Партийный характер Советского государства дал о себе знать с самого начала. Несмотря на то, что формально в Совет народных комиссаров входили левые эсеры, реальные рычаги управления были у большевистского руководства. То, что в понимании новых властителей лозунг "Вся власть – Советам!" означает "Вся власть – большевикам!", стало ясно после таких шагов, как запрет несоциалистической прессы, разгон Учредительного собрания, большинство в котором досталось эсерам, создание чрезвычайных репрессивных органов, непризнание результатов выборов в тех Советах, над которыми большевикам не удалось установить или сохранить свой контроль, и т.п. Расправившись же с противниками, большевики принялись и за союзников – сначала анархистов (с которыми вообще-то, поскольку большинство их организаций превратилось в заурядные банды, вынуждена была бы бороться любая власть), а затем и левых эсеров – благо те дали неплохой повод, попытавшись совершить государственный переворот.
Надо, однако, отдать большевикам должное – в отличие от своих предшественников, они не стали откладывать в долгий ящик решение насущнейших проблем, в первую очередь – мира и земли. В считанные месяцы они провели уравнительную аграрную реформу и заключили сепаратный мир с Германией, отправив по домам многомиллионную солдатскую массу. Тем самым они устранили почву, из которой произрастала революционная сумятица, и вернули политику в ее привычное русло. Из заложницы настроений вырванных из своей среды и искусственно собранных в одном месте представителей "низших" классов она вновь стала сферой приложения усилий в основном различных элитных групп.
Впрочем, своей волюнтаристской экономической политикой большевики довольно быстро восстановили против себя самые широкие слои российского общества, чем не преминули воспользоваться оттесненные ими ранее политические силы. Однако в развязавшейся вследствие этого гражданской войне непосредственное участие принимала только наиболее активная часть населения, мобилизованная той или иной элитной группой. Прочие его слои втягивались в борьбу по мере того, насколько успешно тот или иной ее участник реализовывал имевшийся у него властный ресурс.
Основными действующими силами гражданской войны являлись:
1) "красные" – наследники радикально-социалистической части дореволюционной контрэлиты, мобилизовавшие в свои ряды выходцев из "низших" классов (т.н. "сознательных рабочих и крестьян"), которым в обмен на беспрекословное подчинение "революционной дисциплине" гарантировалось стремительное повышение социального статуса;
2) "белые" – осколки старой элиты вкупе с умеренной, буржуазно-либеральной, частью контрэлиты, опиравшиеся в основном на более или менее благополучные слои общества;
3) "розовые" – представители умеренно-социалистической части контрэлиты, также апеллировавшие к "рабочим и крестьянам", но чрезмерно идеократизировавшие мотивы, по которым выходцы из "низов" приходили в политику, а потому и не снискавшие успеха в эксплуатации свойственных этим классам особенностей социального мировоззрения;
4) "зеленые" – многочисленные люмпены, всплывшие на поверхность исключительно благодаря развалу государственных институтов и изредка маскировавшие практику тотального грабежа той или иной идеологической этикеткой, как правило анархистской.
Конфигурация расстановки сил определялась, естественно, противостоянием "красных" и "белых" – в силу их большей, по сравнению с другими группами, организованности. Победа "красных" во многом была предопределена их не в пример более широкой социальной базой, а также серьезной внутренней разнородностью "белых". Кроме того, "красным" удалось нейтрализовать, а во многих случаях и привлечь на свою сторону "розовых" и "зеленых". Впрочем, по окончании гражданской войны пришел черед и временных попутчиков большевиков, которые так же, как и "белые", попали под каток репрессий.
Покончив затем с остатками интеллигентской вольницы (в виде свободы фракций) в собственных рядах, большевики фактически восстановили систему, при которой политическую элиту составляли только представители бюрократии. Правда, в отличие от дореволюционной эпохи, формирование элиты не только носило бессословный характер, но и происходило по принципу перевернутой пирамиды. Если прежняя элита отдавала предпочтение дворянскому сословию, а освежала свою кровь за счет представителей "образованных классов", то новая бюрократия намеренно делала основную ставку на выходцев из "низов" – как наиболее массовую и динамичную часть общества. Их постоянно нарастающий приток усиливал именно элиту, а не ее оппонентов, как было до 1917 г. Благодаря этому "пролетарская" бюрократия, в отличие от "царского режима", имела возможность беспощадно подавлять проявления недовольства со стороны рабочих и крестьян руками выходцев из той же среды. Кроме того, исправив "ошибку" прежней власти, "государство рабочих и крестьян" ликвидировало самую почву, на которой могла вырасти новая контрэлита, – оно подвергало репрессиям не отдельных индивидуумов, переходящих в оппозицию системе, а целиком те классы, которые служили питательной средой для контрэлиты. "Царский режим" позволить себе такого не мог, поскольку нуждался в существовании самодостаточных "образованных классов", служивших источником пополнения его собственных сил.
3. "Пролетарская" бюрократия и ее эволюция
Особенности способа самовоспроизведения "пролетарской" бюрократии диктовали и специфику политического стиля новой государственной машины. Значительная люмпенизация кадрового состава госаппарата*вкупе с постоянным притоком "выдвиженцев" существенно снизила уровень управленческой культуры, а постоянная борьба с интеллигенцией (в том числе и с ее остатками в собственных партийных рядах) еще более нивелировала разницу между теми, кто занимал верхние ступени бюрократической иерархии, и теми, кто находился внизу. Все это лишало государство более или менее "тонких" инструментов воздействия на общественную жизнь, оставляя в его арсенале только самые "грубые". В результате при решении любой проблемы предпочтение отдавалось прямому принуждению и насилию. Так, трудности с государственными хлебозаготовками приводили сначала к насильственному изъятию зерна, а затем и к полному лишению крестьян собственности и их "третьему закрепощению". И т.п. В свою очередь огрубление методов управления государством делало еще более частым гребень отрицательного отбора внутри самой бюрократической элиты, выводя на верхние ступени людей, не способных ни к чему, кроме организации репрессий, и, напротив, создавая условия для новых "чисток", в результате которых из госаппарата выводились все, чей культурный и образовательный уровень оказывался "слишком" высок. В этом свете вполне закономерной выглядела последовательность сменявших друг друга по нарастающей кампаний, направленных то "вовне", то "вовнутрь" госаппарата: запрет фракций внутри РКП(б) – ликвидация остатков старых элит и контрэлит и представителей "эксплуататорских" классов – борьба с партийными "оппозициями" и "уклонами" (20-е гг.) – "ликвидация кулачества как класса", коллективизация, борьба с "вредительством", спецеедство – репрессии против остатков партийной оппозиции и вообще всех представителей "ленинской гвардии", чей культурный уровень превышал некую отметку, и т.п.
Пик нивелировки кадрового состава госаппарата пришелся на 30-е гг., однако рецидивы подрезки бюрократической верхушки случались и в конце 40 – начале 50-х гг., не подкрепленные на сей раз, правда, соответствующими процессами "внизу" (чем, видимо, объяснялся и гораздо меньший масштаб репрессий). Однако все это не могло продолжаться вечно. Существенные качественные изменения в обществе не могли не коснуться и бюрократии. Рос ее образовательный уровень, повышалась квалификация, усиливалась дифференциация между различными ступенями бюрократической иерархии – иными словами, создавались предпосылки для превращения советского чиновничества из "класса в себе" в "класс для себя". Сам по себе этот процесс завершился уже после смерти Сталина, когда, после вспышки острой конкурентной борьбы, которая велась еще прежними методами, высший слой партийной бюрократии отказавшись от репрессий в отношении потерпевших поражение противников как бы подписал своеобразный пакт о даровании чиновничьему сообществу гарантированного набора минимальных прав – наподобие того, какой был жалован российскому дворянству в 60-х гг. ХVIII в.