В.И. Головченко
Саратовский государственный университет, кафедра политических наук
Концепция «суверенной демократии» стала толчком для обсуждения со стороны представителей самых различных политических сил, публицистов и научного сообщества. Появление «Русской доктрины» – коллективного труда авторов и экспертов, под общей редакцией А.Б. Кобякова и В.В. Аверьянова1 – также вызвало общественный резонанс среди российских интеллектуалов, но масштаб его и вектор обсуждения был намного уже. Содержание большинства откликов на этот документ представляет, на наш взгляд, самодостаточный объект для изучения особенностей мировоззрения либерально‑ориентированной интеллектуальной элиты в современной России.
Как представляется, несмотря на неоднозначность и противоречивость многих положений, общий пафос «Русской доктрины» и обозначенные в ней важнейшие проблемы и пути их решения заслуживают более серьезного отношения, анализа и общественного обсуждения, чем то ерничание и шутовское осмеяние, которые имели место в значительной части российских СМИ. Не позиционируя себя как апологета данной доктрины, попытаемся разобраться в том ракурсе, который был обозначен в ее восприятии со стороны либерального интеллектуального сообщества.
Первый вопрос, который вызывает противоречивое восприятие данного документа, связан с самим использованием понятия «доктрина», не имеющего единой трактовки в обществознании. С советских времен «доктрина» понималась не просто как учение, научная теория, политическая система, руководящий теоретический или политический принцип, но в соотнесении с «доктринерством », трактуемым как слепое, некритическое следование какой-либо доктрине, как синоним начетничества и схоластики2.
Почему же тогда было выбрано именно это понятие, а не «концепция», не «идеология»? Думается, что одной из причин стало широкое использование понятия доктрины в российском правоведении, которое оказало воздействие и на его позитивное восприятие в других сферах общественнополитической жизни. С юридической точки зрения доктрина рассматривается: а) как мнения ученых-юристов по тем или иным вопросам, касающимся сущности и содержания различных юридических актов, по вопросам правотворчества и правоприменения; б) как научные труды наиболее авторитетных исследователей в области государства и права; в) в виде комментариев различных кодексов, отдельных законов, «аннотированных версий » (моделей) различных нормативно-правовых актов. В целом с точки зрения правовой практики доктрина – это исходящее от юристов‑теоретиков разъяснение законов и отдельных правовых норм3. По определению В.С. Нерсесянца, «доктрина права разрабатывает и обосновывает определенные юридико-познавательные формы (принципы, понятия, термины, конструкции, способы, средства, приемы и т.д.), трактовки позитивного права (его источников, системы и структуры, его действия и применения, его нарушения и восстановления и т.д.)»4.
Кроме того, в постсоветский период понятие доктрины прочно вошло в российскую социально-политическую практику в виде официально утвержденных документов, либо проектов («доктрина информационной безопасности», «демографическая доктрина России», «военная доктрина Российской Федерации», «экологическая доктрина России», «этнополитическая доктрина России» и др.).
Важно отметить, что данное понятие нередко рассматривается как синоним идеологии, особенно с учетом нарастания негативного отношения к последней как среди интеллектуалов, так и среди значительной части населения. По мнению С.В. Бошно, это не совсем правомерно, так как доктрина «обычно имеет доказательства своих тезисов, она рациональна», а идеология «тяготеет к религиозным способам воздействия на общество»5. Думается, лучше всех соотношение между доктриной и идеологией (без упоминания последнего термина) методологически обосновал Л. фон Мизес: «для того чтобы заставить работать социальные доктрины, необходима поддержка общественного мнения»6.
Исходя из этого, в ракурсе политологии доктрину в широком смысле, на наш взгляд, можно определить как совокупность теоретически обоснованных идей по какой-либо важнейшей общественной проблеме, представляющих собой объяснение породивших ее причин и социальный проект ее решения на основе определенных принципов и использования оригинальных механизмов и способов реализации.
С этой точки зрения «Русская доктрина» представляет собой максимально широкий социальный проект развития всех сфер общественной жизни, который авторы предполагали предложить населению России. В 2007 г., выступая перед московскими студентами, митрополит Кирилл дал очень лестную оценку концепции «Русской доктрины»: «Ее разработчики считают, что модернизация России неотделима от сохранения национально-духовных ценностей русского народ. Базовые ценности не должны быть предметом дискуссий ... Что будет с Россией, если она вступит на путь модернизации, не определив те базисные ценности, которые ни при каких условиях не могут быть изменены. Те ценности, которые определяют нашу национальную культурную и духовную идентичность»7.
Однако большая часть откликов со стороны обществоведов и журналистов не была комплиментарной.
Чего стоят одни эпитеты, которыми авторы награждали данную доктрину («суверенная теократия», «атомное православие», «получит ли церковь власть над Кремлем», «православный сталинизм» и т.п.).
Одним из резких критиков доктрины выступил А. Солдатов. Особенное недовольство у автора вызвала глава 9 доктрины «Идеология сверхнационализма», в которой главной опасностью для Русской империи объявляются «интернационалистские и космополитические тенденции». Видимо, А. Солдатов подразумевает, что эти тенденции принесли российскому народу одни только позитивные последствия. Вызывает неприятие автора и положительное отношение к ядерному оружию, сформулированное в «Русской доктрине», как к инструменту сдерживания внешних врагов России. Содержание статьи достаточно очевидно наталкивает на мысль, что ядерное оружие должно было получить публичное осуждение со стороны православия и его иерархов. При этом речь в статье идет только о российском оружии, что позволяет предположить, что ядерное оружие демократических стран (особенно США с их опытом Хиросимы и Нагасаки), в представлении Солдатова, – это гуманный инструмент для защиты идеалов демократии.
Для осуждения православия автор приплетает любое лыко в строку. По его мнению, «русское благочестие и раньше частенько приобретало брутальные, самоубийственные формы – казни и самобичевания Ивана Грозного, самосожжения староверов, общины бегунов и странников, уходящих в дремучие леса или хоронящихся по подвалам у “верных”»8. Как бы здесь не вспомнить «благочестивую» борьбу с еретиками в Западной Европе, публичные сожжения на костре по приговору инквизиции, Варфоломеевскую ночь, Крестовые походы и т.д. Но это же история демократических собратьев, которых, видимо, по мнению Солдатова, критиковать нельзя. Им можно только подражать и слепо учиться уму-разуму для того, чтобы уйти от варварского российского традиционализма.
Не случайно, что данная статья размещена на сайте Музея и общественного центра «Мир. Прогресс. Права человека» имени Андрея Сахарова9.
Учредителем Музея и общественного центра является Фонд Андрея Сахарова, а его председателем – Елена Боннэр. Об её отношении к России красноречивее всего говорит тот факт, что в 1992 г. на «свободном» ведущем российском телевизионном канале, в лучшее эфирное время, в течение двух часов вдова А.Д. Сахарова на всю страну критиковала Б.Н. Ельцина за то, что он не выполнил до конца заветы покойного диссидента по разрушению СССР как «тюрьмы народов» и не создал на территории России еще 50–60 и более самостоятельных демократических государств. Сколько десятков миллионов граждан второго сорта появится на территориях вновь образованных государств, сколько территориальных претензий они будут иметь друг к другу, сколько при этом прольется крови, каков будет характер «самостоятельных » политических режимов – все эти вопросы Е. Боннэр не интересовали. Главное – «Карфаген должен быть разрушен!» – любой ценой. Ну, а в случае возникновения конфликтных ситуаций на бывшей территории Российской Федерации всегда можно пригласить международные силы в лице НАТО, которые своими «точечными» ударами высокотехнологичного «гуманного» оружия быстро наведут демократический порядок, отделят «чистых» от «нечистых». К последним, очевидно, отнесут «русских колонизаторов», которых нужно будет вернуть на территорию Московии. Саха (Якутия), Ханты-Мансийское государство, княжества абазов, камчадалов, эскимосов, ительменов, эвенков и т.д. будут самыми «демократическими» государствами, с помощью «демократических» выборов под контролем международных наблюдателей сформируют этнически чистые автохтонные правительства и создадут все условия для деятельности транснациональных корпораций на своей территории. Мечта американской администрации поставить под международный контроль природно-сырьевые ресурсы России для более «справедливого» их использования будет воплощена в жизнь руками наиболее последовательных российских «демократов»10.
С. Бычков в своей критике «Русской доктрины » также не утруждает себя серьезными аргументами.
Передергивание смысла концептуальных предложений авторов доктрины, цитатничество на основе манипуляционной интерпретации, наклеивание ярлыков, использование либеральных штампов представляют собой основной ернический инструмент автора («марксистские догмы», «марксистская фразеология», «словотворчество», «сногсшибательные открытия», «бесхитростные предложения», «воинственность» и т.п.)11.
Подобные аргументы дополняются намеками на корыстные и криминальные интересы авторов доктрины. Например, по утверждению Г. Поляковой, «спрос на универсальные идеологические основы и ценности государства, по законам рыночного жанра, породил массу предложений со стороны различных сил, начиная от либерально-демократических и заканчивая православно-консервативными. Этим не преминули воспользоваться рвущиеся к власти олигархические группы, в том числе и связанные с РПЦ (достаточно вспомнить скандалы по поводу огромных капиталов, сколоченных на торговле безакцизными сигаретами и водкой). Именно они приняли самое деятельное участие в разработке и курировании таких масштабных политических проектов, как “Основы православной культуры” и “Русская доктрина”»12.