Более подробно, как один из наиболее ярких версий политической философии Консервативной Революции, мы рассмотрим русское евразийство в лице его основоположников.
Что такое евразийство, идеология евразийцев первой половины ХХ века и неоевразийцев нашего времени? Стержнем их концепции является мысль о замкнутом, самодостаточном пространстве, носящем название «Россия-Евразия». Это обособленный географический и культурный мир. Н.С. Трубецкой констатирует: «Весь смысл и пафос наших утверждений сводится в тому, что мы осознаем и провозглашаем существование особой евразийско-русской культуры и особого ее субъекта, как симфонической личности. Нам уже недостаточно того смутного культурного самосознания, которое было у славянофилов, хотя мы и чтим их, как наиболее нам по духу близких. Но мы решительно отвергаем существо западничества, т. е. отрицание самобытности и... самого существования нашей культуры».
География. Евразия как особое географическое пространство находится на пути двух колонизационных волн, идущих с Востока и Запада и сталкивающихся на берегах Берингова моря. Если не вдаваться в нюансы, границы Евразии совпадают с историческими границами Российской империи, что может свидетельствовать об их естественности и устойчивости.
Пространственная целостность евразийского «месторазвития» обеспечивается географической спецификой: почти все реки Евразии текут в меридиональном направлении — на юг или на север, а непрерывная степная полоса объединяет и пронизывает ее с запада на восток. «Степная полоса — становой хребет ее истории». Объединителем Евразии не могло бы выступить государство, возникшее и утвердившееся в том или ином отдельном речном бассейне. Всякое «речное» государство постоянно находилось бы под угрозой и контролем прорезавшей его степи. Только тот, кто владел степью, легко становился политическим (культурным) объединителем всей Евразии.
Ограниченное с севера тундрой, а с юга горной грядой, это уникальное образование мало соприкасается с Мировым океаном, что исключает активное участие в океаническом (региональном) хозяйстве, характерном для Европы. Вместе с тем огромные размеры, прилегающее с двух сторон водное пространство и наличие естественных богатств постоянно подталкивают Евразию к идее и осознанию экономической самодостаточности, превращению ее в автономный «континент-океан».
Евразия кажется обездоленной из-за своей отстраненности от океанического обмена. Чтобы компенсировать этот недостаток, она вынуждена была перестраивать всю структуру материального производства, в результате чего произошло разделение территории на промышленные и сельскохозяйственные районы. Поскольку во всем приходилось полагаться только на себя, для удовлетворения жизненных нужд создавались производства в собственных пределах. А тот факт, что Евразия, являясь «континентом-океаном», реально имела выход к настоящему океану,неимел для нее никакого значения: это был «выход в пустоту» (П.Н. Савицкий).
Культура: истоки и влияния. В географической целостности Евразии выражено ее культурное единство' Категория «границы» оказывается важной для понимания существа евразийской культуры. Эта культура находилась по западную сторону рубежа, обособлявшего оседлую европейскую цивилизацию от чуждой ей по духу цивилизации Великой степи (кочевые народы), и по восточную — рубежа конфессионального, разделявшего христианство истинное (православие) и еретическое (католичество и протестантизм). Русь одновременно осознавала себя и центром мира, и его периферией, одновременно ориентировалась и на изоляцию, и на интеграцию.
Пространственная обособленность позволяет выделить и особый этнический тип, сближающийся на периферии как с азиатским, так и европейским типами, но не совпадающий с ними: «Надо осознать факт: мы не славяне и не туранцы (хотя в ряду наших биологических предков есть и те, и другие), а русские» (Н.С. Трубецкой).
«Россия-Евразия» в первую очередь является продолжательницей культурных традиций Византии. Однако византизм— не единственный элемент евразийской культуры: заметный след в ней оставила также восточная волна, накатившаяся на Русь из монгольских степей в XIII веке. Таким образом, по своему духу евразийская культура представляется культурой-наследницей, осваивающей чужие традиции (когда центры возникновения последних уже угасли) и соединяющей их с генеральной идеей — православием.
Геополитика. Единство культурно-материковое нельзя смешивать с национально-государственным, поэтому сопоставление «России-Евразии» с любым из (кон) федеративных государств Европы неправомерно. И если уж допустимо проводить здесь аналогии — то, по крайней мере, с такими этногеографическими организмами, как империя Карла Великого, Священная Римская империя или империя Наполеона. При подобном сравнении очевидны большая устойчивость и реальное единство Евразии.
Отмеченные особенности «континента-океана» заставляют искать истоки его жизнеспособности не в Киевской Руси, ставшей лишь колыбелью будущего руководящего народа Евразии, и даже не в северо-восточной Руси: «Впервые евразийский культурный мир предстал как целое в империи Чингис-хана... Монголы формулировали историческую задачу Евразии, положив начало ее политическому единству и основам ее политического строя». Преемницей монгольского государства и стала Московская Русь. Российская же империя почти закончила государственное объединение Евразийского материка и, «отстояв его от посягательств Европы, создала сильные политические традиции».
Однако само существо русско-евразийской идеи оставалось неосознанным внутри правящего слоя, который подвергся сильной европеизации. Европейский элемент вызвал в евразийском мышлении значительные сдвиги: национальная идея Москвы как наследницы Византии и оплота христианства в борьбе с азиатским язычеством и западной еретической культурой «утратила свой религиозный смысл и была заменена позитивно-политической идеей империи и империализма; культурная задача стала формулироваться обедненно и чисто эмпирически — как рост государственной территории и государственной мощи» (Н.С. Трубецкой)..
. Этот процесс совпал с быстрым продвижением России на Восток и переходом ее в лагерь своего вчерашнего врага — Европы, в ходе борьбы с утратившим религиозный пафос исламом. «Прошлая разграничительная линия между русской и азиатско-языческой культурами... исчезла: безболезненно и как-то незаметно границы русского государства почти совпали с границами монгольской империи».
По мысли евразийцев, замирение России с Европой и последовавшая вслед за этим еще большая европеизация вызвали явное помутнение национального самосознания, что повело к размыванию ощущения западной границы. Правящие круги стали считать Россию частью Европы, и на смену старой идеологии Москвы пришла созданная по европейскому образцу «неоклассическая и романтическая генеалогия русской культуры», основы которой выводились из славянской традиции. Однако по-прежнему пространство, очерченное пределами Евразии, рассматривалось изнутри как отграниченное и от славянства, и от Европы. А извне оно определялось как Азия, хотя и отличная от действительной Азии, в частности, Китая и Индии.
Самодостаточность. Заимствование чужой культуры в конечном итоге оборачивается деформацией собственной. Чтобы избежать этого, необходимо руководствоваться в жизни стремлением к самопознанию: только оно укажет человеку или народу его настоящее место в мире. Лишь вполне самобытная национальная культура есть подлинная и отвечает этическим, эстетическим и утилитарным требованиям, которые к ней предъявляются. Стремление к общечеловеческой культуре, с этой точки зрения, оказывается несостоятельным: при пестром многообразии национальных характеров и психологических типов такая общечеловеческая культура свелась бы либо к удовлетворению чисто материальных потребностей при полном игнорировании духовных, либо навязала бы всем народам формы жизни, выработанные из национального характера какой-нибудь одной «этнографической особи».
В качестве внутреннего барьера, защиты культуры от инородного воздействия выступает ее установка на невосприимчивость чуждых и деформирующих влияний. Механизмы самосохранения запрограммированы в ней самой: осознав угрозу, она мобилизует весь центростремительный потенциал для сбережения своей цельности и единства. Ее пространственное местоположение замыкается на понятии «граница». Вычерчивание такой границы становится процессом углубления самосознания данной культуры, выявления ее специфики и уникальности.
Европа — враг. Европейской концепции дуэли Запада и Востока евразийство противопоставило модель: «периферия — центр в их динамическом взаимодействии». История показывает, что в культурах Запада и Востока много общего. Однако евразийская культура может раскрыться только на собственных путях в «особом мире» — разворачиваясь из Средней Азии в направлении приморских областей Старого Света.
С начала XX века взаимодействие евразийской и европейской культур перемещается из области техники, государственного строительства и политической жизни в сферу миросозерцания. А это круто меняет дело, Запад предстает здесь уже в иной ипостаси. И посему «мы должны привыкнуть к мысли, что романо-германский мир со своей культурой — наш злейший враг»,— формулирует позицию евразийцев Трубецкой.
Европейские понятия «эволюционной лестницы» и прогресса, применяемые к истории общества,— понятия глубоко эгоцентрические. В романо-германском мышлении исторический процесс предстает как единая линия. «Не пучком лучей и не связкой параллелей, а лишь одной-единственной линейной направленностью судьбы человечества, как единого целого», представляется временное развитие культуры этому мышлению. Культуры, сменяя друг друга в ходе исторического движения, по очереди выходят на каком-то отрезке вперед, и последняя по времени начинает осознавать себя призванной вечно сохранять главенствующую роль. На положение таковой и претендует романо-германская культура, полагая, что разгадка «мировой тайны» ею уже найдена.