Борисов С.
Романтический император", - так отозвался об императоре Павле А. С. Пушкин. Феномен романтизма, ориентации на принципы чести и рыцарства в деятельности Павла I подробно исследовал писатель - историк Н. Эйдельман:
«Честь. О ней постоянно толкуют именные указы, приказы, устные сентенции государя - привить рыцарские понятия развращенному потемкинскому и екатерининскому дворянству, - пишет Н. Эйдельман. - Павел совсем не лжет в отличие от беспрерывно лгавшей матушки. он практически всегда говорит и пишет то, что думает; правдивость Павла - черта его системы, основанной на внутренне последовательных консервативных представлениях".1
Павел освободил деятеля польского освободительного движения Костюшку, взяв с него клятву никогда не сражаться против России. "Польский герой возобновил свою клятву, - пишет прусский агент из Петербурга, - и так как он человек чести, он сдержит ее. Таким образом, если Пруссии понадобится взбунтовать Польшу, то она не сможет рассчитывать на Костюшку"2. В этом эпизоде Павел сконструировал "ситуацию чести", искусно сыграв роль рыцаря, доверяющего слову чести благородного противника.
Самые суровые приговоры павловских судов выносились по делам чести. Честь - любимая тема бесед Павла. Идея рыцарской чести вызвала к жизни и ряд других. А именно: возрастает значимость герба, цвета, формы, эмблемы, жеста. Особое значение приобретает регламентация почестей или бесчестья. Таково, например, почетное перезахоронение Петра III или позорное перехоронение Потемкина3.
"Рыцарская идея Павла, - продолжает Н. Эйдельман, - порождает определенный тон, стиль, театральность, юмор ... Насмешливое предложение русского царя всем монархам выйти на дуэль (с первыми министрами в роли секундантов) было опубликовано как бы от "третьего лица" в "Гамбургской газете"4. Напомним, что в XIV - XVI вв. в Западной Европе "совершенно особой формой рыцарской фикции в целях политической рекламы были дуэли, на которые то и дело одни государи вызывали других, но которые в действительности так никогда и не происходили». Иными словами, Павел I своим вызовом "цитирует" поведение четырехвековой давности.
"Консервативно-рыцарская утопия, полагает Н. Эйдельман, - возводилась на двух устоях ... всевластие и честь: первое предполагало монополию одного Павла на высшие понятия о чести, что никак не согласовывалось с попыткой рыцарски облагородить целое сословие. Основа рыцарства - свободная личность, сохраняющая принципы чести и в отношениях с высшими, с монархом, тогда как рыцарь - царь постоянно подавляет личную свободу .... Честь вводится приказом, деспотическим произволом, бесчестным но сути своей. В XII-XIV, даже более поздних веках, многое в этом роде показалось бы естественным. Однако в 1800 году мир жил в иной системе ценностей».6
Возник конфликт между правами господствующего сословия на крепостных и личное "раскрепощение", дарованными екатерининским царствованием и породившими дворянские представления о личной чести, с одной стороны. - и деспотической павловской «реформой чести", с другой. "Возникла, - пишет Н. Эйдельман, - проблема отношений монарха и его социальной опоры".7 Вертикальная "нисходящая" трансляция монарших представлений о чести вступила в противоречие с "горизонтальной" структурой дворянской чести.
"Одним из итогов павловского четырехлетия было более резкое осознание дворянством своих прав и достоинств: "дарование" их Екатериной - первый этап этого осознания: Павловская попытка отнять вызывает "кристаллизацию", новый этап внутреннего освобождения, сопротивления ".8
Любопытна историческая аберрация восприятия фигуры Павла. Несмотря на то, что Павел запретил продавать крестьян без земли, разрешил выборы в купеческом сословии, то есть, сделал немало для улучшения жизни недворянских сословий, его деятельность воспринимается с "дворянской точки зрения".
Итак, Павел I - "русский Дон-Кихот" (как называл его Наполеон), "царь-рыцарь". ... "Мне кажется, - писал в 1853 году Л. Толстой, - что действительно характер, особенно политический, Павла I был благородный, рыцарский характер". Павел выдвинул идею чести, рыцарства, благородства в противовес якобинской идее уравнительности. И, несмотря на то, что Павел был свергнут дворянами, недовольными покушениями на их "сословную честь" со стороны монарха, - ценность чести сохранилась еще на четверть века в русском правящем классе, в частности, в деятельности Александра I.
К концу 1790-х годов великий князь Александр решил, что теория "истинной монархии" Монтескье, согласно которой определяющим для монархии является принцип чести, - наиболее подходящий для России ориентир.
"Ничто не может быть унизительнее и бесчеловечнее, как продажа людей.... К стыду России, рабство еще в ней существует...», - записал 20-летний Александр. 9
Александр I видел в правительстве выразителя интересов российского просвещенного дворянства' "От правительства же будет зависеть, - писал он, - подать поощрительный пример над казенными крестьянами, которых необходимо надобно поставить на ногу вольных мужиков. Без всякого сомнения, окажутся в российских дворянах великодушные примеры непринужденного сему подражания. Стыд, сие великое оружие, везде, где честь существует, поможет весьма для наклонения многих к тому же. И так мало-помалу Россия сбросит с себя сие постыдное рубище неволи, которым она до сего времени была прикрыта".10
Таким образом, упование на стыд, великодушие и честь являлись важнейшим компонентом политических воззрений Александра I.
Черты честолюбия, даже тщеславия отмечались в Александре I многими современниками. Не раз стремление сдержать данное для красного словца слово играло значительную роль в политических решениях Александра.
"Увидим, что лучше: заставить себя бояться или любить", - сказал Александр в декабре 1812 года. Отсюда, как отмечает Н. Ульянов, "джентльменское обращение с врагами и со всем чужеземцами вообще". Представитель Англии Кестльри за месяц до взятия Парижа с тревогой извещал лорда Ливерпулю об "опасном рыцарском настроении" Александра.20
Небезынтересны отзывы о пребывании Александра на конгрессе в Вене осенью 1814 года от агентов тайной венской полиции. Стремление Александра I ставить себя выше других, преувеличивать свою власть проявлялось "в особенности в усвоенной Государем привычке давать всевозможные торжественные обещания, которые он не всегда мог выполнить". Так, еще до вступления в Париж Александр торжественно обещал полякам восстановить царство Польское. Когда княгиня Багратион попыталась защищать противоположную точку зрения, она встретила аргументацию следующего рода: "... Это ... вопрос чести,... он дал слово полякам, ... обязан сдержать его, ... он от него не отступит, хотя бы на него обрушился весь мир"12.
Сделаем краткий вывод. Менталитет Александра I характеризовался отчетливой ориентацией на понятие чести - как в плане оценки крепостного права (стыдно, бесчестно, унизительно), так и в плане внешнеполитической деятельности - верность слову чести, стереотип рыцарского поведения, чувство оскорбленной чести (в личных отношениях с Наполеоном), Таким образом, российская политика первой четверти ХIX века в немалой степени определялась соображениями чести. В этом смысле существенные черты правления Александра являлись продолжением существенных черт царствования Павла I.
Выступление декабристов в современном политическом сознании рассматривается "под углом чести" с двух позиций.
Первая - наиболее распространенная - интерпретирует поведение декабристов как образец поведения чести.
Писатель Юлиан Семенов в ответе на вопрос интервью сказал: «Потомки петровских орлов превратили день 14 декабря 1825 года в день чести нации"13. Журналист издания "Новое время" Ирина Бродская замечает, что в декабристах "историки продолжают видеть "общественно-политическое движение", бабушки - интеллигентки - олицетворение рыцарства и чести, а кое-кто - предтеч будущего кровавого пожара".14 Руслан Аушев, президент Ингушетии в интервью, утверждает что декабристы для него - "символ чести".15
Вторая позиция интерпретирует выступление на Сенатской • площади как нарушение требований дворянской чести. Исследователи А. Алексеев и А. Георгиев пишут следующее: "Никакой военный ни до него ни после не сумел так исчерпывающе передать представления русского дворянина о чести, как это сумел сделать Пушкин в повести "Капитанская дочка"... Пушкин написал "Капитанскую дочку" уже после декабристского восстания на Сенатской площади в Петербурге, когда несколько русских офицеров, изменив присяге, подняли мятеж подчиненных им солдат. Невольно думаешь: какая же тут глубочайшая пропасть - быть казненным за нарушение присяги - и погибнуть за отказ нарушить ее"16. Иными словами, декабристы - едва ли не первые в истории дворянства нарушители принципа дворянской чести - верности присяге.
Но это - современные, в значительной степени "политические" оценки. Обратимся к ситуации начала XIX века "изнутри" и посмотрим, каким образом понятие дворянской чести преломлялись в деятельности декабристов. О том, что ценности (соображения) чести к концу XVII - началу XIX века получили наивысшее развитие у дворянского сословия, написано много. Коротко укажем на работы Ю. М. Лотмана, Я. А. Гордина17 и других. Механизмы защиты чести (чести личной, ко чести дворянски-личной, чести личности, когда личностью признавался лишь представитель правящего "военно-служилого" сословия) были разработаны до) мелочей. В то время, когда в Европе процессы "обуржуазивания" зашли куда дальше, чем в России и налицо было затухание этого ''средневекового" романтического обычая, в последней четверо и XVIII и первой четверти XIX веков в России вспыхнула «эпидемия'' кровавого выяснения вопросов чести. Как правило, вопросы реального или мнимою оскорбления чести решались на дуэли, но допускалось и самоубийство или объявление сумасшедшим как редкие, но вполне реальные механизмы урегулирования вопросов чести18.