Человек подобен цитадели. Он разрушает стены, чтобы добиться свободы, но с той поры он всего лишь снесенная крепость, открытая звездам.
А. Сент-Экзюпери
Главный парадокс политики состоит в том, что, с одной стороны, она уществует с тех пор, как сложилась публичная власть и общество разделилось на управляющих и управляемых, но, с другой стороны, политическая жизнь в современном смысле слова возникает лишь в демократическом обществе, признающем несовпадение групповых интересов и допускающем их соревнование в форме политического соперничества. В традиционных обществах (как и в современных тоталитарных режимах) нет политической жизни как процесса, в ходе которого определяются носители власти - они там заранее известны. О политике можно сказать то же самое, что Ф.Хайек сказал о рыночной конкуренции: она есть процедура открытия таких факторов, которые было бы невозможно открыть по-иному, ибо они носят непредопределенный характер. Вот ключевое понятие современного политичехого процесса - непредопределенность результата.
Таким образом, специфика политики открывается с позиции теории. Участие в политической игре, как и в любой другой, имеет смысл лишь постольку, поскольку ее результаты не предопределены и, следовательно, каждый из игроков имеет свой шанс. Если это условие нарушается, то мы можем констатировать, что нормальная политическая жизнь отсутствует. Все мы помним коммунистические "выборы" на безальтернативной основе - к нормальному политическому процессу они отношения не имеют. Не дает гарантий и многопартийность, если она представлена так, что "руководящую партию" окружают партии-сателлиты. Итак, можно дать первое определение политики: она есть форма рисковой деятельности, в ходе которой участники оспаривают друг у друга возможность определять характер и поведение власти. Решающим здесь является принцип неопределенности, отраженный в понятии риска. Уже это понятие выводит современную политическую науку за пределы классического детерминизма, формулирующего свои "непреложные закономерности" и предопределенные финалы. В частности, марксистская методология исключает политическое видение именно потому, что ориентируется на заранее известных победителей (класс - гегемон, партия - авангард).
Но игру делает интересной не только относительное равенство шансов, но и характер ставок. Если ставки никого не интересуют, игра не привлечет по-настоящему интересных участников. Только тогда, когда политика рассматривается как процесс, в ходе которого в самом деле решаются жизненно важные вопросы, она провоцирует общественные страсти и привлекает яркие характеры. И здесь мы сталкиваемся с еще одним парадоксом политики. Люди, твердо стоящие на ногах, решают свои повседневные проблемы вне политики. Собственно, именно это отражается в знаменитых принципах классического либерализма: невмешательство государства в повседневную жизнь граждан. "Политический человек" отличается от "экономического человека" либеральной классики своей склонностью перемещать решение социальных проблем из сферы гражданского общества в сферу государства.
Классика в сущности предполагает, что граждански респектабельный образ жизни - это неполитический образ жизни. Уважающие себя люди не возлагают своих надежд на государство: они решают свои проблемы самостоятельно. Здесь необходимо обсудить еще один постулат либеральной классики: о "естественном человеке" и "естественном состоянии". Просветители XVIII в. склонны были отождествлять гражданское состояние с естественным состоянием. Главную проблему они видели в том, чтобы устранить "искусственные" феодальные учреждения, сковывающие свободу "естественного человека", ("разумного эгоиста"). Этот просветительский предрассудок дожил до наших дней. Наши реформаторы с подачи своих западных учителей тоже отождествляли "экономического человека" с "естественным" и потому надеялись, что как только будут убраны "искусственные преграды" тоталитарного порядка, само собой возникнет гражданское состояние со всеми его атрибутами - рынком, отношениями партнерства и т.п.
Вскоре последовало горькое разочарование: тотальное отступление государства как общественного регулятора открыло дорогу не отношениям партнерства, а отношениям едва ли не тотального грабежа, обмана и насилия.
И дело вовсе не в том, что такова специфика российского населения, отвыкшего от гражданской саморегуляции и самодеятельности. Современные аналитики, внимательно изучающие условия экономического старта на Западе, установили, что рыночные отношения основаны не на естественном состоянии, а на правовом. Только право усмиряет экспроприаторские поползновения "сильных" и ставит их в ситуацию, когда заполучить желаемую "потребительскую стоимость" они могут только вступив в отношения партнерского обмена с другими. Таким образом, в правовом состоянии сила больше не приносит дивидендов. Ценности и установки гражданского партнерства не даются от рождения и не входят в генетическую программу естественного "разумного эгоизма", а вытекают из опыта правового состояния, обесценивающего голу! силу. В свете этого мы вынуждены по-новому взглянуть на политиче скую сферу: она не является исключительным прибежищем неудачнв ков, не способных существовать по нормам партнерского обмена и пс тому обращающихся к власти за покровительством; она является при бежищем всех, уберегая общество от стихии насилия. Следовательно либеральный принцип "государство-минимум" нуждается в уточняюще] интерпретации: для поддержания нормальных партнерских отношешп требуется правовая неусыпность государства, предотвращающего нару шения правил игры.
Если снова прибегнуть к аналогии с игрой, то вырисовывается обра государства как судьи, которому категорически запрещено вмешиватьс: в пользу одной из команд, но столь же категорически вменяется в обя занности неукоснительно следить за тем, чтобы не было нарушени правил. Политика, таким образом, выступает как инновационный про цесс производства новых властных статусов и влияний в границах уни версальной (общеобязательной) правовой нормы. В этом смысле право мерно говорить о едином политико-правовом комплексе. Политика ва права самоуничтожается, так как стихия силы либо разрушает пивили зеванное общество, либо ведет к диктатуре, исключающей нормальнув партийно-политическую соревновательность. Таким образом, основшн вопрос политической теории, касающийся самих условий существовани) политики, имеет две стороны. Одна указывает на то, какие услови требуются, чтобы политическая игра велась активно, сохраняла смысл I привлекала интерес, другая - на то, какие усилия требуются для прове дения ее в цивилизованных рамках. Что касается первой стороны, то она включает решение следующю проблем.
На мировоззренческом уровне: участники политической игры дей ствуют в рамках открытой непредопределенной и негарантированно! истории, никому не передоверяющей монопольное право выступать О1 ее имени. В самом деле, если существует то или иное "великое учение", заранее открывающее нам "финал истории", и есть авангард, реализующий эту историческую необходимость, то создается такая ситуация, в которой свободная политическая соревновательность скорее всего будет отвергнута: вооруженный "великим учением" авангард лучше знает интересы народа, чем сам народ. Поэтому даже если электоральное большинство "по недоразумению" или по незнанию высших исторических истин отказало ему в своем доверии, он сохраняет моральное право захватывать и удерживать власть во имя "высшего блага". Таким образом политический суверенитет народа сохраняет духовную леги-тимность лишь при условии, что за спиной народа не маячит скрытая необходимость - великий рок истории. В этом смысле мы и говорим о том, что демократическая политическая культура носит светский и эмпирический характер.
На социологическом уровне политическая игра сохраняет свой стохастический характер лишь при номиналистических1 допущениях. Если бы все избиратели в процессе выборов вели себя как лояльные члены своих социальных групп, борьба за избирателя была бы бессмысленной, а распределение голосов известным заранее: оно совпадало бы с удельным весом различных общественных групп. Современное массовое общество тем, в частности, отличается от традиционного, что люди в нем жестко не привязаны к своим социальным группам. Вместо фатальности единой коллективной судьбы действует принцип свободного индивидуального самоопределения. Чем более открытыми и взаимопроницаемыми являются социальные группы, тем лучше подтверждается демократическая презумпция свободного индивидуального самоопределения. Таким образом, нормальная политическая соревновательность предполагает, что люди не только действуют в открытой, непредопределенной истории, но и в открытом в социологическом смысле обществе. Они меняют свои политические предпочтения вместе с изменениями социальных ориентации.
На уровне взаимоотношений политического и неполитического политическая активность предполагает также, что в данной сфере действительно решаются жизненно важные вопросы и что она, таким образом, способна оказывать эффективное влияние на другие сферы общественной жизни. Политическая наука здесь сталкивается с конфликтом двух парадигм , которые по имени наиболее ярких представителей можно назвать соответственно парадигмой М.Фуко и парадигмой Г.Бэккера. Французский политический философ М.Фуко, опираясь на специфический "континентальный" опыт, полагает, что власть не локализуется в собственно политической сфере. Она преследует нас всюду: в семье, в школе и университете, в больнице и в клубе. Всюду мы сталкиваемся с асимметрией влияния, выражающейся в том, что А влияет на Б сильнее, чем Б на А. Власть, таким образом, выступает как универсальное общественное отношение. Поэтому наука о власти, если она желает не быть жертвой иллюзий, должна всюду "раскрывать вездесущий микроб власти", создающий специфическую лихорадку в человеческих отношениях.