Введение
Развитие современных международных отношений строиться на принципах из теорий, которые были созданы и разработаны еще в 70–90-е годы XX века. В данном случае мы рассмотрим концепцию Ф. Фукуямы о «конце истории», концепцию С. Хантингтона о столкновении цивилизаций и геополитическую теорию З. Бжезинского.
Все три теории были разработаны американскими политологами еще в период Холодной Войны, точнее в заключительном ее этапе, когда в СССР активно проводилась перестройка, и все шло к его распаду, а, следовательно, к концу противостояния двух полюсов. Все три автора сделали своего рода футурологический прогноз на ближайшие десятилетия. Точность и полноту которого мы можем наблюдать, живя уже в XXI веке. СССР распался, на международной арене остался лишь один лидер – США, у которого нет противовеса, во всем мире активно развивается процесс глобализации, последствия которого непредсказуемы. Человечество опять находится на распутье. И все три автора предлагают свой путь, свою модель развития международных отношений. Нам же, как раз и необходимо их проанализировать.
Для этого необходимо, во-первых, четко сформулировать суть концепции, изложить основные положения и особенности каждой их них. Во-вторых, рассмотрев точки зрения авторов и проанализировав их, мы должны выявить основные сходства и различия всех трех теорий, по отношению к дальнейшему развитию международных отношений. На основе всего этого можно будет выявить влияние всех трех концепций на развитие международных отношений в современном мире и на ситуацию на мировой арене в ближайшем будущем.
1. Концепция Ф. Фукуямы «конец истории»
Фрэнсис Фукуяма – американец японского происхождения. Он родился 27 октября 1952 года в Чикаго. В 1974 году он окончил Корнеллский университет, а в 1977 получил в Гарварде степень доктора политических наук. Его карьера началась в Управлении политологических исследований РЭНД-корпорации, где он работал с 1979 по 1996 год. С 1996 года по настоящее время Ф. Фукуяма является профессором политологии в Университете Дж. Мэйсона в городе Фэрфаксе (штат Виржиния)[1].
В 1989 г. Ф. Фукуяма опубликовал в журнале «National Interest» статью с интригующим названием – «Конец истории?». Она была перепечатана более, чем в тридцати странах. А в 1992 году он опубликовал книгу «Конец истории и последний человек», а в 1995 – «Доверие. Социальные добродетели и созидание благосостояния». Эти книги окончательно закрепили за ним славу блестящего политолога. Но позднее появились и новые свидетельства его таланта – книги «Великое крушение» и «Наше постчеловеческое будущее», а также многочисленные статьи («Главенство культуры», «Началась ли история опять?», «Почему мы должны беспокоиться?» и др. Остановимся здесь на самых значительных работах Ф. Фукуямы. [2]
1.1 «Конец истории?»
Чем же так привлекла международную общественность эта статья? Она была написана в годы горбачёвской перестройки, когда дело уже шло полным ходом к вступлению нашей страны на демократический путь. Ф. Фукуяма обнаружил в этом приближающийся «триумф западной либеральной демократии» над «новейшим марксизмом», который он поставил на одну доску не только с большевизмом, но и с фашизмом.
«Триумф Запада, западной идеи очевиден, – уверенно заявляет Ф. Фукуяма, – прежде всего потому, что у либерализма не осталось никаких жизнеспособных альтернатив. В последнее десятилетие изменилась интеллектуальная атмосфера крупнейших коммунистических стран, в них начались важные реформы. Этот феномен выходит за рамки высокой политики, его можно наблюдать и в широком распространении западной потребительской культуры, в самых разнообразных ее видах: это крестьянские рынки и цветные телевизоры – в нынешнем Китае вездесущие; открытые в прошлом году в Москве кооперативные рестораны и магазины одежды; переложенный на японский лад Бетховен в токийских лавках; и рок-музыка, которой с равным удовольствием внимают в Праге, Рангуне и Тегеране»[3].
Отсюда и делался вывод о «конце истории»: то, чему мы свидетели, – не просто конец холодной войны или очередного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления. Это не означает, что в дальнейшем никаких событий происходить не будет, и страницы ежегодных обзоров газет по международным отношениям теперь будут пустовать, – либерализм победил пока только в сфере идей, сознания; в реальном, материальном мире до победы еще далеко. Однако имеются серьезные основания считать, что именно этот, идеальный мир и определит, в конечном счете, мир материальный.
В каком же смысле употребил Фукуяма здесь словосочетание «конец истории»? В том смысле, что с уничтожением коммунизма человечество вступает в последнюю стадию своего политического развития – стадию либеральной демократии и глобализационного капитализма. «Либеральная демократия может представлять собой конечный пункт идеологической эволюции человечества»[4]. В этой статье, Ф. Фукуяма не только похоронил коммунизм, но и поставил крест на общественной эволюции: о какой общественно-экономической эволюции может идти речь, если ничего лучше Западной демократии и глобализационного капитализма нет и быть не может? Это и есть «конец истории». Ясно, что этот термин явно неудачный, но он вошёл в историю. Вот почему его надо постоянно расшифровывать как «конец марксисткой идеологии», с одной стороны, и как «конец общественной эволюции», с другой.
Антиэволюционистская установка Ф. Фукуямы, сформулированная им в концепции «конца истории», является одновременно инволюционистской, поскольку его стремление к «завершению» общественной эволюции означает не что иное, как желание затормозить общественный прогресс, оставить в прошлом всякую мысль о построении общества, более совершенного, чем либеральный капитализм. Между тем, сам Ф. Фукуяма вовсе не осознаёт себя ретроградом. Он осознаёт себя больше оптимистом, чем пессимистом. Его оптимизм зиждется на вере в грядущую глобализацию, т.е. установление на Земле «нового мирового порядка» во главе с новой родиной его предков. Более того, он приобщает себя даже к наследникам Георга Гегеля, которого он открыл для себя через Александра Кожева (1902–1968) и который, по его мнению, тоже был теоретиком «конца истории», но по ошибке до сих пор воспринимается как предшественник К. Маркса. Он писал: «Гегель полагая, что в некий абсолютный момент история достигает кульминации – в тот именно момент, когда побеждает окончательная, разумная форма общества и государства». К несчастью для Гегеля, его знают ныне как предтечу Маркса и смотрят на него сквозь призму марксизма; лишь немногие из нас потрудились ознакомиться с его работами напрямую. Впрочем, во Франции предпринималась попытка спасти Гегеля от интерпретаторов-марксистов и воскресить его как философа, идеи которого могут иметь значение для современности.
Кроме Г. Гегеля, изложенного по А. Кожеву (Кожевникову), Ф. Фукуяма называет в качестве другого теоретика «конца истории» Макса Вебера (1864–1920). Он был оппонентом К. Маркса. Если последний выводил духовную надстройку общества из его экономического базиса, то М. Вебер, наоборот, выводил базис из надстройки. Он пытался это доказать на примере протестантской этики, которая, благодаря её установке на аскетизм, обеспечила, по его мнению, её приверженцам безбедное существование. М. Вебер, как и его ученик Ф. Фукуяма, видел в капитализме завершение общественной эволюции.
Вслед за М. Вебером Ф. Фукуяма переворачивает К. Маркса с ног на голову, он говорит, что непонимание того, что экономическое поведение обусловлено сознанием и культурой, приводит к распространенной ошибке: объяснять даже идеальные по природе явления материальными причинами. Китайская реформа, например, а в последнее время и реформа в Советском Союзе обычно трактуются как победа материального над идеальным, – как признание того, что идеологические стимулы не смогли заменить материальных и для целей преуспевания следует апеллировать к низшим формам личной выгоды. Однако глубокие изъяны социалистической экономики были всем очевидны уже тридцать или сорок лет назад. Почему же соцстраны стали отходить от централизованного планирования только в 80-х? Ответ следует искать в сознании элиты и ее лидеров, решивших сделать выбор в пользу «протестантского» благополучия и риска и отказаться от «католической» бедности и безопасного существования. И это ни в коем случае не было бы неизбежным следствием материальных условий, в которых эти страны находились накануне реформы. Напротив, изменение произошло в результате того, что одна идея победила другую.
Идею «конца истории» в анализируемой статье Ф. Фукуяма обосновывает не только с историко-научной точки зрения, но и с общественно-исторической точки зрения. Он выводит её из победы либерализма над фашизмом и коммунизмом. Так, по поводу последнего он рассуждал, что гораздо более серьезным был идеологический вызов, брошенный либерализму второй великой альтернативой – коммунизмом.
Т.к., либеральному обществу присуще фундаментальное неразрешимое противоречие: это – противоречие между трудом и капиталом. Впоследствии оно служило главным обвинением против либерализма.
«Оглядываясь назад, мы, живущие в век старости человечества, могли прийти к следующему заключению. Ни один режим – ни одна «социоэкономическая система» – не может удовлетворить всех и повсюду, в том числе и либеральная демократия. Вопрос не в неполноте демократической революции, то есть не в том, что блага свободы и равенства не были распространенны на всех людей. Неудовлетворенность свободой и равенства. Таким образом, те, кто остался неудовлетворенным, всегда будут иметь потенциал запустить историю заново»[5]. Но разрешить это противоречие, с точки зрения Ф. Фукуямы, западному либерализму ничего не стоит. С завидной лёгкостью он объявляет, что классовый вопрос успешно решен Западом. Американский капитализм для Ф. Фукуямы, несмотря на его некоторые шероховатости – венец создания. Он пишет: «Это не означает, что в Соединенных Штатах нет богатых и бедных или что разрыв между ними в последние годы не увеличился. Однако корни экономического неравенства – не в правовой и социальной структуре нашего общества, которое остается фундаментально эгалитарным и умеренно перераспределительным; дело скорее в культурных и социальных характеристиках составляющих его групп, доставшихся по наследству от прошлого»[6]. Иначе говоря, что разрыв между богатыми и бедными со временем становится в США всё больше и больше виноват не капитализм, а сами богатые и бедные. Здесь можно предположить, что богатые здесь чуть-чуть виновнее бедных, ибо на их стороне власть, которая могла бы, в конце концов, принять такое замечательное законодательство, которое окончательно превратило бы Америку в земной рай.