенденция была унаследована и всей западной культурой. Это конечно полностью не исключало стремления некоторых личностей использовать свое философствование и для внешних по отношению к философии целей. Однако сама философия всегда понималась самостоятельно как явление в основном и преимущественно эпистемологическое. Даже интенсивнейшие скептики верили в то, что могут продемонстрировать аскиологию эпистемологической по сути своей доктрины, того что они знают, что знать ничего другого надежно нельзя. Это само рождало справедливые сомнения, скептицизм по отношению к скептицизму, превращавщийся, особенно в случае философов-рационалистов, в логическую демонстрацию невозможности полного скептицизма и установление его противоположности при обозначении границ и применимости обоих. Аргумент вкратце выглядит так: Даже само сомнение требует наличия некоего независимого от него критерия, который понеобходимости приходится знать, прежде чем им пользоваться, т.е, как говорят в Америке это есть non-starter(или машина без стартера, неспособная даже завестись, тем меньше поехать!). Однако присутствие сомнения в занятиях философией вещь очень важная, недающая ей превратиться в непродуктивный догматизм, часто еще и пустой в своей слепой вере.
Проблема веры и знания вещь давно известная в истории философии, и рассматривалась она под разными углами. В разные периоды в разных школах популярны были особые варианты ее решений. Однако ответы на все вопросы философии заканчиваются многоточием, а не точкой, и эта тема не является исключением. Это иллюстрирует мое прежнее утверждение, что философия является открытым интерпрайзом, т.е. в данном случае любая доктрина допускает новый вопрос и новое дополнение и поправку (модификацию). Даже агрессивнейшее отрицание каких-то принципов, предложенных в философии посуществу никогда не закрывает дебаты на их тему сколько-нибудь надолго; и даже очень уверенные и способные мыслители, приобретшие высокую славу в академической среде иногда меняют свои позиции на противоположные. Так, например, Флю, известный английский философ, предложивший, на мой взгляд, изящнейший аргумент против теодосии, ровно год назад публично объявивил о своей полной трансформации в онтологическом смысле.
III
Почему стоит заниматься философией вообще, да еще обучать ей во множестве ее часто противоречивых доктрин, созревших в разных культурах? Во-первых, надо заметить, что такой вопрос едва-ли серьезно возникает у тех, кому посчастливилось познакомиться с философией, представленной ему хорошим специалистом, и даже немного заняться ей. Однако, если такой вопрос и возникает, можно заметить, что потребность осмыслить и дать себе отчет в том, что мы знаем и во что верим, и почему и как мы все это приобрели, и достаточно ли надежно наше знание, каков его критерий и почему мы уверены в нем, и как его следует применять, принадлежит человеку на глубинном уровне самой его природы. Как писал Аристотель вначале своей Метафизики: “Все люди по природе своей желают знать”. Откуда происходит это желание? Если мы начнем отвечать на эти вопросы мы погрузимся в занятия философией. А так как (по Аристотелю же) мы существа общественные, мы будем заниматься этим и в общении. Такое общение предполагает обмен информацией и методологией, установление общего языка понятий и критериев для их представления и рассмотрения. Это всегда связано с обучением тому, что известно другим, и что прошло проверку временем и отстоялось как действительно ценное, т.е. с образованием, в данном случае философским.
Мало знания, и очень ограниченное его приобретение из сомнительных источников, ведет с формированию у нас искаженных представлений о хотя бы некоторых ее доктринах и школах. Это приводит к тому что мы думаем, что знаем что-то, когда на самом деле знаем совсем иное. Это блокирует настоящее знание и понимание доктрин, которые могут быть чрезвычайно интересны и полезны для нашего интеллектуального развития. Это приводит к тому, что и в нашем мышлении мы пребываем не в лучшей форме, да и в прикладной активности нашей, бытовой, научно-исследовательской, эстетической … мы ведем себя примитивнее и делаем лишние ошибки, ведущие к ухудшению нашей жизни, а не к ее улучшению. Происходит это оттого, что философские идеи чрезвычайно влиятельны в культурах, проникая во все пласты последних и затрагивая жизнь каждого человека.