Реферат:
Пределы и возможности использования западных моделей общественно-политического развития для Арабского мира
Нынешние формы существования арабского регионального сообщества, подчеркивали арабские политологи, радикально отличаются от тех форм его бытия, которые были реальностью времени до начала прямой военной экспансии европейских государств в Северную Африку и Переднюю Азию, – в сторону территорий, населенных арабами. Эта мысль, по сути дела, выступала в качестве ведущей для почти каждого историка или политолога той или иной арабской страны. Выдвигаемое ими в этой связи противопоставление понятий «аль–ватан» («отечество»), понимаемого как единое территориальное и национально–культурное пространство арабского мира, с одной стороны, и «аль–кутр» («страновое государство»), осознаваемое как реально существующая политико–государственная единица сегодняшнего дня – Сирия, Египет, Ирак или Тунис – с другой, становится тому решающим доказательством. По сути дела, это противопоставление, первоначально возникшее в политической речи оппозиции времени после второй мировой войны, стало общим местом не только арабской публицистики, но и философских трактатов, а также политологических и социологических исследований.
Это противопоставление становилось необходимым, прежде всего потому, что по своему внутреннему содержанию оно ни в коей мере не нейтрально. Позитивность «аль–ватан » резко контрастирует с негативностью «аль–кутр». Если первое имплицитно воспринимается в качестве цели, которая рано или поздно будет достигнута арабами и, тем самым, будет восстановлено существовавшее до прихода европейцев а арабский мир статус–кво, то второе рассматривается как явление временное и преходящее, существующее только потому, что в соотношение сил в современном мире все еще не отвечает арабским интересам, что в самих арабских странах все еще прочны позиции тех, кто противится восстановлению утраченного единства национальной территории. Достаточно сослаться лишь на пример сирийской конституции, подчеркивающей, что эта страна «часть арабского отечества», а ее народ «часть арабской нации», «ради реализации единства которой этот народ трудится и ведет борьбу»[1]. Однако это лишь один из многих примеров подобной интерпретации обоих понятий.
Тем не менее, гораздо более существенным кажется другое обстоятельство. Нынешняя ситуация единого геополитического и национально–культурного пространства, раздробленного на множество страновых государств, становилась, по мнению арабских исследователей, едва ли не основным препятствием на пути развития в границах этого единства процесса его демократизации. Речь идет о том, что в каждом из этих страновых государств («кутр») уже сложились группы правящей элиты, не заинтересованные в восстановлении единства этого пространства. «Если в прошлом, – отмечал один из этих исследователей, – недемократичность отношений во многих арабских государствах могла быть сравнительно легко объяснена существованием у кормила правления в этих государствах ограниченных в классовом отношении групп, единолично эксплуатирующих национальные богатства и отстраняющих от этого процесса широкие классы трудящихся, а также наличием на территориях этих государств иностранных войск или военных баз, то в настоящее время ситуация стала значительно более сложной». И далее он продолжал: «Возникновение политических партий и движений, в той или иной мере выдвигавших лозунги национального освобождения, социальной справедливости и общенационального единства, в дальнейшем пришедших к власти во многих арабских государствах на основе этих лозунгов ... ни в коей мере не изменило ранее существовавшей ситуации. Граждане этих государств все также страдают от невозможности пользоваться элементарными гражданскими правами и свободами. Не правящие в этих странах партии и организации действуют в ситуации угрозы насилия и физического уничтожения их членов»[2].
«Страновое государство» становилось той объективной силой, которая несет прямую ответственность за сохранение недемократического характера реально существующей в нем сферы социально–политических отношений и политической надстройки. Его недавнее прошлое бытие – эпоха колониального угнетения – практически ничем не отличалось от его же постколониального, независимого и суверенного статуса. Это государство активно трансформировало приходящие к власти в нем политические силы, содействуя превращению их в столь же антидемократичные, что и антинародные круги, которые правили этими государствами в течение первых лет после обретения ими политической самостоятельности. Речь не шла о внутреннем перерождении этих сил или о трансформации их программных установок и целей борьбы, – они оставались неизменными, хотя их содержание активно выхолащивалось. Могут ли эти силы самостоятельно вернуться назад, восстановить то позитивное, что позволило населению соответствующих стран увидеть в них выразителей своих интересов и содействовать, благодаря этому обстоятельству, их приходу к власти? В этом приходится лишь сомневаться потому, что движение в таком направлении не соответствует сущностным параметрам самого странового государства.
Встает, однако, необходимый в данном случае вопрос, – что же определило появление странового государства? Иными словами, что было тем исходным временным рубежом, который положил начало перехода арабского мира из ситуации единого общенационального пространства в ситуацию раздробленности? И если возникавшие в пределах того же региона государственно–политические образования строились на основах исламской цивилизационной матрицы, то, что ныне лежит в основе странового государства? При этом, достаточно важно соотнести высказывающиеся представителями интеллектуальной арабской элиты идеи о коренных различиях между базовыми принципами возникновения и жизнедеятельности арабо-мусульманского государства и государства западного типа с их резким неприятием реальности странового государства.
Страновое государство арабского мира являлось итогом европейской экспансии в этот регион, – эта идея представляется ключевой для каждого из арабских исследователей политического процесса как на уровне того или иного государственного образования Арабского Востока, так и в региональном масштабе. С этим выводом не приходится спорить, тем более, что он основывается на реальности событий, происходивших в течение длительного периода, конечная граница которого обозначена, по крайней мере, временем окончания первой мировой войны. Внешние по отношению к региону силы, ведущую роль среди которых играли Великобритания и Франция, становились решающим фактором, определявшим не только становление нынешних арабских стран, но и демаркацию границ между ними, а также основные направления их социально–экономического и политического развития[3].
Конечно, вопрос о том, смог бы арабский мир даже в отсутствии угрозы вмешательства внешних сил осуществить движение в сторону создания широкого государственного образования, границы которого простирались бы от Атлантического океана до Аравийского моря, не кажется арабским авторам в достаточной мере принципиальным. Он, в целом, ими и не ставится. Впрочем, мифология представлений об изначально предопределенной постановке проблемы как исторически заданном единстве арабского мира уязвима и не только в этом отношении. Все те же авторы намеренно игнорируют фактическое существование вилайетов Османской империи в качестве, по сути дела, широких автономий. Ими не принимается во внимание независимый от этой империи статус Марокко. Они целенаправленно абстрагируются от представлений, господствовавших среди лидеров арабского возрожденческого движения (ан–Нахда). Эти же исследователи забывают о том, что сторонники арабского единства кануна первой мировой войны, – сирийцы, прежде всего, – планировали создание единого арабского государства, не включавшего в состав своей территории ни Египет, ни юг современного Ирака, ни Северную Африку, в целом.
Однако, речь не должна идти о критике современных представлений. Вопрос связан с другим аспектом той же проблемы. Эти представления суть данность, пусть и мифологизированная, но, быть может, в силу этого определяющая общую атмосферу умонастроений в сфере общественного сознания и, на этой основе, человеческой деятельности.
Европейское вторжение в пределы бывшей Османской империи, растянувшееся на несколько столетий, привело к разграничению сфер влияния колониальных держав, что, в конечном итоге, и стало ведущей причиной появления современных арабских государств. Естественно, что деятельность европейских администраций на территории Арабского Востока не могла бы успешной, если бы не заинтересованность местных сил регионалистской, конфессиональной или классовой (феодальной, компрадорской) ориентации в поддержании контактов с представителями тех стран, которые устанавливали свое господство в пределах арабского региона[4].
Созданные европейцами при поддержке их местных союзников государственные образования странового типа, если следовать логике рассуждений Г. Саляме, «своим несвоевременным возникновением ... нанесли огромный ущерб, сделав невозможным дальнейшее развитие в направлении создания более благоприятных для эволюции демократии условий. Дело заключалось не только в том, что эти государства были созданы, прежде всего, военными, смотревшими на них как на место сосредоточения, прежде всего, их армий. Самым опасным последствием случившегося, – отмечал ливанский исследователь, – становилось то, что европейское вторжение и господство остановили процесс, начавшийся еще в ХIХ в. и воплощавшийся в развитии феномена модернизации на территории Османской империи. Этот же феномен модернизации сопровождался внутренней эволюцией демократизации, где–то более весомой и быстрой, а где–то более медленной и последовательной. Однако самым принципиальным было то, что демократизация того времени лучше отвечала условиям той эпохи и того географического пространства, которое было ею затронуто»[5].