Вспомним, что нормы политической этики как раз и направлены на то, чтобы не допускать превращения соперничества, конфликтности во враждебность и озлобление. Тогда выигрыш одних в ходе так называемой мягкой конкуренции хотя и может означать проигрыш других, но в данном случае проигрыш не ведет к тотальному попранию интересов проигравших. Действие по правилам честной игры цементирует устои политического порядка в целом, дает новые шансы для последующих выигрышей, выявляет дополнительные возможности продуктивного диалога, открывает новые, подчас неожиданные перспективы.
Презумпция честной игры такова: депутаты принимают нормы и ценности политической этики успеха в качестве и побудителей к деятельности, и ее ограничителей, они способны сбалансировать свои цели, средства и ограничители, а также понять, где и когда надлежит отказаться от применения правил политической целесообразности. Те же, кто не принимает этих норм и ценностей, оттесняются на периферию парламентской жизни, морально табуируются.
Вернемся к парадоксальной ситуации, бросающей вызов здравому смыслу, на который опираются этические рационализации в своей деонтической логике: как быть со сферой собственно моральной компетенции этических комитетов, с их притязанием на собственно моральное оценивание?
Как известно, если моральные универсалии, абсолюты морали предлагают «не судить», запрещают претендовать на роль «нравственного судьи», всячески поддерживая непоказную скромность, то партикулярные моральные кодексы, различные отрасли прикладной этики (профессиональные кодексы, политическая мораль, этика предпринимательства, этос управления, этика воспитания и др.), преодолевая парадоксальность морали, уже не содержат подобных самоограничений. Все они, начиная проповедовать отказ от оценок, немедленно утрачивают свое назначение – быть моральными средствами обеспечения эффективности и успешности специализированной человеческой деятельности.
Нормативно-ценностная регуляция на основе данных кодексов, хотя в них добро и зло не отделены друг от друга однозначно, без полутонов, (как хотелось бы носителю массового сознания), имеет притязательный характер. Иначе говоря, она предполагает обязательность, долженствование, не только направленные субъектом на самого себя, но и относящиеся к другим. Этим своим свойством она роднится с правом, не утрачивая, впрочем, специфичности собственно моральной регуляции и ориентации поведения. В этой связи представляется уместным утверждать о существовании в поле политической деятельности этико-правового кондоминиума над действиями политиков, что относится и к институту российского депутатства.
Этические комитеты парламентов могут и должны не только заниматься профилактикой девиаций, но и высказывать оценочные суждения по поводу тех или иных поступков (проступков) депутатов. Они могут и должны сопровождать выносимые оценки не только санкциями типа неодобрения или порицания, ограничения коммуникаций, но, как уже говорилось, и санкциями институциональными, формальными, заранее определенными и отнюдь не стихийными.
Попытаемся хотя бы пунктирно наметить главные сюжеты нравственной философии депутатства, лежащие в основе его кредо. Мы не рассматриваем здесь этические координаты деятельности российского парламента в целом и не анализируем политические взгляды депутатов, программы парламентских фракций, принятые палатами решения, декларации, законы и т.п. с точки зрения их нравственного значения.
Такая задача неминуемо увела бы нас в тему политики и морали, содержащую оценочные шаблоны и клише соответствующих суждений для массового сознания. Пришлось бы определить нравственную «цену» того или иного политического курса, возобладавшего в парламенте, если в нем доминирует сплоченное большинство, и «цену» консенсуса, если в нем нет доминирующего большинства. Пришлось бы определиться с моральной легитимацией как политического курса, так и консенсуса, устанавливать способность общественной нравственности (преимущественно представленной в виде указанных оценочных шаблонах и клише) контролировать политическую деятельность органа представительной власти. Все это само по себе исключительно важно, тем более, что невозможно полностью отстраниться от политической практики в ее соотношении с моралью, когда обсуждаются кодекс и кредо политического поведения депутатов.
Политическая этика формулирует и защищает правила честной политической игры. Они очень своеобразно соотнесены с правилами политической целесообразности и политического искусства, при этом и те, и другие правила имеют деонтическую природу. Политик обязан быть успешным деятелем, ориентироваться на достижение своих целей по принципу «максимальный результат при минимальных усилиях». Долг депутата – отстаивать именно такую установку. В противном случае вся его легислатура обессмысливается.
Однако, ориентация на достижение программных целей и задач, достижение политического успеха (не обязательно громкого) лишь тогда нравственно оправданы, когда не нарушается другое, не менее существенное долженствование – необходимость соблюдения правил честной политической игры (не лицемерить, не обманывать, держать слово, выполнять взятые обязательства и т.п.), независимо от того, выгодно или невыгодно это делать в каждом конкретном случае. Понятно, игра при этом сразу же усложняется. Соединить одновременно критерии успешности с критериями честности, две лишь в конечном счете сплавляемые стратегии поведения, не просто. Но нельзя и уклониться ни от одной из них – достижение успеха не вообще в политике, а в честной политической игре является прямой обязанностью политика, частью его духовной социализации.
Проще всего исповедовать деонтику политической необходимости, якобы дающей депутату индульгенцию на моральное отступничество и призывающую только по возможности минимизировать отказ от моральных ценностей. Политическая практика изобилует примерами подобного рода. Считается, что где-где, а уж в политике без подобного оппортунизма нельзя добиться реализации благородных целей («хотели как лучше»). Такие предлоги подчас благосклонно воспринимаются - либо прямо, либо через соответствующие рационализации – массовым сознанием, тем более, если под эти предлоги подверстываются стремления осчастливить чуть ли не всю страну, государство, отдельную группу населения и т.п. На такой почве легко вызревает феномен политического двуличия, лицемерия и цинизма, которых вскоре перестают стыдиться и подчас ими бравируют, почитают за доблесть, когда соревнуются в мастерстве по этой части в духе древнеримского авгуризма.
С другой стороны, нельзя смешивать честность с грубой прямолинейностью, негибкостью, наивностью, которые противопоказаны политику. Через такую специфическую форму этических рационализации, как охотно читаемые и почитаемые биографии выдающихся политиков (Ш. де Голль, Дж. Неру, Ф. Рузвельт, Ф. Миттеран и др.) массовое сознание воспринимает эту этико-праксиологическую истину. Лавирование, компромиссы, умение комбинировать, находить хитроумные ходы – вещи совершенно необходимые депутату, но они вовсе не означают одобрения беспринципности, моральной нечистоплотности, бессовестности, трюкачества, демагогии, отказа от действий с «чистыми руками». Подобно тому, как можно было побеждать в безупречно честном рыцарском поединке или на дворянской дуэли с очень высокими ставками при проигрыше, так и в политике можно вести честную игру и при том добиваться успеха.
Заметим, что от депутата требуется честность не только по отношению к обещаниям, данным избирателям, не только по отношению к «своим» (членам фракции, партнерам по коалициям, членам партии или движения), но и по отношению к «чужим» – политическим оппонентам и даже противникам.
В качестве ответной реакции на моральное отступничество возникает ажиотажный «спрос» на политическую честность, весьма, к слову сказать, отличающуюся по своим последствиям от честности бытовой. Не так давно один наш видный политический деятель заявил по телевидению: дело не в новых идеях и не в программах, а в том, чтобы власть на своих вершинах была честной, не врала и не воровала! Понять его можно. И этот императив импонирует массовому сознанию. Но при этом забывается, что власть, в том числе и власть представительная, должна быть эффективной, социально выверенной, ответственной и профессионально исполняемой, Когда же возникает дефицит на честность, тогда она становится самым ходовым товаром на политическом рынке и предметом опасных популистских спекуляций. Это сопровождается самовосхвалением парламентских «крикунов», да так, что, как говорили прежде, белизна их риз слепила взор наблюдателю. С популизмом связана и коварная игра на неспособности рядового избирателя – субъекта массового сознания – разобраться в тонкостях политики, в ее профессиональных «тайнах».
Стремление согласовать установки на успешность своей деятельности с политической честностью нередко ставит депутатов перед труднейшим моральным выбором, когда приходится поступиться одной нравственной ценностью ради осуществления другой – иногда нет иного достойного пути без подобной жертвы. Депутатам, не заглядывая в «святцы» кодекса, предстоит самим сделать верный выбор, то есть сопоставить противоречащие друг другу ценности в конкретной ситуации и взять на себя всю ответственность за выбор, за его ближайшие и отдаленные последствия (ведь политическая этика – во многом консеквенциональная, а не только мотивационная система).