Будем рассматривать искусство как институциализированное поле, основанное на рационализированной борьбе за перераспределение власти и благ. Как известно, теория социального пространства, предложенная П. Бурдье, предполагает существование различных полей (экономического, культурного, символического и других), каждое из которых является ареной борьбы за доминирование. Любое поле обладает своим специфическим видом капитала и определенной валентностью, т.е. способностью инвестировать этот капитал в другие поля. В силу специфики работы наибольший интерес представляют культурная и символическая сферы. Конкуренция внутри каждого поля имеет целью как присвоение капитала, соответствующего специфике поля, так и изменение схем распределения благ. В символическом и культурном полях борьба ведется преимущественно не за материальные блага, но за возможность [c.151] номинировать и классифицировать, т.е. за возможность навязывать свое видение мира другим акторам.
Это возможно потому, что объекты рефлексии всегда предполагают частичную неопределенность и расплывчатость, равно как могут быть восприняты и выражены разным образом. Подобная неопределенность и подводит базу под плюрализм видения мира. Таким образом, отношения объективных сил стремятся воспроизвести себя в том видении социального мира, которое постоянно включено в эти отношения. Различные группы влияния и носители противоположных идеологий постоянно сталкиваются между собой в борьбе за продуцирование легитимных политических ценностей и представлений. Право на создание подобных ценностей дает возможность мобилизовывать значительные людские массы c целью осуществления собственных интересов. Символическая власть обеспечивает легитимацию того или иного видения мира и позволяет считать его единственно возможным.
Соответственно “профессионалы производства символической власти” вынуждены часто прибегать к выразительным возможностям искусства, его нормативной основе. Развивая мысли П. Бурдье в рамках данной проблематики, необходимо обратить внимание на некоторые особенности процесса создания художественного произведения. Выше указывалось, что в процессе отражения объективной действительности, искусство конституирует собственный мир (в настоящее время, в связи с развитием постмодернистских и постструктуралистских дискурсов, понимаемый как ризоматический гипертекст). При этом ставится вопрос об особой художественной трактовке присутствия и положения человека внутри как конкретного общества, так и художественной культуры, текстуальности. В ходе общественного развития формируется относительно устойчивый тип видения социального мира и места человека в нем, причем характерный как для официальной идеологии, так и для художественной культуры. Эта схожесть порождает их взаимозависимость, так – как идеология и искусство (а также религия, наука и пр.) разными способами отвечают на одни и те же вопросы. В современных постмодернистских теориях не исключается возможность такого объединения политических сил, официальной идеологии, искусства и науки, при котором объективное восприятие обществом окружающей действительности может быть заменено на установленную “сверху” систему симулякров.
Рассмотренные в своей совокупности различные способы объяснения действительности со временем формируют антропологический социокультурный комплекс, систему смыслов, символов и архетипов, характеризующую любое общество. Эта система является достаточно устойчивой, и любой новый символ, а также новое толкование устоявшихся концептов, должны, хотя бы визуально, соответствовать устоявшейся легитимной структуре. Следовательно, возможность санкционированного изменения и конструирования устоявшихся стереотипов восприятия действительности наделяет агента огромной политической властью во всех социальных полях.
Представляется общепризнанным, что в политике, кроме непосредственно рационализируемой, материальной мотивации большое значение имеет также [c.152] мотивация, имеющая под собой менее отчетливые основания. Политика нуждается в идеале, в особой сфере, занимающейся формулировкой конечных целей и задач. “Любой режим обязан иметь представления о своем идеале. Любой режим ставит перед собой задачи морального или гуманитарного порядка, с которыми должны соглашаться граждане” – писал Р. Арон (Арон, 1993, с. 37). Обычно указанные функции возлагает на себя идеология (и обусловленная ею этика), которая также использует для своей трансляции и популяризации многие из возможностей искусства. Особенности определения и генезиса идеологий уже достаточно широко рассмотрены, и в этом вопросе настоящая статья основывается преимущественно на имеющих существенные различия концепциях К. Маркса и К. Мангейма, с одной стороны, и Р. Барта, с другой. И если, согласно К. Марксу, идеология всегда предполагает политическую и классовую ангажированность своего носителя, то в работах Р. Барта она рассматривается как совокупность специфических семиотических механизмов, как вторичные семиотические и семантические системы, метаязыки.
Социальные функции искусства и идеологии во многом пересекаются, особенно это сходство проявляется в создании высших общественных ценностей. Как отмечал Г. Тард, “особенность искусства, а также и морали, заключается в том, чтобы искать и думать, что оно открыло некоторую божественную цель жизни, великую цель, достойную того, чтобы индивидуум приносился ей в жертву” (Тард, 1996, с. 431). Действительно, и искусство, и идеология непосредственно апеллируют к верховным ценностям социального порядка и, соответственно, сами становятся предметом социальной критики. Выше уже отмечалась их взаимная обусловленность. Но общие похожие черты вовсе не предполагают их объединения, они совершенно по-разному воздействуют на общество и исходят от разных, часто конкурирующих людей и организаций. Характер их взаимоотношений также может быть различным, но любой политический режим стремится к тому, чтобы между этими двумя сферами было как можно меньше явных разногласий.
Здесь необходимо сразу оговориться, что ни в коем случае не следует объяснять искусство через политическую прагматичность, а ограничение поля художественного творчества рамками социального пространства не дает ответа на ряд важных вопросов, касающихся его сути. Великие произведения искусства переживают и сиюминутную политическую конъюнктуру, и даже времена целых цивилизаций, они не признают национальных границ, они всегда актуальны. Существуют также и аполитичное по форме “искусство ради искусства” и нонконформистская контркультура. Таким образом, следует различать обыкновенные творческие стремления поэтически настроенной души и то, что официально называется искусством. Это последнее уже содержит в себе и общественно признанную легитимность, и собственные каноны, и институты, и внутреннюю конкурентную борьбу, а в современном обществе и развитую, высокоприбыльную индустрию. Распространено представление, особенно в обыденном сознании, что искусство находится где – то на периферии, оно аморфно и не имеет реальных рычагов воздействия на общество. Однако существуют веские [c.153] основания полагать, что оно обладает как огромным материальным, так и политическим, властным капиталом.
Можно согласиться с П. Валери, отмечавшим еще в начале ХХ столетия: “У искусства есть своя пресса, своя внутренняя и внешняя политика, свои школы, рынки и фондовые биржи, даже свои депозитные банки, где постепенно накапливаются огромные капиталы – музеи, библиотеки и пр.” (Валери, 1994, с. 98). В настоящее время годовые финансовые обороты крупнейших звукозаписывающих, кинематографических и мультимедийных корпораций измеряются десятками миллиардов долларов, а цены на известные произведения живописи поднялись до невиданного прежде уровня, кроме того, данную индустрию можно назвать не только высокоприбыльной, но и крайне динамично развивающейся. И поэтому, уже в силу своих значительных капиталов, сфера искусства становится ареной нешуточной борьбы и перспективным объектом вложения инвестиций, в том числе и политических.
Спрос на произведения искусства велик, и увеличивается по мере общественного развития, это тот случай, когда “удовлетворение воскрешает желание”. Уже достаточно давно производство и потребление художественных произведений утратили свою взаимную независимость, и предложение напрямую зависит от спроса. Но и потребности стали гораздо шире, во многом благодаря растущей аудитории и значительной вариации вкусов. Действительно, на первый взгляд, перед человеком в современном обществе, раскрывается невиданное прежде богатство выбора: поп-культура соседствует с классической музыкой, модерн с постмодерном, абстракционизм с соцреализмом. Легко можно встретить поклонников почти всех жанров. Подобная дисперсия представляет собой переход от монизма, в том числе политического и эстетического, к плюрализму как принципу организации социополитического бытия. Национальным становится не суть художественного произведения, но лишь его окраска.
Как было отмечено, кроме материального капитала, искусство обладает еще и властным капиталом, который здесь понимается как возможности эффективного воздействия на массы, и эта возможность у искусства достаточно велика. Что же составляет ее базис?
Искусству исторически принадлежит целая область человеческого сознания, причем оказывающая значительное влияние, как на способность суждения отдельного человека, так и на общественные отношения между людьми. Оно тесно связано со сферой коллективного идеального, “сверх – Я” в терминологии З. Фрейда. Кроме того, эстетика обладает монопольным правом на использование и толкование таких глубоко укоренившихся в коллективном сознании концептов, как “прекрасное”, “низменное”, “возвышенное”, “смешное” и пр., обладающих значительным нормативным воздействием, а также может создавать универсальные перцепции в рамках определенной культуры, которые служат своеобразным эталоном и способны оказывать сильное влияние на общество. Искусство, как и профессия художника, естественно, официально признанного, в современном обществе традиционно считается общепризнанной ценностью, это гарантирует ему и защиту, и уважение, и средства к существованию. Наконец, [c.154] сама специфика искусства предполагает возможность сильного эмоционального воздействия на людей и вековую отлаженность механизмов этого воздействия.