Даже если теоретики и поднимают первые два вопроса, невнимание к теоретическому опыту способно привести к искажению результатов. К примеру, Дж. Бьюкенен и Г. Таллок, отвечая на вопрос «сколько демократии?», указывают, что ее преимущества должны взвешиваться относительно другого полезного времяпрепровождения. Требования высокой степени согласия, пишут они, позволяют людям защищать свои интересы, но это отнимает время, которое могло бы быть затрачено на другую деятельность. В связи с этим они предлагают скользящую шкалу: чем важнее для вас вопрос, тем скорее вы начнете поддерживать право вето, настаивая на единогласии или чем-то близком к нему. В вопросах же, которые значат меньше, разумнее пойти на риск поражения в любом конкретном голосовании, согласиться с принципом большинства и снизить издержки принятия решений. Демократия, таким образом, лучше всего подходит для проблем, которым придается умеренное значение. Проблемы, имеющие высокую значимость, должны быть выведены за ее пределы, тогда как решение второстепенных вопросов нужно было делегировать администраторам. Однако Бьюкенен и Таллок – не приводя ни каких тому доказательств - исходят из того, что люди больше всего дорожат стандартным набором либеральных гарантий. Именно его, по их мнению, и следует оградить от изменений – посредством правила квалифицированного большинства или даже единогласия. Если поставить данный постулат под сомнение, сомнительными окажутся и все их субстантивные (сущностные) заявки.
Но издержки пренебрежения реальной политикой еще серьезнее, в чем можно убедиться, если более тщательно проанализировать вопрос «в сравнении с чем?»[12]. Даже если бы нам было известно, какие проблемы люди считают самыми важными, то с какой же стати полагать, что они захотели бы вывести данные проблемы за пределы демократии, настаивая на принципе квалифицированного большинства или единогласия? Это может иметь смысл лишь в случае, если принять, как то делают Бьюкенен и Таллок, надуманную посылку, предположив некоторую дополитичекую ситуацию, где отсутствует коллективное действие, а затем попытаться определить, какой принцип принятия решений выбрали бы люди, дабы свести к минимуму вероятность того, что их предпочтения окажутся в будущем до такой степени нарушены, что они согласятся отойти от дополнительного состояния. Но, как отмечали Б.Бэрри, Д. Рей и др., при отказе от этих надуманных допущений нет никаких оснований рассматривать принцип единогласия в качестве статус-кво[13]. В реальном мире текущей политики – если я исхожу из того, что моя готовность равно отвергнуть или поддержать некую конкретную политическую меру не связана со степенью ее соответствия со статус-кво, - логично предпочесть принцип большинства или нечто близкое к нему. Прежде чем говорить о желательности создания условий, благоприятствующих сохранению, а не изменению существующего положения вещей, следовало бы, по меньшей мере, выяснить, кому оно выгодно и кому оно приносит ущерб[14].
Подход к оценке демократии в логике вопроса «в сравнении с чем?» предполагает и более прагматичный вопрос – не о том, «быть или не быть коллективному действию», а о том, «какого рода коллективное действие?». То есть, мы рассматриваем властные изменения различных режимов, предполагающих коллективное действие, сопоставляя их между собой. Либертарно настроенные комментаторы – возможно, в силу своей привычки мыслить в терминах общественного договора – часто пишут так, словно отсутствие коллективного действия есть вариант общественного выбора в обществах, где, между тем, имеются частная собственность, принудительное обеспечение соблюдения договоров и классический набор негативных свобод. Как, однако же, подчеркнули недавно С. Холмс и К. Санстайн, все это – дорогостоящие институты и для их функционирования необходим эффективный коллективный контроль. Либертарный конституционный проект – это основанный на коллективном действии режим, который поддерживается государством и финансируется за счет непропорционального скрытого налога на тех, кто предпочел бы альтернативное устройство.
Четвертое преимущество «властно – ориентированного» подхода заключается в том, что он открывает обнадеживающую перспективу решения данной головоломки о соотношении демократии и гражданства. Часто утверждают, что теория демократии бессильна, когда речь заходит о ее собственных рамках. Демократия зависит от правила принятия решений, коим обычно бывает какая-то разновидность принципа большинства, но это предполагает, что вопрос «большинство кого?» уже решен. Если же состав участников не определяется демократически, то в какой тогда степени являются подлинно демократическими результаты, полученные в ходе демократического принятия решений? Как отмечается в работе, написанной Шапиро в соавторстве с К. Хакером-Кордоном, «в самой сердцевине демократии таится проблема курицы и яйца. Вопросы, касающиеся границ и контингента, по-видимому, в каком-то существенном смысле предшествуют демократическому принятию решений, но парадоксальным образом сами остро нуждаются в демократическом вердикте»[15].
Если демократия имеет дело с управлением властными отношениями, то отпадает необходимость рассматривать вопросы о гражданстве как нечто принципиально отличающееся от вопросов в любом другом благе высшего категориального порядка, обусловленном демократическим принуждением. Соответственно, право на демократическое участие в принятии коллективных решений, идет ли речь о гражданах или нет, опирается на казуальный принцип наличия релевантного интереса, который данное решение затрагивает. Ведь и участников Американской революции объединял лозунг: «Никакого налогообложения без гражданства!» Могут быть уважительные причины для ограничения гражданства, но это не означает, что не-гражданам надо отказывать в праве на голосование по вопросам, в которых затрагиваются их релевантные интересы, например, тогда, когда в Калифорнии принимается решение лишить детей нелегально проживающих в стране иностранцев доступа к бесплатному образованию[16] или когда «гастарбайтеры» претендуют на участие в принятии законов, которые управляют ими. Казуальный подход лежит в основе ряда приводившихся в последнее время доводов в пользу снятия принципа гражданства как ведущего при определении права на демократическое участие и замены его системой перекрещивающихся юрисдикций, когда разные группы суверенны при принятии разных классов решений, как это практикуется в Европейском Союзе. Оперативная мысль здесь та, что соответствующий демос достигает согласия, продвигаясь от решения к решению, а не от группы к группе[17].
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Даже если демократия в принципе способна действовать где угодно, это не означает, как явствует из литературы, исследующей проблему её прочности как строя, будто демократию легко учредить или что ей, раз уж она установлена, суждено выжить. Данные сюжеты тоже относятся к числу тех, по которым трудно получить подкрепленные добротным эмпирическим материалом обобщения. Литература об обретении и удержании демократии, подобно литературе о её назначении и электоральном инжиниринге, наводит на мысль, что она обширная, ветреная и по преимуществу пустынная «как штат Вайоминг» (Шапиро). Беспорядочное развитие этой гуманитарной дисциплины показывает: кое-что, зная об экономических предпосылках жизнеспособной демократии, мы, вопреки самонадеянным заявлениям некоторых комментаторов, в основном пребыванием в неведении относительно влияющих на ее жизнеспособность культурных и институциональных факторов. Мало что известно о том, какие из институциональных установлений демократии являются наилучшими. Здравомыслие подсказывает, что было бы разумно постараться привить приверженность демократии тем, кто в ней задействован. Но далеко не ясно, настолько это важно и как этого достичь.
При урегулировании сталкивающихся притязаний, связанных вопросом о том, чьи релевантные интересы затрагивают то или иное конкретное решение, неминуя будут возникать трудности. Но сколь острой не была полемика по этому поводу, дискуссии о том, кто имеет законное право притязать на гражданство, вряд ли менее остры.
ТАКИМ ОБРАЗОМ, механизмы, возможно, несовершенны, но они должны оцениваться в соотношении не с идеалом, которого нет нигде, а с другими несовершенными механизмами коллективного принятия решении, существующими в реальном мире.
[1] Цит. по Руссо 1998: 219.
[2] От лат. Delibero – взвешивать, обсуждать, обдумывать.
[3] Наиболее полным, хотя и устаревшим является обзор Мюллера [Muller 1989: ch.6; см. также Shapiro 1996: ch.2; Przeworski 1999].