Этим термином описывают неформальные властные отношения между индивидами или группами, занимающими неравные позиции, основанные на обмене бенефициями. Простейшим примером подобного рода двусторонних отношений могут служить малые сообщества – коммунальные образования и примитивные общества. Патрон – человек, обладающий высоким статусом, использует выгоды своего положения – свой авторитет и ресурсы – для оказания покровительства и представления бенифиций тем, чей статус низок – клиентов, которые в обмен за это оказывают ему поддержку и разного рода услуги.
Клиентельные отношения конституируют наиболее древние модели отношений. Сам термин заимствован у древних римлян. Сложившийся во II веке до н. э. институт клиентелы отражал аристократический характер римской общественной жизни. Патрон – знатный и богатый гражданин, либо полководец-завоеватель – оказывал покровительство своим вольноотпущенникам или гражданам покоренных общин, клиентам, не за денежное вознаграждение, а в обмен на преданность и личные услуги. Патрон, как правило, играл роль арбитра в спорах и конфликтах, возникавших внутри группы между ее членами и представлял интересы, обеспечивал защиту членам группы при рассмотрении их дел в публичных инстанциях. Свидетельством преданности клиента было его участие в свите патрона. Большая свита была показателем знатности и влияния патрона – и увеличивала шансы ее обладателя на победу в отборочном конкурсе на занятие высших государственных должностей. По свидетельству историков, стремление увеличить численность клиентов вело к частым злоупотреблениям, которые пытались пресечь с помощью различных законов, но сам институт остался неприкосновенен.
В отличие от племенных организаций – групп, которые соединяют людей вместе на началах крови, клиентелистские организации могут быть определены как такие, где связь лидеров клана или старших с “клиентами” или младшими строится на договорной основе. Особенность современного клиентелизма заключается в том, что связи носят более комплексный и разносторонний характер. Патрон выступает в роли стража, брокера, устанавливающего связь между центральной властью, которая распределяет ресурсы и массами, которые их получают. Кроме того, современный патрон, контролируя политические организации пользуется публичными ресурсами – рабочие места, пенсии, социальные льготы – тогда как клиенты, которыми могут быть и организации – этнические меньшинства, профессиональные союзы – в ответ оказывают электоральную поддержку.
Главным инструментом современного клиентелизма оказывается политическая машина – механизм возглавляемый и направляемый боссом, который играет роль и брокера и политического менеджера.
Особенно заметен клиентелизм в обществах переходного типа, претерпевающих ускоренную или насильственную модернизацию. Но являясь одной из форм регулирования общественных отношений через консенсус, клиентелизм представлен во всех политических системах и на всех уровнях.
Исследование содержания и специфики клиентелистских отношений в современных, в том числе и демократических обществах, расширило спектр исследуемых групп интересов и позволило более адекватно описать роль неассоциированных и в частности коммуналистских групп как в авторитарных, так и в демократических политических системах.
В то же время возрождение интереса к институциональному подходу в западном академическом сообществе во второй половине ХХ века неожиданно высветило элементы корпоративных структур в конфигурациях политических систем Запада, считавшихся если не эталоном, то по крайней мере стабильными демократиями – в Великобритании, скандинавских странах, а также в США и Канаде.
По замечанию Ф. Шмиттера, едва послевоенная волна демократизации, практически смыла, по крайней мере с лица Европы, корпоративные структуры авторитарно-этатистского или авторитарно-фашистского толка, как элементы неокорпоратизма, начинают обнаруживать себя в 60-е – 70-е гг., особенно в малых европейских странах с относительным культурным и языковым единством и хорошо организованными ассоциациями интересов, где имелись мощные социал-демократические партии – в Бельгии, Дании, Нидерландах, Швеции, Норвегии, Финляндии (см.: Шмиттер, 1997).
Тесное взаимодействие трех основных агентов макроэкономического процесса – государства, союзов предпринимателей и профсоюзов – повышало эффективность управления и способствовало экономическому росту при сохранении политической стабильности. Исследователи отмечают, что к несомненным достоинствам корпоративной модели можно отнести повышение эффективности финансовой системы, большую сбалансированность бюджета, снижение уровня инфляции, сокращение безработицы, падение забастовочной активности, уменьшение нестабильности в рядах политических элит. Но если жесткий контроль за деятельностью групп со стороны государства органично вписывался в теоретическую модель закрытых авторитарных систем, то контуры корпоративных отношений с разной степенью полноты и четкости, проступавшие в конфигурациях политических систем Запада, не могли не поставить под сомнение два важнейших постулата плюралистической теории.
Во-первых, широко распространенное мнение о том, что соревнование групп интересов обеспечивает всем участникам политического процесса равный доступ к ресурсам власти.
Во-вторых, утверждение о высокой степени автономии групп интересов от институтов государственной власти вообще и правительственной бюрократии в частности.
Так, например, в Великобритании Национальный Совет экономического развития (НСЭР) много лет являлся центром принятия решений по кардинальным проблемам государственной социально-экономической политики. Публикации национального бюджета предшествует обязательное обсуждение альтернативных предложений, вносимых Конфедерацией британской промышленности и Британского конгресса тред-юнионов по таким вопросам, как заработная плата, цены, налоги, инвестиции, уровень государственных расходов на социальные нужды и т.д. Сходным образом функционируют аналогичные учреждения в Бельгии, Голландии, ФРГ, Франции, США и других странах. Несмотря на существенные различия в компетенции и составе, во всех учреждениях подобного рода представлены основные “социальные партнеры” – бизнес, профсоюзы и государство.
В то же время исследователи обращают внимание и на ряд существенных отличий корпоративных структур в авторитарных и демократических политических системах. По мнению П. Вильямсона, отличительной чертой государственного корпоратизма является ограниченное признание либеральных свобод и народного участия при доминирующем положении правящей элиты (см.: Williamson, 1985). Корпоративные институты позволяют дисциплинировать и контролировать труд в странах с относительно слабо развитой экономикой, а также обеспечивают защиту относительно неэффективным и отсталым национальным индустриальным интересам при соревновании с международным бизнесом.
Напротив, либеральный, или социетальный корпоратизм развивается в недрах западных демократий. В его основе лежит представительство функциональных интересов, осуществляемое по парламентским, партийным и электоральным каналам теми организациями, кому публичная власть позволяет занять привилегированную позицию в состязательном процессе, который ведут неформальные институты вне правительства за установление демократического контроля над парламентскими процедурами или министерской ответственностью. В обмен на эту позицию группы интересов обеспечивают лояльность государственным институтам со стороны своих членов, обеспечивая тем самым проведение согласованной социальной и экономической политики. Условием развития корпоративных отношений данного типа является наличие сильных централизованных организаций, представляющих интересы труда и капитала, которые обладают способностью применять репрессивные санкции к своим членам, нарушившим условия коллективного соглашения.
По мнению ряда исследователей, либеральный корпоратизм в принципе совместим и с основными ценностями демократии – соревновательностью и участием. Политическая реальность западных стран свидетельствует, что им удалось в полном объеме сохранить гражданские свободы: регулярно проводятся выборы на состязательной основе, исход которых не предрешен заранее; органы власти ответственны за свои деяния и осуществляют политику, учитывающую требования народа.
Более того, скандинавские страны были первыми, кто опробовал новейшие демократические механизмы – участие рабочих в управлении предприятиями, полную “открытость политического процесса”, создание института омбудсменов для рассмотрения жалоб граждан, государственное финансирование политических партий и т.д.
Хотя ассоциации бизнеса и занимают очевидную привилегированную позицию, привилегии является следствием богатства и престижа, а не официальных санкций или регулирования. Само выражение “группы давления” ( pressure groups ) говорит о том, что американские группы интересов не имеют легкого доступа, который они могли бы себе позволить, обладай они квазиправительственным статусом, и поэтому вынуждены лоббировать. Указывая на дистанцию и отделение функций организаций бизнеса и правительства в США и Великобритании, принято рассматривать организации бизнеса как группы, находящиеся скорее вне правительства, нежели инкорпорированные в его рамки.