Другая концепция, которую условно можно назвать "классической", уходит корнями в философию Канта, идеи шотландского Просвещения, наследие французской революции, философию Гоббса и Локка и, наконец, в различные варианты классического либерализма XIX века. В современной западной политологии особенно популярной считается англо-американская версия этой концепции, в рамках которой ГО рассматривается как саморегулирующаяся сфера, высший охранитель индивидуальных прав и свобод, которые необходимо защищать от постоянных угроз вторжения со стороны государства. Если романтическая критика Гегеля и Маркса формировалась в ряде аспектов под влиянием античной философско-политической традиции (особенно философии Аристотеля), в классической концепции было отчетливо выражено понимание того непреложного факта, что современный цивилизованный человек никогда не мог бы чувствовать себя свободным, живя в соответствии с греческими представлениями о свободе. Это вполне естественно, поскольку вся современная жизнь определяется постоянно возникающими конфликтами между аппаратом государства и обществом. Суть этих конфликтов была прекрасно сформулирована итальянским политологом Джованни Сартори: "…Как только мы имеем государство, которое отлично от общества и стремится к господству над ним…, власть народа может быть только властью, взятой от государства".
Такая формулировка, конечно, заключает в себе парадокс. Любая концепция ГО всегда может рассматриваться как специфическая форма взаимодействия общества и государства. Ведь государство в определенном смысле предшествует обществу. Его специфической целью является поддержание принудительной схемы законного порядка, с помощью определенных предписаний и санкций, обеспечивающих всеобщую безопасность. Только под защитой закона могут создаваться многообразные социальные образования. Правовое государство, следовательно, составляет сердцевину ГО и именно в этом смысле ему предшествует. В этом плане, прогресс ГО предопределяется в реальной жизни эволюцией самого государства, а вовсе не степенью развития гражданской автономии.
Нет ничего удивительного в том, что большинство специалистов, принадлежащих к различным направлениям интерпретации самого феномена ГО, почти единодушно выделяют две основные стадии в его формировании:
1) стадия национальной интеграции;
2) стадия универсализации принципа гражданства внутри государства-нации. Возникновение в XIX веке мощного социалистического движения в западноевропейских странах и успех его попыток добиться гражданской эмансипации рабочих в смысле предоставления им всей полноты политических и экономических прав имели огромное воздействие на эволюцию классической концепции гражданского общества, которая сначала стала отождествляться с идеей универсального гражданства, а в наши дни фактически стала сливаться с понятием либеральной демократии.
Такая эволюция создала в дальнейшем трудности идеологического и теоретического порядка. Отождествленная с либеральной демократией, идея гражданского общества стала приобретать открыто прозападную ориентацию. Вследствие уникальной комбинации федерализма, автономных ассоциаций, разделения церкви и государства, защиты индивидуальных свобод, которые, в свою очередь, были результатом соединения традиции пуританской духовной революции и английского общинного права, Соединенные Штаты Америки издавна стали рассматриваться в качестве идеальной модели гражданского общества. Например, в знаменитой работе А. де Токвиля "О демократии в Америке" американская модель была противопоставлена западноевропейским обществам, где индивидуальные права рассматривались как уступка со стороны государства.
К началу ХХ в. токвилевская концепция американской демократии бала разрушена Максом Вебером на основе анализа новых фактов развития в США аппарата бюрократического управления. В дальнейшем, происшедшая в Западной Европе демократическая революция, которая завершилась в 60-е г. г., привела к формированию представления о Западе как единственном оплоте ГО. Либеральный Запад стал таким образом противопоставляться авторитарному Востоку.
Подобного рода иерархия устраивала, конечно, далеко не всех ученых, в особенности, тех, мировоззрение которых формировалось под влиянием академического марксизма. Критика питалась очевидными противоречиями самой прозападной версии ГО, идеализировавшей отнюдь не идиллическое развитие американской демократии в послевоенные годы. Например, в США чернокожие американцы только к середине 50-х г. г. были признаны в качестве полноправных граждан (в результате процесса "Браун против министерства образования"). Кроме того, развитие капиталистической экономики само по себе далеко не везде означает прогресс ГО. Можно ли говорить о существовании гражданского общества в таком вестернизированном этнократическом государстве как Израиль?
Обсуждение всех этих явных противоречий дало толчок не только к пересмотру классической концепции ГО (например, в теориях "двойной реструктуризации" отношений государства и гражданского общества Д. Хелда, "публичной сферы" Х. Арендт, "коммуникативного пространства" и "делиберативного форума" Ю. Хабермаса) но и к глубоким сомнениям в возможностях ее дальнейшего существования. Так были созданы предпосылки для возникновения принципиально новой концепции ГО, которую некоторые ученые называют постмодернистской, поскольку ее источником действительно были новые постмодернистские интерпретации социальной теории. Другим источником этой концепции является современная феминистская литература. Изучение процессов перехода от авторитарных форм правления к демократии в Латинской Америке, а позднее в странах Центральной и Восточной Европы также стимулировали тенденцию к "переоценке ценностей" в постмодернистском направлении.
Наиболее типичная формула в рамках данного направления выглядит следующим образом: возможны различные гражданские общества для различных времен и обстоятельств. Носителями идей ГО могут быть любые силы, подрывающие авторитаризм. Своеобразным апофеозом нового истолкования может считаться следующее замечание М. Леонтьева: в гражданском обществе нет ничего существенно демократического и поэтому сама концепция одновременно апеллирует как к представителям маргинализированных социальных движений, так и к демократическим элитам, которые поддерживают такие организации как Всемирный банк реконструкции и развития и Международный валютный фонд.
Классическая модель ГО была объявлена постмодернистами "статичной" и ей была противопоставлена так называемая "модель участия", выдвигавшая на передний план "позитивные права" граждан - участников массовых движений и коллективных действий, свойствами которых являются мобильность, творчество, продуктивность, ассоциация, жизненность и т.д. В результате, к моменту развертывания "бархатных революций" в постмодернистской политической теории акценты были перенесены от анализа развитых форм ГО в рамках модели либеральной демократии на потенциальных его носителей внутри антиавторитарных движений.
В принципиальном смысле новая теория была типичным примером смешения радикального элитарного подхода со ставшими уже традиционными приемами анализа, разработанными в рамках западной транзитологии. В транзитологической литературе ГО определялось преимущественно в понятиях, характеризующих развитие политических институтов, приобретение конституционных прав. В соответствии с подобным подходом такие протестные организации как польская "Солидарность", венгерский "Демократический форум" или же организации, созданные советскими диссидентами, стали рассматриваться в качестве основных элементом рождающегося ГО, особенно после того, как эти организации вступили в период институализации. Тем самым как постмодернистский, так и традиционный политологический анализ внесли свой вклад в формирование интеллигентской мифологии, камуфлировавшей процесс возникновения новой посткоммунистической бюрократии с ее символической политикой, или анти-политикой.
Истоки этой мифологии очевидны. Бюрократический социализм советского типа органически не признавал и был несовместим с существованием легитимных и идеологически признанных форм автономных организаций, представлявших экономические, социальные и культурные интересы. "Организованная безответственность" плановой социалистической экономики, старые партии и массовые организации не были носителями такого типа политического образования, который способствует выявлению, артикуляции и организации индивидуальных и групповых интересов, независимых от государства. Но либеральные демократии, о стремлении создать которые декларативно заявляли сменившие коммунистов новые правительства, не могут функционировать вне таких независимых организаций, артикулирующих многообразные интересы общества и участвующих в разработке и принятии политических решений. Профсоюзы и ассоциации предпринимателей, частные организации и объединения свободных профессий, независимые СМИ, - все эти структуры являются противовесом патерналистским претензиям государства и бюрократии. В посткоммунистических обществах эти структуры отсутствовали. Исключение составляли столицы и крупные города, где традиции университетского образования и развитая система массовых коммуникаций способствовали возникновению заинтересованных групп, независимых профсоюзов, организаций предпринимателей, хрупких политических партий и более или менее эфемерных массовых политических движений и объединений. В результате мирные революции в странах Центральной и Восточной Европы (а в дальнейшем и в России) возглавлялись и осуществлялись не каким-то новым восходящим социально-экономическим классом, но небольшой политической контр-элитой, сформировавшейся преимущественно из перебежчиков из рядов старой номенклатуры, представителей академической интеллигенции и т.п. Протестующие массы - рабочие и служащие играли некоторую роль только в весьма короткий период массового народного протеста и драматического "поворота власти" в 1989-1990 г. г.