В понятие ресурсов власти входит и то, что называется легальностью и легитимностью власти.
Легальность и легитимность власти. Термины “легальность” и “легитимность” имеют общий корень, который происходит от латинского слова “leg” (родительный падеж — legis), что означает “закон”. Видимо, потому эти понятия нередко считают тождественными. На самом деле понятия “легальность” и- “легитимность” далеко не тождественны, хотя в определенных условиях могут совпадать.
Легальность власти — это ее законность, понимаемая как действие через закон и в соответствии с ним, т.е. ее юридически нормативная узаконенность. Антиподом легальной власти является нелегальная, т.е. незаконная, неузаконенная власть. Причем одна вполне может переходить в другую. Аятолла Хомейни как противник шахского режима, т.е. легальной, законной, власти в Иране, был в 1964 г. выслан из страны и находился в эмиграции сначала в Ираке, а затем во Франции. В феврале 1979 г., вопреки угрозам официальных властей, вернулся в Иран. И шах, имевший в своем распоряжении армию, силовые министерства, но не имевший поддержки народа, не посмел тронуть духовного лидера Ирана. Аятолла Хомейни вскоре стал руководителем Исламской Республики Иран, а шах отправился в изгнание. Это стало возможным потому, что шахская власть, будучи легальной, законной (по шахским законам), была, как выяснилось, нелегитимной, т.е. не пользовалась доверием и поддержкой народа [c.170].
Легитимность власти показывает ее фактическую значимость для людей, степень ее престижа, ее “эмпирическую” узаконенность, но не благодаря закону, исходящему от власти, а благодаря закону человеческой расположенности.
Из сказанного можно сделать следующий вывод: власть может быть легальной и легитимной — тогда это крепкая власть; власть может быть легальной, но нелегитимной — тогда это шаткая власть. Всякая уважающая себя власть стремится стать и быть и легальной, и легитимной. Легальность и легитимность — качественно разные ресурсы власти, обладающие разным потенциалом функционирования.
Типы легитимности власти. Макс Вебер различал три главных типа легитимности власти как ее “внутренних оправданий”5.
1. Традиционная легитимность. Она покоится на авторитете нравов и обычаев, привычки ориентироваться на их соблюдение. Обычаи и традиции выполняют не только регулирующую роль в обществе, они обеспечивают преемственность поколений, непрерывность исторического процесса. Иногда думают, что монархия — это власть, которая сыграла свою роль, и сейчас ее можно отправить в музей древностей. Это не совсем так. Например, в современной Испании монархия обеспечила относительно плавный переход от диктаторского режима генерала Франко к демократии. Эсбер вообще считал, что для стабильности демократии полезно сохранение наследственного монарха.
2. Харизматическая легитимность. Харизма (от греч. charisma — милость, благодать, божий дар) — особая, исключительная одаренность, наделенность государственного деятеля, политического лидера такими качествами (мудрость, непогрешимость, пророчество, святость, а также бесстрашие, мужество и др.), которые резко выделяют его не только из общей массы людей, но и из состава политических “верхов”. Харизматическая власть — это власть, основанная на слепой преданности лидеру, которому приписывают некие высшие качества и почти мистические свойства. Если традиционная легитимность и соответствующая ей власть отличаются большой прочностью, то харизматическая власть живет, как правило, столько, сколько живет носитель харизмы.
3. Рационально-правовая легитимность, согласно Веберу, характерна для власти демократической. Ее отличает понимание обязательности выполнения своих обязанностей всеми “государственными служащими” — от рядовых до носителей власти. [c.171] Граждане доверяют не отдельной личности или группе лиц, находящихся у власти, а устройству государства, законам, согласно которым функционирует власть.
Вебер называет эти типы легитимности “идеальными типами”, прекрасно понимая, что в реальной политической жизни они встречаются редко. В большинстве случаев политическая власть представляет собой различные комбинации идеальных типов, переходы от одного к другому.
Разделение властей — это политико-правовая доктрина и конституционный принцип, лежащий в основе организации власти демократического государства.
Сама идея разделения властей возникла давно и возникла она из понимания той угрозы, которую несет обществу нераздельная, всеобъемлющая власть. Еще Цицерон советовал: чтобы небольшая группа людей или один диктатор не захватил всю полноту власти в обществе, чтобы влияние самых сильных не склонило в свою сторону всех избранных в государственные органы, необходимо, чтобы их состав был не единым, а разделенным, т.е. чтобы одна часть контролировала другую6.
Европейское средневековье, словно бы забыв о предостережениях и уроках античного мира, явило разные формы абсолютной монархической власти. Лишь одна церковь оспаривала власть монархов в надежде объединить в одном лоне власть духовную и светскую и таким образом самой стать абсолютной властью. Тогда слово взяли философы и политические мыслители. В отличие от своих античных предшественников, ставивших и решавших проблему “народ и власть”, мыслители Нового времени поставили проблему “гражданин (личность, индивидуум) и власть”, начав с обоснования необходимости разделения властей.
С теоретической концепцией разделения властей связаны имена двух выдающихся мыслителей XVII — первой половины XVIII в. — Джона Локка и Шарля Монтескье.
Локк доказывал необходимость разделения государственной власти на три ветви: законодательную, исполнительную и федеративную. В его понимании законодательная власть — это власть, которая имеет право указывать, как должна быть употреблена сила государства для сохранения сообщества и его членов. В хорошо устроенных государствах законодательная власть передается в руки лиц, которые сами или совместно с другими властями создают законы, и — что важно подчеркнуть — “сами подпадают под действие тех законов, которые были ими созданы”. [c.172]
Но так как законы, обладая постоянной и устойчивой силой, нуждаются в непрерывном исполнении или наблюдении за этим исполнением, необходим контроль за исполнением законов. Эта задача исполнительной власти.
Под федеративной властью Локк понимал ту власть в государстве, в компетенции которой находятся вопросы войны и мира, участие в коалициях и союзах, право вести дела со всеми лицами и сообществами вне данного государства, т.е. область внешней политики.
Что касается соподчиненности властей в государстве, то, по мнению Локка, “может быть всего одна верховная власть, а именно законодательная, которой все остальные подчиняются и должны подчиняться”7.
Монтескье внес коррективы в концепцию Локка о разделении властей. “В каждом государстве, — писал он, — есть три рода власти: власть законодательная, власть исполнительная, ведающая вопросами международного права, и власть исполнительная, ведающая вопросами права гражданского”8.
Как видно, эта формулировка несколько отличается от предложенной Локком и от той, которую обычно дают в словарях. В этой связи нужно принять во внимание следующие пояснения Монтескье: первая власть призвана создавать законы; вторая (исполнительная) — ведает внешними сношениями и обеспечивает безопасность; третья (исполнительная) — карает преступников и разрешает столкновения между частными лицами. Третью власть можно иначе именовать судебной.
Монтескье, во-первых, считал, что исполнительная власть должна находиться в руках монарха, независимо от законодателей; во-вторых, предложил двухпалатную модель парламента, в котором наряду с выборной нижней палатой как органом народного представительства существует верхняя палата пэров, представляющая аристократию.
Как видно, многие теоретические положения об идеальном государственном устройстве “подсказаны” Монтескье современной ему английской конституционной монархией, а верхняя палата пэров просто списана с палаты лордов.
Но главное в концепции Монтескье состояло в том, что, согласно его представлениям, власть должна принадлежать различным органам государства; сосредоточение властных полномочий в руках одного органа государства недопустимо. [c.173] Если законодательную власть соединить с исполнительной, то не исключено, что законодатель, применяя законы, не будет строго следовать содержащимся в них указаниям. В результате в стране воцарится Произвол. Если в одном органе соединить судебную и исполнительную власть, то может случиться, что судья будет притеснителем, действующим от имени и по поручению закона. А это тоже ведет к произволу. Недопустим и третий вариант — соединение судебной и законодательной властей, ибо в таком случае судья получит возможность изменять содержание закона в том или другом направлении.
“Чтобы не было возможности злоупотреблять властью, необходим такой порядок вещей, при котором различные власти могли бы взаимно сдерживать друг друга. Возможен такой государственный строй, при котором никого не будут понуждать делать то, к чему его не обязывает закон, и не делать того, что закон ему дозволяет”9.
Таким образом, своей концепцией Монтескье осуществил, говоря современным языком, прорыв в области политико-правовой теории.
Попытки Ж.Ж. Руссо обесценить концепцию разделения властей ссылками на то, что в государстве, где осуществлена “генеральная воля” суверенного народа (это проект Руссо), нет необходимости в разделении властей, что, напротив, слияние властей есть высшая форма демократии, успеха не имели.