Наталия Нарочницкая
История Кавказских войн XIX века и тема захватнической колониальной России является чуть ли не нормативным клише исторического мышления отечественного либерала-западника, неутомимо воспроизводящего не что иное как ленинскую большевистскую нигилистическую интерпретацию русской истории. Она же имеет за собой почтенную историческую давность, восходя к Салтыкову-Щедрину, Белинскому и Чаадаеву и всем поколениям вечно ненавидящей и презирающей "образованной интеллигенции".
Раскаяние в губительном равнодушии к Отечеству ощутили русские только в эмиграции ХХ века. Полные горечи суждения о сознании российского общества оставил Е.В.Спекторский, бывший ректор Киевского Свято-Владимирского университета. Если в Европе внешняя политика всегда в гармонии с общественным мнением, "которое при всем расхождении в оценке внутренних проблем по вопросам национальных интересов едино, различаясь лишь в методах, то "у нас же… интеллигенция под мощной сенью двуглавого орла позволяла себе роскошь равнодушия или брезгливости… злорадно принимала злостные легенды о русской внешней политике. Особенный успех имело утверждение, что наше государство было ненасытным захватчиком и европейским жандармом".
Но постсоветский либерал, еще более чем во времена Пушкина "ленивый и нелюбопытный" в отношении собственной истории, повторяет лишь русофобские штампы Энгельса из его "Внешней политики русского царизма", суждения К. Маркса о русской политике везде и на Кавказе, заимствованные, как показывает анализ его источников, исключительно из британской публицистики времен Крымской войны, авторами которых, как правило, были капитаны британских кораблей, осаждавших Севастополь. Созданный борзописцами образ России - угнетательницы кавказских народов, приправленный злодеяниями сталинского режима, выселившего невинных чеченцев, не выдерживает никакой исторической проверки.
Кавказская война XIX века началась вовсе не в связи с попыткой России "завоевать" Кавказ. Кавказ вошел в состав России много раньше и в основном по добровольному согласию. Посольства от адыгов, кабардинцев, аварцев, народов Дагестана и осетин, с челобитными, чтобы "их государь пожаловал, вступился за них, а их с землями взял к себе в холопи, а от крымского хана оборонил", поступают с XVI века от народов, стремящихся найти защиту у России от турок и персов, загнавших эти народы в свое время в горы, постоянно грабивших их и угонявших в рабство. Первые русские крепости на Северном Кавказе, в частности Терский городок, были построены в начале второй половины XVI века именно по просьбе влиятельных северокавказских владетелей.
Добровольные присягания на верность и подданство кавказских общин и владетелей есть исторический факт, как и даже нередко повторяющееся предложение "креститица". Медленное течение этого процесса, растянувшегося на два века, объясняется просто. Россия не искала в этих регионах материальных выгод или земли, а лишь укрепления перед давящих на нее, как впрочем и на всю Европу, Османской империи и Персии.
Другой причиной, осложнявшей процесс, были устойчивые междоусобицы между кавказскими князьями, которые сами стремились войти под эгиду России, но часто резко возражали, когда это же делали их соседи-соперники. Россия уклонялась от их тяжб и попыток втягивания ее в борьбу с иранскими шахами и султаном, каждый раз поручая своим посольствам на месте проверить обстоятельства - "правды их видети". Несмотря на прошения дагестанских князей, Россия, будучи в состоянии мира с шахом, признавала за дагестанскими правителями "обчее холопство" Ирану и Москве - то есть двоеданничество. Нежелание обострять отношения с Персией и Оттоманской империей, а, начиная с середины XVIII века, и с западными странами, также побуждало к осторожности. Стоило кавказскому командованию поддержать одну из группировок кавказских владетелей по их просьбе, как другая начинала искать поддержку у Порты или Крыма. Все это типично для исторического процесса формирования государств и наций, мало чем отличающегося от западноевропейской истории.
Не имеет аналогов в европейской истории другое. Никакого завоевания земли, сгона населения и насильственного насаждения своего языка, что сопровождало всегда западноевропейское расширение, при этом не было. Терский городок стал местом не устрашения, а защиты. К концу XVII века "под сенью дружеских штыков" к его стенам прилепились "слободы великие": "Черкасская", "Окоцкая", "Татарская" - с населением, в три раза превосходившим русское. Если в британской Индии мальчишка-англичанин, войдя в вагон мог вытолкать взашей семью раджи, то дочь кабардинского князя Темрюка Идарова, много сделавшего для будущего вхождения Кабарды в Россию, княжна Кученей, во святом крещении Мария, в 1561 году стала русской царицей - женой Иоанна Грозного.
Даже советская историография времен большевистской школы Покровского, называвшего Александра Невского классовым врагом, а Наполеона - освободителем, и развенчивавшая тюрьму народов, не приводила признаков национального или религиозного гнета, а обличала в сохранении в неизменности порочных порядков и власти местных феодалов.
Однако Кавказ принадлежит к таким геополитическим точкам, которые определяют соотношение сил. Европа и Турция не волновались освоением русскими Ленской губы, но выход России к Черному морю превратил кавказские проблемы в предмет весьма заинтересованного участия и беспардонных интриг всей цивилизованной Европы. Как только Россия испытывала осложнения на Западе (польско-шведская интервенция в XVII веке), усиливалось на нее и на кавказские народы давление Ирана, претендовавшего на Дагестан, который сохранял устойчивую пророссийскую тягу в течение веков, подтвержденную верностью дагестанцев России в ХХ веке. Оттоманская Порта и ее вассал - Крымское ханство - препятствовали сближению Предкавказья - Кабарды с Россией, что особенно проявилось, когда Турция укрепилась в XVIII в Закавказье.
В свою очередь, на пороге Нового времени постоянным подстрекателем Крыма и горцев против России были поляки, которые до всяких разделов в течение четырех веков, с Болеслава Смелого до Сигизмунда, неустанно стремились на Восток. Польша была заинтересована в ослаблении России и всегда рассматривала султана и Крымское ханство как потенциальных союзников за Малороссию. Случаи, когда обстоятельства вынуждали Польшу идти на антиосманские договоренности с Россией, крайне редки - в конце XVII века. Франция, особенно при Наполеоне, который задумал взять под своей контроль оба побережья Средиземного моря, рассматривала Россию как соперницу на Ближнем Востоке и была заинтересована в сохранении Портой своего господствующего положения на Черном море и была весьма активна против России на южном направлении ее политики.
Не желая осложнений с державами и понимая, какой язвой был Кавказ, Павел I не стал окончательно оформлять присоединение Кавказа и Закавказья, предпочитая "устойчивую "горскую федерацию", - буфер, который бы успешно выстоял против "покушающихся врагов". Это так же мало соответствовало кавказской действительности и мировой геополитике двести лет назад, как и сегодня. После присоединения Крыма и вхождения Грузии стало ясно, что удержаться в качестве черноморской державы, не имея в тылу Кавказа, невозможно. Но с момента утверждения России на Черном море, подрыв южных рубежей России стал константой стратегии владычицы морей - Британии.
До сих пор закрыты внешнеполитические архивы в Англии, в которых по единодушному суждению историков кроется британский след за убийством в Персии А.Грибоедова, заключившего в 1929 г. важный Туркманчайский договор с Ираном, после чего русское влияние в Персии было принципиально утверждено.
В 1833 году был заключен Ункиар-Искелесийский договор России с Турцией о совместном контроле проливов - кульминация русских успехов в восточном вопросе. Этот договор, достигнутый дипломатическими, а не военными средствами, не нацеливающий на чужие территории, вызвал негодование Франции и Англии, которые в ноте к Турции отказались с ним считаться и начали создавать коалицию, пытаясь втянуть в нее Австрию. В целом, это достижение столь очевидно показало западным державам перспективу превращения России в неуязвимую геополитическую силу, что движение к Крымской войне представляется естественным. Именно тогда Англия начинает открытую помощь горцам Кавказа против России, о чем свидетельствует конфликт из-за захваченной у берегов Черкессии британской шхуны "Виксен", выгружавшей оружие для "черкесов".
Вот геополитический фон, на котором надо рассматривать Кавказскую войну, которая началась не из-за уже ставшего историческим факта присоединения Кавказа, а в связи с действиями российских властей в новой обстановке, вступивших в конфликт, среди прочего, с интересами Северо-Кавказских владетелей, связанных с Персией и Турцией, за которыми стояла Британия. Литература по кавказоведению неизменно указывает на особую разобщенность общин именно у горных чеченцев и ингушей и наибольшую сложность их взаимоотношений с другими кавказскими общинами и князьями. Однако чеченцы и ингуши добровольно вошли в состав России. Именно с началом русско-турецкой войны Чечня и Ингушетия вновь подняли вопрос о принятии их в российское подданство. В 1768 году "со своими детьми и народом" повторно присягнул Али-Султан Казбулатов. В 1770 году 24 ингушских старейшины во главе с Гарси Чопановым и Сурховом Мирзахановым явились в Кизляр к коменданту генералу И.Немичу с "доношением" как "присланные от всего народа их общества", в котором говорилось, что они имеют "усердное желание поступить в вечное е.и.в. подданство" и желают все "генерально криститца".
Деятельность и идеи мюридизма имама Шамиля, последователя тариката накшбенди (ступень суфизма), имели свои взлеты и падения. Судя по документам и исследованиям, движение горцев во многих районах, направленное против кавказских же местных владетелей и общин, имело прежде всего ярко выраженный социальный и религиозный характер. Но именно в Чечне на первое место выдвинулась "антиколониальная борьба против царских властей". После первого периода войны с его успехами и итоговым поражением Шамиль бежал в горную Чечню.