Роль и влияние партий на уровне региона как самостоятельных субъектов политического процесса устойчиво снижается в период между выборами. Как показывает практика, после выборов происходит смещение акцентов в сторону неполитических, корпоративных, отраслевых, групповых и иных интересов. И это очевидно, если учитывать, что в регионах корпоративный принцип общественной жизни всегда доминировал над социально-политическим и партийным.
Хроническая слабость российских политических партий подрывает стимулы к партийной активности, в результате гражданское общество оказывается не представленным на политическом уровне. В связи с этим возникают благоприятные возможности для проникновения в парламент независимых «бюрократов» и «хозяйственников» и укрепления «нежелательных» связей между исполнительной и законодательной властями. Преодолеть названные недостатки формирующейся партийной системы и был призван Федеральный закон от 11.07.2001 г. №95-ФЗ «О политических партиях», который предусматривает: ограничения на минимальную численность партии (не менее 10 тыс. членов) и ее региональных отделений (наличие таковых не менее чем в половине субъектов РФ, численностью не менее 100 человек); требование фиксированного членства в партиях; признание статуса партии лишь за общероссийскими общественно-политическими объединениями; запрет на создание политических партий по признакам профессиональной, расовой, национальной или религиозной принадлежности; введение государственного финансирования партий и др.
Все эти ограничения призваны поддерживать концепцию закона, которая заключается в создании в России мощных общенациональных партий, которые будут реально представлять интересы своих избирателей. В результате в России должна быть создана необходимая для развития российского гражданского общества составляющая – эффективная обратная связь общества и власти. Несмотря на то что демократический опыт России пока невелик по сравнению с западными странами, безразличия и цинизма в отношении демократической политики и политиков в нашей стране, пожалуй, гораздо больше. [6]
Из всего сказанного выше следует, что российские партии пока не являются тем универсальным «посредником» между обществом и государством, который помогает в осуществлении интересов гражданского общества. Население России не доверяет партиям, что подтверждают выборы, прошедшие 14 марта 2010 г. в 76 регионах. Оппозиция преодолела 7-процентный барьер «даже там, где ничего для этого не делала», и это свидетельствует о переменах в общественном мнении по отношению к партии власти. По итогам выборов в 8 региональных парламентах оказались представители всех 4 парламентских партий. Однако крупнейшая среди российских политических партий стала еще более крупной, продемонстрировав желание большинства избирателей опираться на то, что труднее всего «опрокинуть», хотя бы в силу размера.
Отсюда следует вывод, что граждане готовы активно проявлять свою позицию, хотят участвовать в формировании власти и делают это доступными им способами. Аполитическая сила, создавшая для этого проявления максимально комфортные условия, автоматически может рассчитывать на усиливающуюся поддержку пока не определившихся избирателей на следующих выборах. Уставшие от постперестроечной политики граждане делегируют власть самой крупной на сегодняшний день политической партии потому, что хотят стабильности.
Как отмечают многие российские аналитики, сегодня о существовании в партийной системы можно говорить с большой долей условности. Речь может идти по преимуществу о конгломерате протопартий, не обладающих значительной социальной базой.
Один из основателей дихотомической модели «политика – администрация» американский политолог Вудро Вильсон в статье «Изучение механизма управления» утверждал: «Административное звено находится вне сферы политики как таковой. Вопросы управления – это не политические вопросы. Хотя политика ставит задачи перед администрацией, нельзя допускать, чтобы она манипулировала государственными служащими».
К сожалению, указанный дискурс характерен только для стран с устоявшимися демократиями. В современной России политические пристрастия лица, стоящего во главе «вертикали» власти, вольно или невольно определяют политические пристрастия административного аппарата.
Хотя де-юре Россия является социальным государством, процесс модернизации государственного управления не приблизил Россию к идеальной (в веберовском понимании) модели социального государства. В современной России население не воспринимает чиновничество как группу людей, нанятых обществом для решения вопросов текущего управления государственными делами. В подтверждение указанного тезиса сошлемся на результаты опросов общественного мнения.
Таким образом, большая часть населения достаточно скептически относится к результатам внедрения «вертикали» власти. Применительно к рассматриваемой в настоящей статье проблематике, скорее, необходимо вести речь не об эффективности «вертикали» власти с точки зрения влияния на качество жизни населения, а об изменениях властных полномочий внутри правящей элиты, в частности о перемещении центра власти с регионального уровня на уровень руководства Федерацией.
Если к середине 1992 г. можно было уверенно говорить о начале процесса перемещения центра реальной власти на региональный уровень, то к моменту роспуска Верховного Совета президентом Ельциным (октябрь 1993 г.) российские регионы сосредоточили в своих руках уже около 60% полномочий федеральной власти. Однако с точки зрения модернизации системы государственного управления такое соотношение властных полномочий оказалось для федерального центра неприемлемым, и с конца 90-х гг. стали предприниматься меры по изменению центра тяжести властной вертикали. [6]
Указанные процессы получили законодательное оформление в декабре 2004 г., когда вступили в силу поправки к Федеральному закону «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации», кардинально изменившие порядок замещения должности главы субъекта РФ. Если ранее главы субъектов Федерации избирались населением субъектов РФ, то по новой редакции Закона 184-ФЗ они назначаются законодательными органами субъектов РФ по представлению Президента на срок до 5 лет.
Как считает политолог В. А. Ковалев, федерализм и демократия в политическом развитии тесно переплетены, но характер этой связи достаточно сложный и неоднозначный. Многое здесь зависит как от культурно-исторических условий развития той или иной страны, так и от конкретной политической ситуации. В современной Российской Федерации она такова, что положения Конституции, посвященные демократии и федерализму, последовательно выхолащиваются.
Для исследователей в области российской политической регионалистики это создает новую сложную ситуацию. «Региональная политика» в РФ, конечно же, есть, а вот политики в целом ряде ее регионов уже не осталось. Она, если
Федеральный закон «О внесении изменений в Федеральный закон «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации» и в Федеральный закон «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации» от 11 декабря 2004 года № 159-ФЗможно так выразиться, в «анабиозе». В этой связи можно утверждать, что понятие «региональный политический режим» постепенно теряет смысл применительно к российским регионам. Качественные изменения регионального политического пространства становятся возможными только при условии смены элит и центров регионального влияния. Внутри региона практики государственного управления становятся «жертвой» борьбы различных аппаратных группировок за лоббистские ресурсы. Таким образом, произошедшие в начале XXI в. общие изменения политического и общественного климата в стране, перемены в законодательстве привели все регионы к «общему знаменателю» как с точки зрения использования концепций госуправления, так и во взаимоотношениях с федеральными структурами. [5]
Новый порядок назначения глав субъектов Федерации оказал существенное влияние на функционирование такого политического института, как институт полномочных представителей президента страны в федеральных округах. С точки зрения повышения эффективности государственного управления создание и функционирование федеральных округов политологами воспринимается неоднозначно. Как отмечает Р. Туровский, «развитие системы федеральных округов позволило заново начать процесс межрегиональной интеграции, но уже под федеральным контролем и в определенных на федеральном уровне географических рамках». Вместе с тем введение нового политического института по логике реформирования государственного управления должно было сопровождаться его юридическим закреплением в Конституции РФ и иных конституционных нормативных актах, однако на практике этого не произошло. В данном случае мы имеем пример того, как формирование нового политического порядка осуществлялось без «наделения» нового органа управления территорией, на которой бы осуществлялись в полной мере управленческие функции.
Проблема территориальности сводится к тому, что, несмотря на появившиеся и растиражированные карты федеральных округов, последние, по сути, не представляют собой административно-территориальных образований. Так, «во всех официальных документах речь идет о субъектах Федерации, «входящих в состав федерального округа», или о субъектах Федерации, находящихся в «пределах федерального округа». Нигде не говорится о территории федерального округа. Федеральный округ не является административно-территориальной единицей и поэтому с правовой точки зрения не имеет территории». Поэтому деятельность полпредов и сводилась к контрольной функции и функции своеобразного третейского судьи в спорах между входящими в округ субъектами Федерации.