Иногда кажется, что власть, погрязшая в клевете, заслуживает очернения любыми способами, но это не так. Поступать подобным образом – значит сознательно принимать и использовать грязную методологию врага, против которой как раз мы и выступаем. И далеко не всегда получается, что если одна сторона конфликта обманывает (сторонники власти), то другая (оппозиция) с неизбежностью говорит правду. Обе стороны могут врать, и уж не все враги диктатуры отличаются честностью и духовной непогрешимостью. Но если мы считаем себя противниками черного пиара, то не имеем никакого морального права брать его же на вооружение. Вообще, даже если бы мы были не противниками, а сторонниками обмана любой ценой, такая идеологическая позиция все равно не давала бы нам права его использовать. Только не все это понимают и не все этому категорическому императиву следуют. И как это ни парадоксально, к власти приходят не герои, а антигерои, использующие весь арсенал тяжелой артиллерии – черный пиар, подкупы, убийства, теракты. Именно они – коррупционеры, хамелеоны-подлизы, лицемеры-перевертыши и откровенные преступники – получают «заслуженный» respect. Герои современности – не «верхи» спецслужб типа генералов Здановича и Патрушева, не Путин и Медведев, не толпы послушных и угодливых рабов, готовых ради своего счастья и успеха пойти по головам. Герои – как раз те, у кого находятся силы и смелость противостоять им.
Если на время отсечем идею о причастности силовиков к взрывам в России и признаем общепринятую версию, согласно которой виноваты служители Аллаха, то все равно отчасти упремся в вину не только шахидов, но и силовиков. Так, Ю. Латынина утверждает, что в России самые дешевые теракты потому, что террористам (выходцам из исламского мира) помогают сотрудники милиции за мешок сахара. В Америке, например, спецслужбы в этом смысле не настолько коррумпированы, а потому там устроить теракт будет значительно сложнее[96]. Следовательно, если власть напрямую непричастна к взрывам, она прилагает к ним руку косвенным путем. Не искореняя, а только множа коррупцию как в своих верхних, так и нижних эшелонах, она неспособна бороться с внешней угрозой. Повторимся, что взрывы вполне могут быть результатом не внешней, а внутренней угрозы. И не просто внутренней, а локализованной в самой власти.
Человеку, привыкшему черпать информацию из экрана телевизора и газетных страниц, дико не просто принимать на веру описанную выше концепцию терактов, но даже думать о ней как возможной. Действительно, предположить, что спецслужбы, призванные охранять гражданский покой, способны не только не обеспечивать его безопасность, а объявлять ему войну, обывателю непомерно трудно. Убеждение «этого не может быть» оказывает очень хорошее психологическое давление на сознание «простого человека», хотя кроме субъективизма в нем по сути ничего нет. Наконец, чисто психологически почти любой человек, будучи привязанным к какой-то референтной группе или этносу, будет кривиться при каждом услышанном обвинении в адрес этой группы или этноса и искать повод оспорить подобные обвинения, затронувшие СВОЕ – сослуживцев, приятелей, друзей, родственников и т.д. Свое – оно всегда свое, и поэтому оно и предстает в более хорошем свете. Приятней и комфортней «увидеть» неточности и ошибки в идеях, критикующих меня и мое окружение, чем согласиться с критикой. Приятней и комфортней отрицать критику, направленную на мое близкое или дальнее окружение, но все равно МОЕ. Такая вполне нормальная и понятная позиция является барьером для объективности[97]. Другое дело – оправдано ли воспринимать то правительство, которое мы имеем сейчас, в качестве референтной группы? Я уверен, что нет. Разве есть какие-то доводы, опровергающие известный факт войны НКВД или КГБ против собственного народа? Разве можем ли мы найти достоверные сведения, ставящие крест на многочисленных репрессиях, имевших места в не столь уж далеком прошлом? Так почему же следует современность рассматривать через призму этого пресловутого «не может быть», когда есть много доказательств (пусть не совсем полных) для поддержки концепта «это вполне возможно»?
Если взрывы организовали они, то есть спецслужбы, то чудовищность этого преступления не имеет никаких мыслимых границ. Кто-то погиб под обломками зданий, а кто-то положил себя в Чечне, война в которой легитимировалась якобы чеченскими терактами. И к чему эти смерти? Ради чего? Ради величия России или ради величия тех, кто у ее руля? Скорее всего именно второе. Обвинения в адрес спецслужб были обнародованы – и почти никаких гражданских возмущений не последовало! Почему? Не только потому, что основной массе все равно, кто за этим стоит. А еще и потому, что массы в обмен за безопасность потребовали фашизма, то есть дали внегласное разрешение властям творить все что угодно, ввергая Россию в пучину бесправия. Однако наведение порядка в стране и борьба с преступностью не должны ограничивать гражданских прав, так как в ином случае это противоречит самой идее порядка и борьбы с преступлениями.
К. Уилбер, рассуждая о различиях между естественной и патологической иерархиях, говорит о холоархии, согласно которой то, что является целым (холон) на одном этапе эволюционного процесса, становится частью (субхолон) целого на следующем этапе. Так, атомы – части молекул, молекулы – части клеток, клетки – части организма. Но когда какой-то холон, какой-то элемент вместо нормального превосходства и осознания себя частью чего-то большего оказывает подавление и нежелание становиться частью, хочет господствовать над своими собратьями по иерархическому уровню, «власть заменяет общность, господство заменяет общение, угнетение заменяет взаимность»[98]. И когда люди объединяются в многочисленные группы для достижения каких-то целей, эти группы людей находятся на одном уровне социальной иерархии, пока одна из них не начинает диктовать свои условия и правила, нисколько не учитывая интересов других групп и объединений. Она разрастается, как раковая опухоль, и в меру своих возможностей поражает все остальное, не желающее вступать в нее как часть в целое. В истории было множество случаев, когда какая-либо часть политической арены, забыв о том, что она – всего лишь часть, – начинала диктовать правила игры, и, ввязываясь в борьбу и побеждая, праздновала свое господство над всеми остальными, жестко ею подавленными, политическими силами. Тогда понятие законности утрачивало для нее всякий смысл, она ставила себя над законом, в качестве единственного субъекта (автосубъекта, чья воля сводилась к саморазвитию и самообеспечению) политического воления. Иначе говоря, она не только диктовала нормы и правила, но и обеспечивала [при помощи насильственных методов, в основном] выполнение этих норм другими политическими силами [при условии, если они остались], фактически находясь не под законом, а над ним. Именно так рождаются новые тоталитаризмы, у которых нет никакой законной легитимности. Именно такое положение у «Единой России», стоящей выше закона, выше Конституции, а потому позволяющей себе навязывать своим конкурентам и всему народу правила, выполнение которых обеспечат рост и процветание только корпорации – этого моносубъекта (или сверхсубъекта) политического воления – и только его.
М. Фуко, анализируя понятия безумия, монструозности и преступления, связывает воедино властителей и преступников, считая, что преступник – это тот человек, который пытается навязать общественному телу свой собственный интерес, противоречащий общесоциальным законам, тем самым разрывая общественный договор, под которым когда-то подписывался. «И преступление, являясь своеобразным расторжением договора, то есть утверждением, предпочтением личного интереса наперекор всем остальным, по сути своей попадает в разряд злоупотребления властью. Преступник – в известном смысле всегда маленький деспот, на собственном уровне деспотически навязывающий свой интерес»[99]. А значит, «преступник и деспот оказываются родственниками, идут, так сказать, рука об руку, как два индивида, которые, отвергая, не признавая или разрывая фундаментальный договор, превращают свой интерес в своевольный закон, навязываемый ими другим»[100]. И далее Фуко отмечает, что «своеволие тирана является примером для возможных преступников или, в своем фундаментальном беззаконии, разрешением на преступление»[101]. Так что современная политическая система практически не отличается от антиобщественных структур и индивидуумов, – они все преступны в равной степени. И ее преступность заключена в стремлении любыми средствами установить собственную политическую гегемонию, «убрав в сторону» любые другие политические дискурсы и идеологии, которые представляются неугодными.
Власть инвестирует себя в общественное тело, в массовое сознание. Оно воздействует посредством приказов, распоряжений и т.д. Но – что важно отметить – стоит только власти усилить свое воздействие, как внутри объекта воздействия «неизбежно появляется притязание на свое тело против власти <…> И сразу же то, чем была сильна власть, превращается в средство нападения на нее… Власть проникла в тело, но оказалась «подставленной» в самом теле…»[102]. В продолжение этой мысли скажем, не без тени иронии, что исследования, подобные данному, созданы той властью, которое критикуется в настоящей работе. Да и все акции протеста, митинги и вообще дискурс несогласия возникли благодаря той инстанции, против которой они направлены. Таким образом, заигравшаяся с террором власть столкнулась с создаваемыми ей же антителами, что и требовалось доказать. Проводя некую параллель с психоанализом, отметим, что концепт «бессознательное» в науке появился не сам собой, возникнув из ниоткуда, а в том числе благодаря следующему наблюдению: несмотря на приказы, строгие моральные, этические и прочие нормы, предписания и всякого рода императивы, люди во многих случаях ведут себя по-другому, не в соответствии с ними. Коммунизм как целостное течение оформился не сам по себе, путем просто кумулятивного прироста идей, в результате которого появилось цельное и внутренне непротиворечивое (парадигмальное) мировоззрение; его появление обязано набиравшему обороты капитализму. Таким же образом оппозиция появляется не только благодаря мягкости власти, когда ничто не подавляется, а значит, цвести позволено всему, что угодно. Как это ни парадоксально звучит, в некоторых случаях оппозиция возникает, наоборот, как ответ на предельную жесткость эксплуататоров, как бунтарь, восставший против тирана; тирания сама (бессознательно) создает бунтарей против себя же – такая вот диалектика. Тезис рождает антитезис. Поэтому какой бы избыточной и жестокой власть ни была, все равно она не сможет контролировать все – и в любом случае за пределами пространства контроля останется внеконтрольная оппозиционная дискурсивность.