«Социалистическое наступление» в конце 20-х начале 30-х гг. (ускоренная индустриализация, сплошная коллективизация) было осуществлено на голом энтузиазме, за счет «затягивания поясов» трудящихся, что вызвало рост социальной напряженности. Утверждение произвола и насилия в качестве обычного способа управления, решения не только чрезвычайных, но и текущих задач политического и социально-экономического развития стало повсеместным.
Невозможность публично возражать И. Сталину и вообще любому представителю центра, пока он поддерживался верховным руководством, привела к тому, что всеобщее признание полусиди такие идеи, явная неверность которых тотчас стала бы понятной большинству сознательных сторонников социализма, сохранись в обществе и партии обстановка нормальной идейно-политической борьбы. Но раз подобной обстановки не было, самые вздорные несуразицы (не говоря уже о менее очевидных ошибках), многократно повторенные с высоких трибун и никем не оспоренные, начинали казаться истиной миллионам и десяткам миллионов людей.
На XVIIсъезде партии в 1934 г. Сталин, которой в историю вошел как «съезд расстрелянных», неожиданно для многих заявил, что во второй пятилетке «акценты в развитии народного хозяйства будут изменены на 360 градусов». Впервые в истории советского государства была выдвинута задача опережающего развития предметов потребления. Насколько был искренен Сталин в своих намерениях судить трудно, но эта попытка не удалась.
Главная из причин, не позволивших это сделать, состояла в том, что административно-командная система рассматривала человека не как конечную цель всех преобразований в стране, а как средство решения своих политических и идеологических амбиций.
Руководители этой системы во главе со Сталиным были больше озабочены не состоянием материального и морального состояния своих подданных, а скорее тем, как и каким образом еще больше интенсифицировать труд советских людей, заставить их работать на пределе физических сил и возможностей.
Насилие, беззаконие, репрессии становились постоянными чертами политического руководства. В социалистическое строительство мирного, невоенного времени искусственно вносилась атмосфера необъявленной гражданской войны.
В этих условиях социалистическое соревнование, которое приняло широкий размах в 30-е годы, нередко приобретало двойственный характер. С одной стороны, имел место неподдельный энтузиазм, героический, самоотверженный труд советских людей – последователей таких инициаторов социалистического соревнования как Стаканов, Бусыгин, Кривонос, Виноградовы, а с другой – велась исступленная пропаганда партийно-государственных структур, которые призывали «страну героев» работать до самозабвения, до седьмого пота, довольствуясь малым во имя «светлого будущего». Именно тогда родилась мрачная шутка: «Пятилетку в четыре года, в три смены, на двух станках за одну зарплату».
Следует также указать, что иной раз результаты труда многих работников, подчас целых коллективов, приписывались немногим героям. Один из первых стахановцев в бельком хозяйстве, К. Борин, рассказывает, что основной его успеха фактически было создание бригады из 15 человек, обеспечивавшей бесперебойную двухсменную работу комбайна. Однако в официальных прославлениях речь шла только о нем одном. И эту несправедливость ощущали все: помощники Борина, его товарищи, он сам.[5]
Следует выделить еще и такой негативный факт к стремлению рекордов как: недостаточная подготовленность вновь назначенных хозяйственных руководителей и неумение большинства рабочих освоить новую технику порой приводили к ее порче и к дезорганизации производства.
В 1940 г. в стране насчитывалось 240 тыс. колхозов, которые объединяли 18 млн. колхозных дворов. Однако эффективность колхозного производства была низкой. Среднегодовой сбор зерна во второй пятилетке был ниже 80 млн. тонн, а средняя урожайность – чуть выше 7 центнеров с гектара.
Да и могло ли быть иначе, если колхозы, несмотря на их огромное количество, были маломощны. В среднем каждый из них объединял 70-80 колхозных дворов, а каждый пятый колхоз насчитывал не более 30 таких дворов. Колхозы не имели своей техники, которая находилась в полном распоряжении машинно-тракторных станций.
Подавляющее большинство рядовых колхозников – бывших самостоятельных хозяев – попали в положение, при котором любое мало-мальски важное решение относительно их труда стало приниматься не ими самими, а колхозным или районным руководством, а то и еще более далекими инстанциями. Мало того, сугубо личные, житейские дела – от простейшей поездки в соседний город и получения материалов для строительства или ремонта дома до определения судьбы детей, скажем их поступления в ремесленное училище или техникум – оказывались зависящими от председателя, членов правления, районного начальства. Паспортный режим, который был введен в стране в 1932 г. со временем только ужесточался. Будучи формально хозяевами артели, колхозники практически потеряли элементарную свободу выйти из колхоза, пожелавший уехать из деревни в город был лишен возможности получить на руки паспорт.
За год крестьянин зарабывал меньше, чем рабочий за месяц. Закупочные цены на сельскохозяйственную продукцию не менялись с 1928 г., а цены на промышленные изделия росли. Тяжелыми были бытовые условия: лишь 40% всех колхозов обеспечивалось электроэнергией.
В этой ситуации единственным источником существования для крестьян оставался приусадебный участок. Однако опасаясь, что работая дома, крестьянин забудет о работе в колхозе, государство постоянно увеличивало налоги на личное хозяйство. Все это усугубляло положение дел не только в деревне, но и в стране в целом.
Сложным было положение городской инженерно-технической интеллигенции, врачей, юристов и других специалистов. Без образованных кадров невозможно было осуществить индустриализацию страны, ликвидировать неграмотность, улучшить здравоохранение. В то же время благодаря целенаправленной политики истребления научно-технической интеллигенции как класса, а также политическим процессам над ее представителями у части населения отношение к ним было настороженным.
Форсированные индустриализация и коллективизация ухудшили жизненный уровень населения. Изменение материально-бытовых условий в хужшую сторону, перебои с продовольствием обостряли напряженность в обществе. Не выполнялись планы капитального строительства. Падала производительность труда. Ухудшалось качество производимой продукции. Все это усиливало критические настроения людей по отношению к проводимой политике. Уменьшение норм снабжения хлебом по карточкам привело к массовым демонстрациям протестав городах и рабочих поселках (Вичуга, Лежнево, Борисполь и др.)
«Организованные таким путем беззакония и массовые репрессии имели для И.Сталина и его деспотической власти вполне определенный смысл. Во-первых, они представляли собой отнюдь не результат просчета или роковой ошибки, а следствие сознательной политики Сталина, направленной на истребление ленинской гвардии, всех тех, кто по своим убеждениям никак не мог принять сталинский деспотизм. Во-вторых, массовые репрессии были не случайным, а существенным элементом не только сталинской политической системы, но и всего сталинского социализма: в обществе, где подорваны стимулы к труду, именно страх наказания, поддерживаемый массовыми репрессиями, наряду с еще не исчезнувшим энтузиазмом масс, веривших в жертвы во имя социализма, были важнейшими условиями успешного функционирования политической системы.»[6]
В XX веке тиранические лидеры, во многом сходные по типу личности со Сталиным оказались у власти в целом ряде обществ. Наивно думать, что практически одновременно власть вдруг захватили люди одинакового типа просто вследствие своих личностных свойств. Дело здесь все-таки в объективной исторической обстановке. Тем более что деспотические вожди добивались успеха не везде, но по преимуществу там, где у народов мал опыт демократии, а привычка к авторитарному управлению, наоборот, очень велика и где при этом возникла острая нужда в форсированном развитии или преодолении иных чрезвычайных трудностей.
И тем не менее, политическая и экономическая ситуации того времени вызваны к жизни совокупным действием множества различных факторов, среди которых решающую роль сыграли политические действия И. Сталина и его окружения. В этом смысле за политический режим, установленный в стране и партии, за совершенные ошибки и злодеяния непосредственно отвечают те, кто тогда был у власти, кто эту власть представлял и формировал, кто придавал ее общим тенденциям конкретное выражение.
Расправа «вождя народов» и его ближайших соратников со своим народом при молчаливом одобрении руководства ВКП(б) убедительно продемонстрировала, что партия идеи окончательно превратилась в партию власти, которая фактически добровольно делегировала свои права партийному аппарату, ставшему главной несущей конструкцией административно-бюрократической системы советского общества.
1. А. П. Бутенко. О социально-классовой природе сталинской власти. / Вопросы философии. №3. 1989.
2. Зевелев А. И. Истоки сталинизма: Учеб. Пособие для вузов по спец. «История». – М.: Высш. шк., 1990.
3. Покровский М. Советская глава нашей истории / Коммунист. № 16. 1988.
4. Гордон Л. А., Клопов Э. В. Что это было? Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30-40-е годы. – М.: Политиздат, 1989.
5. Борин К. Время убирать урожай. – Московские новости, 1988, № 12.
6. Российская история: Учебник для вузов / Г. Б. Поляк, А.Н. Маркова, Н. С. Кривцова и др. – М.: Культура и спорт, ЮНИТИ, 1997.
[1] А. П. Бутенко. О социально-классовой природе сталинской власти. / Вопросы философии. №3. 1989. Стр.65
[2]Покровский М. Советская глава нашей истории / Коммунист. № 16. 1988. Стр. 87
[3] Медведев Р. О Сталине и сталинизме. / Знамя. № 1. 1989. Стр. 173.
[4]Хрестоматия по истории СССР. 1917-1945: Учеб. пособие / Под ред. Э. М. Щагина. – М.: Просвещение, 1991. Стр. 349.
[5]Борин К. Время убирать урожай. – Московские новости, 1988, № 12. Стр. 16.
[6] А. П. Бутенко. О социально-классовой природе сталинской власти. / Вопросы философии. №3. 1989. Стр.