Превращение России в огромную и чуждую Западу геополитическую и историческую величину породило в западной историографии XIX - XX вв. крайне враждебную интерпретацию всей русской истории и политики. При всем отличии крикливой публицистики от академических трудов, и тем, и другим свойственны ряд мифов и клише. Это приписывание России монополии на агрессивность, извечная тема русского варварства и реакционности, а также случайность внешнеполитических успехов России благодаря иностранцам, находящимся на русской государственной службе. Если британской науке свойственно обвинять Россию в экспансии вплоть до цели захвата Индии посылкой войск через Гималаи (!), то в немецкой историографии доминирует легенда о роли иностранцев, в основном немцев, что призвано обосновать тезис о том, что в самом русском народе как не-историческом славянстве не могло быть сил для самостоятельного создания могущественного и жизнеспособного государства. Этот последний тезис - не только совершенная инсинуация, но и сам по своей постановке ложен.
В XVII- XVIII вв. и позднее привлечение на дипломатическую службу иностранцев было распространенным явлением при дворах почти всех абсолютных монархов. Это как раз явление западного мира, связанное с феодальными особенностями этих государств, когда короли больше доверяли иностранцам, чем собственной крупной аристократии, сохранявшей свои олигархические стремления. Русское самодержавие XVII в. как раз представляет собой исключение, так как все видные дипломаты этого столетия были русского происхождения. При Петре все крупнейшие дипломаты России принадлежали к ее собственной старой или новоиспеченной верхушке - дьяк Украинцев, Б.Куракин, Ф.Головин, Г.Головкин, И.Шереметев, А.Меншиков. Исключение составляли лишь Шафиров, Брюс и Остерман. Также и при Елизавете управление дипломатическими делами находилось в руках князя А.Черкасского, графа А. Бестужева-Рюмина и графа Воронцова. Блистательные успехи русской дипломатии при Екатерине II были осуществлены ею самой и ее ближайшими помощниками из старого и только что созданного царицей дворянства - Н.Панин, Г.Потемкин, А.Безбородко, С.Воронцов, причем царица не допускала к влиятельным постам лиц из бывшего окружения Петра III.
Александр I и Николай I действительно привлекали прибалтийских немцев из среды высших сановников империи. Не надо забывать, что Россия была действительно империей в высшем самом лучшем смысле этого слова - она вобрала много народов и по-настоящему интегрировала их в свою государственную систему. В отличие от западных империй, практически стерших с лица земли завоеванные народы, Россия не стирала ни местных обычаев, не насаждала язык, но также сделала местную аристократию полноправной частью своего высшего сословия и правящего класса. Эти люди, - в частности, остзейское дворянство были самыми верными слугами Отечества и государя и отличались крайней консервативностью в отличие от многих русских аристократов, заразившихся в 1815 г. в Париже масонскими идеями.
Действительно в 1854 г. остзейскими немцами и иностранцами были замещены 163 заграничные должности из 201. Нессельроде, Ливен, Бруннов, Мейендорф, Будберг играли видную роль в дипломатической службе. Но на их век приходится период без особых дипломатических успехов и крымское поражение, зато немалые усилия в борьбе с революциями, за что им большое спасибо. Но это должно быть в глазах западно-либеральных историков скорее отрицательным, а не положительным!
Пора обратить внимание на тот факт, что тотальный нигилизм в отношении русского исторического бытия был свойствен всем слоям западного общества от придворных историков, до либералов и марксистов. Что доказывает лишь факт глубинного неприятия самого исторического феномена России. Извечные западные фобии в отношении Православия и России, рядились в разные одежды, но были едины для папского Рима и для Вольтера, для де Кюстина и К.Маркса, для В.Ленина с Л.Троцким, но и для кумира московских либералов А.Сахарова - "царизм", "русский империализм", филофейство, византийская схизма, варварство варягов и любовь к рабству.
Бесспорными лидерами в такой нигилистической интерпретации русской истории и внешней политики России XIX века являются классики марксизма, на трудах которых взращен Ленин, исключенный из Университета и занимавшийся тенденциозным самообразованием. (Сталин учился в духовной семинарии и хорошо знал религиозно-философские основы исторического пути латинства). Идея мировой революции, оформленная к этому времени в научно-практическую теорию, может считаться одним из аспектов Восточного вопроса - борьбы против Православия и его материализованной силы - православного русского царства. Еще в 1948г. Энгельс уже формулировал, что "революция имеет только одного действительно страшного врага - Россию".
Маркс и Энгельс полностью разделяли уничижительные оценки русской политики и заимствовали аргументы в антирусской пропаганде в английских изданиях, где утверждалось, что Англия даже Индию захватила, чтобы уберечь ее от России. В работах "классиков" проявились все течения и тенденции западного мышления ХIХ века, которые должны были формировать антирусский дух: третьесословная и люмпенская ненависть к аристократическому началу государственности и царям (в отличие от почтения к иерархии у народа - крестьян), отрицание религиозных основ принципа верховной власти и соборности, откровенная ненависть к православию как воплощению христианской веры. Налицо зависимость работавшего в Англии Маркса от англосаксонской внешнеполитической пропаганды. Сильно влияние и немецкой классической философии, наделявшей лишь западные народы ролью творцов мировой истории.
Пренебрежение к славянам, страх перед их объединением открыто проявлялись всегда у Энгельса. В работе "Революция и контрреволюция в Германии (1852 г.) Энгельс рисует страшную картину - оказывается цивилизованным нациям угрожает возможность объединения всех славян, которые могут посметь "оттеснить или уничтожить непрошенных гостей... турок, внгров, и, прежде всего ненавистных немцев". Панславизм, во главе которого якобы стояло русское самодержавие, был тем кошмаром, который мучил Энгельса, подобно кошмару коалиций, мучившему Бисмарка.
- "Это нелепое, антиисторическое движение, поставившее себе целью ни много, ни мало, как подчинить цивилизованный Запад варварскому Востоку, город - деревне, торговлю, промышленность, духовную культуру - примитивному земледелию славян-крепостных", - кликушествовал классик. "Но за этой нелепой теорией стояла грозная действительность в лице Российской империи - той империи, в каждом шаге которой обнаруживается претензия рассматривать всю Европу как достояние славянского племени и, в особенности, единственно энергичной части его - русских; ... той империи, которая за последние 150 лет ни разу не теряла своей территории, но всегда расширяла ее с каждой... войной. И Центральная Европа хорошо знает интриги, при помощи которых русская политика поддерживала новоиспеченную теорию панславизма...". И мышление и политика самого Николая I, свято соблюдавшего принцип легитимизма и Венскую систему 1815 года, тем более, его канцлера К.Нессельроде, больше всего дорожившего взаимопониманием с князем Меттернихом, были настолько далеки от этих приписываемых целей!
Однако не только мифический панславизм русских царей вызывал революционное негодование Ф.Энгельса. Не менее гневную отповедь вызвал и "демократический панславизм" Михаила Бакунина. Идея Бакунина о естественном органическом слиянии революционных потоков Западной Европы и славянства в подлинно общеевропейской революции для Энгельса была крамольной. Бакунин осмелился считать славян достойными участвовать в борьбе за победу революционной Европы, в которой им вовсе не отводилось место.
В своей статье о целях Новой рейнской газеты Энгельс весьма отличился в полемике по национальному вопросу, указав, что в ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только "реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы", что "тоже будет прогрессивным". Классик интернационализма считал славян народами, которые "нежизненны и никогда не смогут обрести какую-нибудь самостоятельность". Они, якобы "никогда не имели своей собственной истории ... лишь с момента достижения ими первой, самой низшей ступени цивилизации уже подпали под чужеземную власть или лишь при помощи чужеземного ярма были насильственно подняты на первую ступень цивилизации". В расистском задоре Энгельс утрачивал последние проблески интернационализма. Славяне - контрреволюционны изначально, они "всюду... были угнетателями всех революционных наций". Но "способные и энергичные" немцы и венгры являются ни больше и ни меньше как носителями цивилизации для своих соседей славян. Правда, исключение классик делал для поляков. Отказывая православным славянам в праве бороться против Габсбургского ига, марксисты, казалось, безусловно поддерживали ненависть поляков к "реакционной" России.
Эту ненависть с горечью отмечал А.Герцен, описывая собрание, где Адам Мицкевич пламенно призывал к новому походу на Россию двунадесяти языков. Возглавить его он призывал опять "представителя великой Франции". Это был Наполеон III - фигура, прямо сказать, постыдная для либерала, но все неважно, лишь бы против России. Похоже, А.Мицкевичу была неизвестна подлинная цена польского вопроса у идеологов революции, как очевидно ему было неведомо, что и его кумир - Наполеон Бонапарт считал Польшу разменной картой в игре с Россией. Как только провалились надежды на то, что новое польское восстание подожжет Россию и взорвет европейскую систему, козырь немедленно обесценился. В письме К.Марксу Энгельс прямо объявил поляков - пропащей нацией - "une nation foutue, которая нужна как средство лишь до того момента, пока сама Россия не будет вовлечена в аграрную революцию..."