Еще хуже обстояло дело со второй волной выборов – в Советы республиканского и местного уровней. Здесь, во всяком случае в РСФСР (а еще раньше – в республиках Прибалтики), ситуация вообще вышла из-под контроля партийных органов, и основные рычаги управления перешли к оппозиции. В истории государства, а значит и в истории политической элиты, начался новый период.
3. Социальный облик политической элиты России 90-х гг.
Если до 1917 г. политическая элита страны формировалась по сословно-бюрократическому принципу (с допущением существования контрэлиты), а в годы советской власти – по бессословно-номенклатурному (исключавшему даже гипотетическую возможность появления какой бы то ни было оппозиции), то начиная с 1990 г. перед стремящимися к властным высотам открылся весь набор путей, имевшихся в арсенале развитых стран Запада. В политическую элиту стало возможно войти как через номенклатурную дверь, т.е. аппарат исполнительной власти, так и через парламент, в том числе и опираясь на поддержку политических партий.
В странах с развитыми гражданскими структурами первым, номенклатурным, способом формируется только бюрократическая элита (да и то речь идет об аппарате, а не о первых и вторых лицах государства – президенте, главе правительства, министрах). Парламент же и политические партии являются инструментом введения в элиту представителей всех прочих, кроме чиновничества, классов. В посттоталитарной России наблюдалась иная картина. Здесь в любом из избранных на альтернативной основе парламентов большинство депутатского корпуса составляли представители тех или иных слоев чиновничества , не говоря уже о том, что в борьбе за пост главы государства основными противостоящими друг другу силами всегда оказывались представители двух отрядов бюрократии – старого, партийно-советского, и нового, обуржуазившегося, образца. Да и многопартийность была по преимуществу интеллигентским феноменом только до августа 1991 г. Тогда в новые политические партии вступали или те, кто демонстративно порывал с КПСС, или те, кто никогда к ней отношения не имел. Подавляющее большинство чиновников ни к той, ни к другой категории не принадлежало и предпочитало сохранять членство в Компартии, а если кто и выходил из нее – то вовсе не для того, чтобы из-под контроля суперпартии перейти в подчинение к микропартии. После ухода же КПСС с политической арены на ее обломках возникла целая россыпь новых партий и движений, по численности на порядок превосходивших интеллигентские организации, которые к тому же под давлением неблагоприятных обстоятельств стали стремительно распадаться и ужиматься в размерах, а то и вовсе исчезали.
Доминирование представителей бюрократии в политической элите посттоталитарной России[7] было обусловлено как развитостью этого класса и наличием у него солидного "стартового капитала", так и недостаточной развитостью гражданских отношений в российском обществе. Значительная, если не подавляющая, часть отечественного чиновничества оказалась достаточно гибкой и адаптивной, чтобы приспособить к своей пользе такие институты, как свободные выборы и политические партии. С другой стороны, гражданские отношения в жизни подавляющего большинства населения страны охватывали только частную сферу. Что же касалось задач общественно-политического, государственного уровня, то здесь российские граждане в своей массе были абсолютно не готовы к проявлению самодеятельности и соглашались, чтобы их проблемы решали разнообразные начальники. Осложняющим фактором по сравнению с большинством стран Восточной Европы являлось также полное отсутствие в стране легального частного сектора, а следовательно, отсутствие у населения навыков договорных, гражданских, отношений в сфере экономики. В России и в целом в СССР полностью отсутствовал класс буржуазии, а значит, управление экономическими процессами было полностью отдано на откуп "хозчиновничеству", директорату. Углубление же кризиса и резкое снижение жизненного уровня еще больше усилило у основной части населения потребность в патроне-покровителе, который не отказал бы в милости и взял под крыло всех, кто не способен самостоятельно обустроить свою жизнь.
Впрочем, доминирование чиновничества в постсоветской элите отнюдь не означало его монополии. Кое-что перепадало и прочим классам – интеллигенции, люмпенам, буржуазии.
Интеллигенция какое-то время находилась в авангарде политических перемен. Ее представители заложили фундамент современной российской многопартийности. Они активно участвовали в выборах всех уровней, в разработке и инициировании экономических реформ. Именно интеллигенции общество обязано осознанием сути и глубины охватившего его кризиса, адекватным определением стоящих перед страной задач, а также началом их реального выполнения. Позже, однако, политическое влияние интеллигенции заметно снизилось, а сама она в значительной степени утратила целостность. Однако она по-прежнему определяет идеологический вектор политической борьбы, основные участники которой – различные отряды чиновничества – вынуждены считаться с ее мнением, а время от времени и искать ее поддержки.
Люмпенов, как уже говорилось, выносит на политическую поверхность, когда общество переживает переходный период. В одних случаях, когда старые государственные институты разрушаются, а новые им на смену так и не приходят (яркий пример – Чечня), они доминируют. Если же переход завершается более-менее благополучно, в ряды политической элиты просачивается лишь небольшое количество люмпенов – в основном через органы представительной власти. В России выход люмпенов на политическую сцену стал возможен только в конце 1993 г. и только благодаря избирательному закону, предусматривающему выборы половины депутатов Госдумы по пропорциональной системе. Тогда на выборах по партийным спискам наибольший успех сопутствовал откровенно люмпенской Либерально-демократической партии России. В дальнейшем, впрочем, ее парламентские успехи были не столь оглушительны, а в декабре 1999 г. она едва-едва преодолела 5%-ный барьер. Тем не менее, будучи представленными в Госдуме уже не один срок, люмпены по-прежнему оказывают определенное воздействие если не на содержание, то на стиль политической жизни страны.
Смена государственного строя породила в России и достаточно обширный слой люмпеноидов , бόльшую часть которого составили оставшиеся не у дел представители нижних звеньев партаппарата или специфических профессий, востребованных только тоталитарным государством (преподаватели истории КПСС и научного коммунизма, лекторы-пропагандисты и т.п.). Слава богу, Россия смогла избежать сколько-нибудь массового вхождения представителей этой группы в политическую элиту. Сфера их влияния – маргинальные организации леворадикального, сталинистского и национал-патриотического толка, ни одной из которых ни разу не удавалось преодолеть 5%-ный барьер. Дело ограничилось прохождением в парламент лишь отдельных их представителей – типа Н.Лысенко (НРПР) в первой Госдуме, В.Григорьева (РКРП) – во второй или О.Шеина (ОФТ) – в третьей.
Наконец, буржуазия – самый молодой класс современного российского общества и до сих пор не дозревший до сознательного отстаивания своих интересов на политическом уровне. На протяжении 90-х гг. этим занимались отчасти – обуржуазившееся чиновничество в лице "партии власти", но в основном – интеллигенция, обосновавшая неизбежность и необходимость для страны либеральных (= буржуазных) реформ и первой начавшая борьбу за их осуществление. Представители самой буржуазии на протяжении всего этого времени в политику приходили исключительно в личном качестве и своими усилиями укрепляли позиции какого угодно, только не собственного класса.
Любопытно сравнить приведенную выше классификацию с той, которую предлагает В.Рыжков. В современном "политическом классе" страны он выделяет следующие группы: 1) либералы – "молодые интеллектуалы", выступающие за переустройство российской государственности и экономики на западноевропейских или североамериканских принципах [Рыжков 1999: 150]; 2) "номенклатура" – "как старые номенклатурные работники, так и новые выдвиженцы", уже при коммунистах тяготившиеся "нелепостями системы, которая …сковывала их свободу, не давала возможности в полной мере проявить инициативу" [Рыжков 1999: 152]; 3) "старые левые" – "старая советская номенклатура третьего эшелона и маргинальные леваки" [Рыжков 1999: 153]; 4) "маргиналы, или пограничные группировки", олицетворяемые такими лидерами, как В.Жириновский и А.Лебедь [Рыжков 1999: 154]; 5) региональная элита [Рыжков 1999: 154]; 6) интеллектуальная элита [Рыжков 1999: 156]; 7) средства массовой информации [Рыжков 1999: 150]; 8) бизнес-элита, или "новые русские" [Рыжков 1999: 157].
Нетрудно заметить, что здесь механически соединены группы, выделяемые по разным признакам – идеологическому ("либералы", "старые левые"), социальному ("номенклатура", "маргиналы", "бизнес-элита"), территориальному ("региональная элита") и вообще непонятно какому (СМИ – вообще-то это скорее институт, нежели группа людей). Если перераспределить эти группы сообразуясь с одним критерием – в нашем случае, с социальным, то получится примерно та же схема, что приведена в настоящей статье. Либералов вместе с интеллектуальной элитой правомерно отнести к интеллигенции; "номенклатуру" вместе с номенклатурной частью "старых левых" и региональной элитой – к бюрократии; "маргиналов" и "маргинальных леваков" – к люмпенам и люмпеноидам; бизнес-элиту – к буржуазии. Наконец, среди работников средств массовой информации мы обнаружим как интеллигентов (журналисты, редакторы и др.), так и предпринимателей (если СМИ частные) или чиновников (если они государственные).
Некоторое смешение различных принципов классификации наблюдается и у М.Кодина. По его мнению, "центром кристаллизации новой российской политической элиты фактически являлась прежняя (и при этом, по нашему мнению, не самая подготовленная) партийно-хозяйственная номенклатура (по преимуществу ее второй и третий эшелоны)… Другим источником новой политической элиты стали …группы, связанные с негосударственным сектором экономики, и лидеры массового демократического движения конца 80-х – начала 90-х гг. …Точнее сказать, вторая группа была инкорпорирована в состав первой" [Кодин 1998]. В данном случае социальный классификационный признак ("прежняя партийно-хозяйственная номенклатура" и "группы, связанные с негосударственным сектором экономики", т.е. предприниматели) совмещается с признаком идеологическим ("лидеры массового демократического движения"). Однако если вместо "лидеров демдвижения" подставить "интеллигенцию", то получится уже знакомая тройка – бюрократия, буржуазия, интеллигенция. Что же касается отсутствия в этом перечне люмпенов, то это не в последнюю очередь объясняется тем, что М.Кодин, судя по словам об инкорпорации "номенклатурой" остальных групп, под политической элитой подразумевает исключительно элиту бюрократическую. Другими словами, он не берет в расчет не только партийных лидеров, но даже и парламентариев.