Со времени окончания Второй мировой войны и экономического бума 60-х годов западный мир не переживал ничего подобного той волне всеобщего оптимизма, которая захлестнула его в середине последнего десятилетия уходящего века. Крах коммунизма и окончание глобального противостояния сверхдержав, беспрецедентный экономический рост в новых индустриальных государствах, переход бывших социалистических стран на рыночный путь развития, начало впечатляющего хозяйственного подъема в США и Западной Европе, широкое распространение демократических институтов — все это не могло не порождать ощущения, что большинство испытаний, на которые столь богато нынешнее столетие, осталось в прошлом.
Однако, вопреки поверхностным наблюдениям, современный мир отнюдь не стал более единым и сплоченным по сравнению с тем, каким он был тридцать лет назад, в разгар “холодной войны”, или шестьдесят, накануне гитлеровской агрессии. Острота военного, политического и идеологического противостояния несомненно снизилась, но при этом в гораздо большей мере возросло экономическое соперничество, ставшее даже более непримиримым.
Облик современной цивилизации разительно отличается от того, каким он был пятьдесят лет назад. В конце 40-х годов при всех различиях в уровне хозяйственного развития тех или иных стран все они были вовлечены в мировую систему индустриального хозяйства. Опыт Германии и Советского Союза, на основе мобилизации своих внутренних ресурсов построивших две гигантских промышленных империи, борьба между которыми определила исход Второй мировой войны, показал всему миру, что в условиях массового индустриального производства максимальное напряжение сил нации способно вывести на позиции мировой сверхдержавы даже явного аутсайдера. При этом периферия, представленная главным образом колониальными владениями, оставалась неотъемлемой частью данной системы, в достатке обеспечивавшей промышленные центры сырьем и энергоносителями.
Последующие же десятилетия характеризовались прежде всего не политическим освобождением развивающихся стран и не идеологическим противостоянием западного и восточного блоков, а нарастающей экономической стратификацией, составившей основание нового мирохозяйственного устройства. Распад колониальных империй в значительной мере выключил освободившиеся государства из системы традиционного разделения труда, сделав экономики развитых стран гораздо более самодоста-точными, нежели когда бы то ни было ранее. Развитие высоких технологий и превращение науки в главную производительную силу позволило великим державам отказаться от развития прежними темпами собственного индустриального производства, что породило “точки роста” в Латинской Америке и Юго-Восточной Азии. В результате к началу 90-х годов мир явственно разделился на три части: первая представлена развитыми постиндустриальными государствами, доминирующими в области высоких технологий и контролирующими основные инвестиционные потоки; вторую составляют новые индустриальные страны, импортирующие технологии и капитал и экспортирующие продукты массового производства; к третьей относятся регионы, специализирующиеся на добыче сырья и поставках сельскохозяйственных товаров, полностью зависимые от спроса на их продукцию и в силу этого вполне подконтрольные постиндустриальному сообществу.
Этот процесс стратификации некоторое время мог развиваться относительно малозаметно, в силу чего на протяжении десятилетий не рассматривался как основная тенденция мирового развития. Между тем события последних лет привлекли внимание экономистов и социологов к проблеме экономического неравенства во всех его формах и, как к наиболее острой, диспропорциальности хозяйственного развития в отдельных регионах планеты.
Может показаться, что кризис 1997—1999 годов не имеет аналогов в новейшей истории. Во-первых, он не был инициирован катастрофой на финансовых рынках одной или нескольких ведущих западных стран', напротив, истоки кризиса оказались расположенными на периферии постиндустриального мира или даже за его пределами. Во-вторых, мировой по своим внешним признакам хозяйственный кризис оказался достаточно четко регионализованным', хотя аналитики неоднократно предсказывали его распространение на западные страны, влияние каждой новой волны кризиса на фондовые рынки США и ЕС становилось все слабее. В-третьих, три волны кризиса поразили Азию, Восточную Европу и Латинскую Америку, то есть все три центра, которые, как казалось многим, могли стать основными “полюсами экономического роста” за пределами постиндустриального мира. На наш взгляд, впечатление уникальности этого кризиса обманчиво. Нетрудно заметить, что четверть века тому назад имело место событие, зеркальным отражением которого и оказались происшедшие на наших глазах хозяйственные катаклизмы. В 1973—1979 годах западный мир был поражен крупнейшим структурным кризисом XX века. Его источники в значительной мере были скрыты в политике развивающихся стран, обладавших в то время возможностью диктовать цены на энергоносители и сырье. Вполне заслуживающий названия мирового кризиса, он поразил в первую очередь развитые страны западного блока — США и Западную Европу. И, наконец, именно он в значительной мере и вызвал волну хозяйственного роста в Азии, серьезно ослабив при этом экономические трудности, испытывавшиеся многими развивающимися странами, а также Советским Союзом. Можно, на наш взгляд, утверждать, что кризис 1997—1999 годов стал запоздалой корректировкой противоестественной ситуации, сложившейся в мировой экономике в результате событий 1973—1979 годов, хотя такая точка зрения до некоторой степени упрощает реальную картину событий. Гораздо обоснованнее выглядит позиция, согласно которой оба эти кризиса ознаменовали начало и конец периода становления в западных странах зрелой постиндустриальной системы. Историю ее поступательного развития, равно как и историю ее влияния на остальной мир, мы и предполагаем рассмотреть в данной статье.
Годы рождения
Становление постиндустриальной системы было подготовлено прежде всего быстрым экономическим ростом 50-х и 60-х годов, сопутствовавшим ему реформированием социальной сферы, результатом чего стало значительное повышение благосостояния населения западных стран, и резким повышением роли науки и технологий во всех сферах общественной жизни. Применение достижений научно-технического прогресса изменило структуру производства и занятости; рост благосостояния вызвал пересмотр традиционных материалистических ценностей, а возросшая роль науки и образования выдвинули цели развития личности на место одного из основных социальных приоритетов. Все эти обстоятельства отчетливо прослеживаются на протяжении уже первых послевоенных десятилетий.
Между 1946 и 1954 годами валовый национальный продукт в США рос со средним темпом 4,7 процента в год; потребительские расходы увеличились за это десятилетие на 38 процентов; безработица опустилась до уровня в 4 процента трудоспособного населения, а инфляция не поднималась выше 2 процентов в год. Аналогичными были и успехи европейских стран: между 1950 и 1973 годами средний темп роста их ВНП составлял 4,8 процента, причем основную роль в его обеспечении играл подъем производительности, достигавший беспрецедентных 4,5 процента ежегодной Отличие от межвоенной эпохи было разительным: мировой валовый продукт между 1950 и 1973 годами увеличивался средним темпом в 2,9 процента ежегодно, что в три раза превосходило данный показатель для периода с 1913 по 1950 год; темпы роста международного торгового оборота составляли 7 процентов в год против 1,3 процента в предшествующий период. Как следствие, радикально изменилась структура общественного производства. Несмотря на бурное развитие новых отраслей промышленности, доля индустриального сектора как в валовом национальном продукте, так и в структуре занятости резко снизилась на фоне стремительного роста сферы услуг. Если в 1955 году в США в обрабатывающей промышленности и строительстве было занято до 34,7 процента совокупной рабочей силы и производилось около 34,5 процента ВНП (для Германии, Великобритании и Франции были характерны несколько более высокие цифры: 41,2 и 47,4; 44,4 и 42,1; 30,4 и 43,2 процента соответственно), то с начала 60-х ситуация стала меняться, и к 1970 году доля обрабатывающей промышленности в ВНП опустилась до 27,3, а в занятости — до 25,0 процентов". В начале 70-х годов большинство исследователей, рассматривавших становление постиндустриального общества, говорили о нем как об обществе, основанном на услугах,
На этом фоне существенно повысилось благосостояние граждан и были созданы условия для социального мира. К 1947 году доля доходов, присваиваемая богатейшими 5 процентами населения, снизилась до 20,9 процента с 30 процентов в 1929-м (в эти же годы доля национального дохода, получаемая беднейшими 40 процентами американцев, последовательно росла, поднявшись с 12,5 до 16,8 процента). Еще серьезнее снизилась доля 1 процента наиболее состоятельных граждан в совокупном богатстве страны: достигавшая в 1929 году 36,3 процента, она упала в 1939 году до 30,6, а в 1949-м — до 20,8 процента Правительство предпринимало активные усилия по искоренению бедности (если в 1960 году на данные цели направлялось 7,7 процента ВНП, то в 1965 году эта цифра выросла до 10,5 , а в 1975 — до 18,7 процента), тогда как повышающиеся требования к квалификации работников способствовали замещению прежнего олигархического класса волной новых управляющих-профессионалов. Все эти факторы отражались в стабильной социальной обстановке и безудержном историческом оптимизме американцев.
Прогресс науки и образования стал третьей важнейшей чертой эпохи. Если накануне Великой депрессии в США на сто работников приходилось только три выпускника колледжа, то в середине 50-х годов их число увеличилось до восемнадцати, количество ученых и персонала научно-исследовательских учреждений выросло более чем в десять раз только с начала 30-х по середину 60-х годов, производство информационных услуг возросло с 4,9 до 6,7 процента ВНП, а доля в нем затрат на образование увеличилась в период с 1949 по 1969 год более чем вдвое (с 3,4 до 7,5 процента). В целом же за два десятилетия, прошедших после окончания Второй мировой войны, расходы США на НИОКР выросли в 15, а расходы на все виды образования — в 6 раз, хотя сам ВНП лить утроился. В 1965 году Соединенные Штаты тратили на НИОКР и образование около 10 процентов ВНП.