Главным ресурсом в новой хозяйственной системе стал интеллектуальный капитал, или способность людей к нововведениям и инновациям. Именно его эффективное использование привело к тому, что в 90-е годы во многих западных странах, и в первую очередь в США, был преодолен ряд негативных тенденций, казавшихся опасными в прошлом. Впервые за последние тридцать лет федеральный бюджет Соединенных Штатов был сведен в 1998 году с профицитом, а европейские страны жестко ограничили параметры государственного долга перед введением евро. Показатели безработицы в США вернулись к цифрам сорокалетней давности. Инфляция почти полностью преодолена; не исключено, что скоро понадобится термин, противоположный понятию стагфляции и обозначающий снижение цен в период устойчивого роста. Что же стоит за этими беспрецедентными успехами и насколько устойчивы их основы?
Основные компоненты хозяйственной революции 90-х
Современный хозяйственный прогресс определяется прежде всего развитием информационных технологий и связанных с ними отраслей промышленности.
Именно в этом секторе экономики производится ресурс, для которого не характерна традиционно понимаемая исчерпаемость. Сегодня Запад получает реальную возможность вывозить за пределы национальных границ товары и услуги, объемы экспорта которых не сокращают масштабов их использования внутри страны. Тем самым формируется практически неисчерпаемый источник сокращения отрицательного сальдо, столь характерного для торговли постиндустриальных стран с индустриальным миром в 80-е годы. При этом развитие информационного сектора практически не наталкивается на ограниченность спроса, так как, с одной стороны, его продукция остается относительно дешевой, а с другой, потребности в ней по самой их природе растут экспоненциально. Выше мы отмечали, что в 1991 году в США расходы на приобретение информации и информационных технологий превысили затраты на приобретение основных фондов; в 1992-м этот разрыв составил более 25 миллиардов долларов и продолжает увеличиваться. Новые модели компьютерных систем не только сменяют предшествующие все быстрее, но и обеспечивают себе все больший спрос на рынке: через два года после запуска компанией Intel в массовое производство микропроцессора Pentium с технологией ММХ продавалось уже почти в 40 раз больше чипов, нежели процессоров предшествующего типа lntel486DX через тот же срок после начала их серийного выпуска. В результате сложились условия для лавинообразного нарастания спроса на новые информационные продукты: темпы подключения к сети Интернет в США и большинстве других развитых стран растут в 1996—1999 годах на 60—100 процентов в год (число подключений в США составляло на 1 января 1997 года несколько менее 40 на 1 тысячу человек, на 1 января 1998-го — чуть более 60 и на 1 января 1999-го — 115). Экспансия индивидуальной занятости, столь естественная в экономике, где каждый квалифицированный работник может приобрести в собственность все необходимое для создания готового продукта, стала одним из наиболее эффективных мер борьбы с безработицей. В основных центрах сосредоточения информационных технологий — в перовую очередь в районах Бостона, Сан-Франциско, Лос-Анджелеса и Нью-Йорка — занятость в сфере услуг достигла фантастического показателя в 90 процентов общей численности рабочей силы, а в целом в экономике США в 1992— 2005 годах ожидается создание более 26 миллионов рабочих мест, что в полтора раз больше, чем за период 1979—1992 годов. Нельзя не повторить также, что информационный сектор обеспечивает экономический рост без пропорционального увеличения затрат энергии и материалов; правительствами постиндустриальных стран уже одобрена стратегия десятикратного (!) снижения ресурсоемкости единицы национального дохода на протяжении ближайших трех десятилетий: потребности в природных ресурсах на 100 долларов произведенного национального дохода должны снизиться с 300 килограммов в 1996 году до 31 килограмма в 2025-м.
В новых условиях на первый план выходят проблемы стимулирования инвестиционной активности и выработки корпоративной стратегии, способной обеспечить активное проникновение компании на новые рынки. В этих вопросах как нельзя лучше прослеживается радикальное отличие современной хозяйственной парадигмы от общепринятой несколько десятилетий назад; оно во многом объясняет то качество экономического роста, благодаря которому постиндустриальная цивилизация заняла уникальное положение в системе мирового хозяйства.
На наш взгляд, именно новая инвестиционная стратегия и новое качество современных корпораций сделали возможными последние успехи западного мира.
Традиционная экономическая теория придает связке “инвестиции и рост” огромное значение; сокращение инвестиций принято считать предпосылкой снижения темпов экономического роста, что рассматривается как одно из явных свидетельств хозяйственного неблагополучия. Однако эти теоретические постулаты справедливы только в тех случаях, когда инвестиции представляют собой часть национального продукта, направляемую на расширение производства посредством ее отвлечения из сферы потребления. Парадоксальность же постиндустриальной хозяйственной системы состоит в том, что наиболее эффективными становятся вложения в способности самих работников, что фактически неотделимо от личного потребления. Таким образом, даже снижение инвестиций в их традиционном понимании сегодня не препятствует не только сохранению прежних результатов, но даже устойчивому и поступательному росту экономики. В условиях развитого информационного хозяйства экономический рост и доля сбережений в валовом национальном продукте превращаются из двух элементов, находящихся в тесной однозначной зависимости, во взаимно нейтральные переменные.
На протяжении 90-х годов, в отличие от индустриальных экономик, постиндустриальные страны пережили беспрецедентное снижение нормы сбережений, что, казалось бы, должно было стать основанием хозяйственного спада. После достижения этим показателем в 1975 году максимального для США значения в 9,4 процента, он снизился к 1996 году до 4,3, а к 1997 году до 3,8 процента — абсолютного минимума за весь послевоенный период. Таким образом, норма сбережений в Соединенных Штатах в 80-е годы была в три раза ниже японской, а в 90-е — в четыре раза ниже немецкой. При этом снижение нормы сбережений не имело столь катастрофического воздействия на инвестиционную активность, как то можно было предположить. Конечно, использованные в 1996 году на инвестиционные нужды 18 процентов американского ВНП не идут ни в какое сравнение с показателями стран индустриального мира — 28,5 процента в Японии, 36,6 процента в Южной Корее или 42 процентами в Китае — однако вполне соизмеримы с данными для Швеции (14,5 процента), Великобритании (15 процентов), Италии (17 процентов), Канады (17,5 процента) или Франции (18 процентов). Таким образом, нельзя не признать, что в современных условиях низкая норма сбережений сама по себе еще отнюдь не означает неэффективности инвестиционной политики, проводимой в той или иной стране, и наоборот.
Столь же условным становится и утверждение о том, что низкий темп роста производительности свидетельствует о переживаемых экономикой трудностях. Активные инвестиции в новые технологии и продукты зачастую не повышают традиционно понимаемую производительность, а снижают ее. Там, где результатом производства становятся информационные технологии или высокотехнологичные, но достаточно дешевые продукты, производительность не может расти так же, как и в отраслях массового производства товаров народного потребления. Известно, что в послевоенный период темпы ее повышения в американской экономике были выше, чем в межвоенную эпоху и в десятилетия, предшествовавшие Первой мировой войне (2,3, 1,8 и 1,6 процента соответственно). Несмотря на то, что в 80-е и начале 90-х годов на приобретение новых информационных технологий в отраслях сферы услуг США было затрачено более 750 миллиардов долларов, производительность в них росла примерно на 0,7 процента в год. По отдельным отраслям положение было еще более парадоксальным: в розничной торговле, где ежегодный рост инвестиций в новые технологии составлял 9,6 процента, производительность увеличивалась лишь на 2,3 процента; в банковской сфере затраты на информационные технологии росли темпом в 27,9 процента, а прирост производительности не превосходил 0,1 процента в год; в здравоохранении же увеличение инвестиций на 9,3 процента в год было сопряжено со спадом производительности на 1,3 процента в годовом исчислении. Таким образом, широкомасштабные инвестиции не обеспечивают роста производительности, если они направляются в сферу технологических нововведений; однако поскольку развитие новых технологий определяет, тем не менее, конкурентные способности страны, оказывается, что показатель производительности не отражает реальной степени хозяйственного прогресса постиндустриальных держав. Еще один парадокс информационной экономики состоит в том, что ни масштаб инвестиций, ни темпы роста производительности не дают оснований говорить как об устойчивости экономического роста в традиционном его понимании, так и, тем более, о хозяйственном развитии страны в целом. В условиях, когда в 90-е годы нормы сбережений в США оказались самыми низкими среди постиндустриальных стран, американские компании активизировали инвестиции за рубеж (их размер почти в полтора раза превосходил суммарный объем заграничных капиталовложений Японии и Германии), отдача которых оставалась значительно более высокой, нежели отдача капиталов, вложенных японскими, английскими и немецкими корпорациями в сами Соединенные Штаты. На протяжении всего периода 90-х годов прибыль на вложенный капитал в американской экономике также оставалась более высокой, чем в Германии или Японии. Для народного хозяйства США характерен непрерывный рост вот уже на протяжении семнадцати лет, причем в 90-е годы его темпы оказались выше (2,8 процента), чем за период с 1978 по 1996 год в целом (2,4 процента). В последнее время отрыв США лишь усиливается: по итогам четвертого квартала 1998 года рост американской экономики в годовом исчислении составил 6,1 процента, тогда как для одиннадцати стран, образовавших в начале 1999 года зону единой европейской валюты, он не превысил 0,8 процента, а экономики Германии и Японии, несмотря на высокие уровни инвестиционной активности, пребывали в условиях хозяйственного спада (-1,8 и -3,2 процента соответственно). Комментарии, как говорится, излишни.