5. Признание положения страны в мире.
Новый президент начал с того, что признал скромные размеры российской экономики и отсталость ее по сравнению не только с ведущими державами, но и с вторым-третьим эшелоном стран современного мира. Одновременно Путин признал ответственность самих россиян (в советскую и постсоветскую эпоху) за такое положение дел. Вместо того, чтобы повторять риторику о непреходящем величии державы, Путин сместил акцент на необходимость сделать Россию «сильной страной». При этом он подчеркнул, что сила этой будущей России будет заключаться прежде всего в ее экономической состоятельности - остальное приложится. Экономика, о которой говорит Путин как о цели, это, безусловно, экономика капиталистического типа, преодолевшая искривления периода первоначального накопления капитала. Соответственно, Путин формулирует главные задачи страны в терминах модернизации при помощи интеграции в мировые процессы и привлечения иностранных инвестиций. В принципе, в этих положениях заключена не только внешнеэкономическая, но и внешнеполитическая стратегия страны. Если исходить только из этого, можно было бы вывести примерно такую формулу: при Путине внешняя политика призвана стать ресурсом для реализации «российского экономического проекта», а не наоборот (когда внутренние ресурсы растрачиваются для удовлетворения внешних амбиций). Несмотря на свою привлекательность, такой вывод, однако, был бы по крайней мере поспешным.
Наряду с либеральным подходом к экономике (и ее месту в общем проекте реформирования России) Путин демонстрирует черты довольно традиционного государственника, что также имеет последствия для российской внешней политики. Логика действий нового президента, по-видимому, подразумевает первоочередное создание административного аппарата - орудия будущих реформ. На это уйдет не менее полутора-двух лет, в течение которых главным делом Путина будет не экономика, а политика. Борьба за укрепление реальной власти, а затем ее удержание может не только поглотить основные наличные силы, но и со временем превратиться в самодовлеющую задачу. Расчистка поля может оказаться важнее самого проекта, т.е. собственно созидания. В российской истории довольно примеров, когда сил хватало лишь для заточки инструментов, после чего содержание инструментов становилось самоцелью. Государство, действительно, поначалу крепло, но затем, не будучи поддержанным процветающей экономикой и не уравновешенное институтами гражданского общества, деградировало и иногда распадалось. Кроме того, в российских условиях примат государства очень часто реализуется по формуле "лес рубят - щепки летят". Некоторые «щепки», полетевшие уже в период правления Путина (методы «Антитеррора» в Чечне, «дело Бабицкого», история с Гусинским), уже создали проблемы для достижения внешнеполитических целей нового президента. Пока что - количественные.
Впрочем, приведенные выше примеры свидетельствуют, что хотя основные направления внешней политики страны определяет именно президент, он, конечно, действует не в вакууме. При Ельцине внешняя политика делилась на две части - «царская», рассматривавшаяся долгое время через призму личных (почти монарших) отношений российского президента с его коллегами из ведущих государств мира, и вся остальная. Последняя была поделена на зоны влияния и отчасти приватизирована отдельными профильными ведомствами и частными группами интересов. В отличие от Ельцина, Путин стремится к рецентрализации и формализации внешнеполитической деятельности. При этом, однако, он не может не учитывать сложившегося баланса интересов во внешнеполитической сфере. Пытаясь преодолеть местничество, президент выдвигает в качестве координирующего органа Совет безопасности, постепенно становящегося не только кризисным штабом, но и мастерской российской внешней политики. В принципе, это выглядит логично и оправданно, но есть риск, что в таком случае внешняя политика станет рассматриваться преимущественно через призму вопросов безопасности, (речь идет не только о мощной силе инерции, но и о том, что такой крен соответствует интересам ряда влиятельных игроков). Это, в свою очередь, неизбежно придет в противоречие с декларированной «экономизацией» генерального курса. Проблема аналогична известной максиме о том, что война - слишком серьезное дело, чтобы доверять ее генералам.
6. Итоги первых полутора лет у ''штурвала'' станы.
Внешнеполитические итоги первых полутора лет пребывания Путина у власти, естественно, не очень велики, но довольно показательны. За эти полтора года президент прошел проверку двумя испытаниями, имеющим важное значение для внешней политики. Речь идет о второй чеченской войне и о остро вставшей в последнее время проблеме мирового терроризма, неразрывно связанны с именем вначале премьера, а затем президента Путина.
Во-первых, Чечня для Путина - больше, чем Чечня. Речь в его представлении, по-видимому, идет о борьбе с широким наступлением исламского экстремизма от Алжира до Афганистана, от Косово до Киргизии, координируемым извне (тезис о «международном терроризме»). Уступка в Чечне может обернуться стратегическим поражением от Северного Кавказа до Центральной Азии и привести к дестабилизации Поволжья.
Во-вторых, Путин сумел удержаться от соблазна использовать жесткую западную критику войны в Чечне для консолидации власти на национал-патриотической основе. Вместо этого он был предельно корректен в реакции на критику и беспредельно терпелив в отстаивании своей позиции. С самого начала отказавшись от конфронтации, он проявил устойчивость по отношению к западному давлению и западным советам. В то же время позиция того или иного правительства по отношению к действиям России в Чечне стала определяющей для формирования политики Москвы на соответствующем направлении. Не похоже, чтобы эта линия была Путину подсказана. Скорее всего, это личный выбор.
По отношению к странам Запада Путин выступает явным прагматиком, но отнюдь не странником, вечно шатающимся по оси восток-запад. Аккуратно отложена в сторону квазиидеология «многополярного мира». Президент негромко, но убедительно дал понять, что считает Россию европейской страной (что опять-таки представляется глубоким личным убеждением, учитывая ленинградско-петербургское происхождение Путина). Именно Европа выдвигается на место потенциального стратегического партнера постимперской России. Правда, речь пока идет лишь о самых общих намерениях, изменении погоды, но еще не климата.
В отношениях с Америкой Путин решает задачу-минимум: избежать конфронтации. Не только партнерство, но даже сколь-нибудь тесное сотрудничество отодвинулись далеко за горизонт, а в центре отношений, как во времена «холодной войны», доминируют проблемы безопасности которые стали особенно актуальны после ввода НАТО'вских войск в Афганистан. Пока что Путин довольно умело разыграл имевшиеся у него карты: ратификация СНВ-2 и ДВЗЯИ, инициатива по европейской ПРО ТВД, объявление о визите в Северную Корею. В личном плане приезд Клинтона в Москву был явно полезен: Путин прошел кандидатский стаж для принятия в клуб руководителей «восьмерки», что, безусловно, является для него важной целью.
Сосредоточившись поначалу на отношениях с Западом и странами СНГ, Путин совсем не игнорирует восточное направление. Выступая как природный «западник», а не диковинный евразиец, он не может позволить себе ни пренебрегать отношениями с Китаем, Японией, Индией, Кореей, ни склонять их к сплочению в рамках антизападной коалиции. Вероятно, Путин хорошо осознает значение Китая для международных отношений начала XXI века и - более конкретно - для будущего внутреннего развития и международного положения России. Во всяком случае, идея совершить визит в Китай до прибытия на Окинаву - не просто тактически удачное, но и стратегически значимое решение. Предстоящий визит в Пхеньян также имеет не только очевидный тактический смысл (повлиять на американские дебаты по НПРО), но и отражает более долгосрочное видение (перспективы корейского сближения и последующего объединения, в результате которого ситуация на восточных границах России существенно изменится). Путин идет на интенсивные контакты с Японией также, как представляется, не только для выхода из «красноярской ловушки», но с целью найти стратегическое решение проблем двусторонних отношений. В этом контексте Путин лучше, чем кто-либо другой, может по достоинству оценить стремление Японии стать для России «Германией на Востоке». Отношения с Индией при новом президенте также переведены в основном в плоскость практических дел, а не геополитических проектов. Военно-техническое сотрудничество, взаимодействие в борьбе с терроризмом и исламским экстремизмом представляются наиболее перспективными направлениями.
Южное направление, в отличие от западного и восточного, рассматривается новым президентом как наиболее уязвимое и опасное. Наибольший риск при этом таит в себе развитие ситуации в Центральной Азии. Два визита Путина в Узбекистан меньше чем за полгода - явное тому свидетельство. Москва явно готовится к отражению удара, активно консолидируя союзников и запугивая вероятных противников. Создается, однако, впечатление, что Путин и его команда, развивая тезис о международном характере вызова, с которым они встречаются на южном направлении, сами начинают верить в то, что основные проблемы на Северном Кавказе и в Центральной Азии импортированы извне. Между тем это серьезная ошибка, которая может иметь трагические последствия. Ферганские «ваххабиты», как и дагестанские, - это прежде всего продукт развития конкретной социально-политической ситуации. Ракетно-бомбовые удары по Афганистану способны усугубить, но никак не улучшить положение.