Смекни!
smekni.com

Курс лекций по Политологии 5 (стр. 11 из 38)

Более подробно, как один из наиболее ярких версий политической философии Консервативной Революции, мы рассмотрим русское евразийство в лице его основоположников.

КЛАССИЧЕСКОЕ ЕВРАЗИЙСТВО

Что такое евразийство, идеология евразийцев первой половины ХХ века и неоевразийцев нашего времени? Стержнем их концепции является мысль о замкнутом, самодостаточном пространстве, носящем название «Россия-Евразия». Это обособленный географический и культурный мир. Н.С. Трубецкой констатирует: «Весь смысл и пафос наших утверждений сводится в тому, что мы осознаем и провозглашаем существование особой евразийско-русской культуры и особого ее субъек­та, как симфонической личности. Нам уже недостаточно того смутного культурного самосознания, которое было у славянофилов, хотя мы и чтим их, как наиболее нам по духу близких. Но мы решительно отвергаем суще­ство западничества, т. е. отрицание самобытности и... самого существова­ния нашей культуры».

География. Евразия как особое географическое пространство нахо­дится на пути двух колонизационных волн, идущих с Востока и Запада и сталкивающихся на берегах Берингова моря. Если не вдаваться в нюан­сы, границы Евразии совпадают с историческими границами Российской империи, что может свидетельствовать об их естественности и устойчи­вости.

Пространственная целостность евразийского «месторазвития» обес­печивается географической спецификой: почти все реки Евразии текут в меридиональном направлении — на юг или на север, а непрерывная степ­ная полоса объединяет и пронизывает ее с запада на восток. «Степная полоса — становой хребет ее истории». Объединителем Евразии не могло бы выступить государство, возникшее и утвердившееся в том или ином отдельном речном бассейне. Всякое «речное» государство постоянно находилось бы под угрозой и контролем прорезавшей его степи. Только тот, кто владел степью, легко становился политическим (культурным) объединителем всей Евразии.

Ограниченное с севера тундрой, а с юга горной грядой, это уникаль­ное образование мало соприкасается с Мировым океаном, что исключает активное участие в океаническом (региональном) хозяйстве, характерном для Европы. Вместе с тем огромные размеры, прилегающее с двух сторон водное пространство и наличие естественных богатств постоянно подтал­кивают Евразию к идее и осознанию экономической самодостаточности, превращению ее в автономный «континент-океан».

Евразия кажется обездоленной из-за своей отстраненности от океа­нического обмена. Чтобы компенсировать этот недостаток, она вынуждена была перестраивать всю структуру материального производства, в ре­зультате чего произошло разделение территории на промышленные и сельскохозяйственные районы. Поскольку во всем приходилось полагаться только на себя, для удовлетворения жизненных нужд создавались производства в собственных пределах. А тот факт, что Евразия, являясь «континентом-океаном», реально имела выход к настоящему океану,неимел для нее никакого значения: это был «выход в пустоту» (П.Н. Савицкий).

Культура: истоки и влияния. В географической целостности Евра­зии выражено ее культурное единство' Категория «границы» оказывается важной для понимания существа евразийской культуры. Эта культура находилась по западную сторону рубежа, обособлявшего оседлую евро­пейскую цивилизацию от чуждой ей по духу цивилизации Великой степи (кочевые народы), и по восточную — рубежа конфессионального, разде­лявшего христианство истинное (православие) и еретическое (католиче­ство и протестантизм). Русь одновременно осознавала себя и центром мира, и его периферией, одновременно ориентировалась и на изоляцию, и на интеграцию.

Пространственная обособленность позволяет выделить и особый эт­нический тип, сближающийся на периферии как с азиатским, так и евро­пейским типами, но не совпадающий с ними: «Надо осознать факт: мы не славяне и не туранцы (хотя в ряду наших биологических предков есть и те, и другие), а русские» (Н.С. Трубецкой).

«Россия-Евразия» в первую очередь является продолжательницей культурных традиций Византии. Однако византизм— не единственный элемент евразийской культуры: заметный след в ней оставила также восточная волна, накатившаяся на Русь из монгольских степей в XIII ве­ке. Таким образом, по своему духу евразийская культура представляется культурой-наследницей, осваивающей чужие традиции (когда центры возникновения последних уже угасли) и соединяющей их с генеральной идеей — православием.

Геополитика. Единство культурно-материковое нельзя смешивать с национально-государственным, поэтому сопоставление «России-Евра­зии» с любым из (кон) федеративных государств Европы неправомерно. И если уж допустимо проводить здесь аналогии — то, по крайней мере, с такими этногеографическими организмами, как империя Карла Вели­кого, Священная Римская империя или империя Наполеона. При подоб­ном сравнении очевидны большая устойчивость и реальное единство Евразии.

Отмеченные особенности «континента-океана» заставляют искать истоки его жизнеспособности не в Киевской Руси, ставшей лишь колыбе­лью будущего руководящего народа Евразии, и даже не в северо-восточ­ной Руси: «Впервые евразийский культурный мир предстал как целое в империи Чингис-хана... Монголы формулировали историческую задачу Евразии, положив начало ее политическому единству и основам ее политического строя». Преемницей монгольского государства и стала Мос­ковская Русь. Российская же империя почти закончила государственное объединение Евразийского материка и, «отстояв его от посягательств Ев­ропы, создала сильные политические традиции».

Однако само существо русско-евразийской идеи оставалось неосоз­нанным внутри правящего слоя, который подвергся сильной европеи­зации. Европейский элемент вызвал в евразийском мышлении значитель­ные сдвиги: национальная идея Москвы как наследницы Византии и опло­та христианства в борьбе с азиатским язычеством и западной еретиче­ской культурой «утратила свой религиозный смысл и была заменена позитивно-политической идеей империи и империализма; культурная за­дача стала формулироваться обедненно и чисто эмпирически — как рост государственной территории и государственной мощи» (Н.С. Трубецкой)..

. Этот процесс совпал с быстрым продвижением России на Восток и переходом ее в лагерь своего вчерашнего врага — Европы, в ходе борьбы с утратившим религиозный пафос исламом. «Прошлая разграничитель­ная линия между русской и азиатско-языческой культурами... исчезла: безболезненно и как-то незаметно границы русского государства почти совпали с границами монгольской империи».

По мысли евразийцев, замирение России с Европой и последовавшая вслед за этим еще большая европеизация вызвали явное помутнение национального самосознания, что повело к размыванию ощущения запад­ной границы. Правящие круги стали считать Россию частью Европы, и на смену старой идеологии Москвы пришла созданная по европейскому образцу «неоклассическая и романтическая генеалогия русской культу­ры», основы которой выводились из славянской традиции. Однако по-прежнему пространство, очерченное пределами Евразии, рассматрива­лось изнутри как отграниченное и от славянства, и от Европы. А извне оно определялось как Азия, хотя и отличная от действительной Азии, в частности, Китая и Индии.

Самодостаточность. Заимствование чужой культуры в конечном ито­ге оборачивается деформацией собственной. Чтобы избежать этого, необ­ходимо руководствоваться в жизни стремлением к самопознанию: только оно укажет человеку или народу его настоящее место в мире. Лишь вполне самобытная национальная культура есть подлинная и отвечает этическим, эстетическим и утилитарным требованиям, которые к ней предъявляются. Стремление к общечеловеческой культуре, с этой точки зрения, оказывается несостоятельным: при пестром многообразии нацио­нальных характеров и психологических типов такая общечеловеческая культура свелась бы либо к удовлетворению чисто материальных потреб­ностей при полном игнорировании духовных, либо навязала бы всем народам формы жизни, выработанные из национального характера какой-нибудь одной «этнографической особи».

В качестве внутреннего барьера, защиты культуры от инородного воздействия выступает ее установка на невосприимчивость чуждых и деформирующих влияний. Механизмы самосохранения запрограммиро­ваны в ней самой: осознав угрозу, она мобилизует весь центростреми­тельный потенциал для сбережения своей цельности и единства. Ее пространственное местоположение замыкается на понятии «граница». Вычерчивание такой границы становится процессом углубления самосоз­нания данной культуры, выявления ее специфики и уникальности.

Европа — враг. Европейской концепции дуэли Запада и Востока евразийство противопоставило модель: «периферия — центр в их динами­ческом взаимодействии». История показывает, что в культурах Запада и Востока много общего. Однако евразийская культура может раскрыться только на собственных путях в «особом мире» — разворачиваясь из Сред­ней Азии в направлении приморских областей Старого Света.

С начала XX века взаимодействие евразийской и европейской куль­тур перемещается из области техники, государственного строительства и политической жизни в сферу миросозерцания. А это круто меняет дело, Запад предстает здесь уже в иной ипостаси. И посему «мы должны при­выкнуть к мысли, что романо-германский мир со своей культурой — наш злейший враг»,— формулирует позицию евразийцев Трубецкой.

Европейские понятия «эволюционной лестницы» и прогресса, приме­няемые к истории общества,— понятия глубоко эгоцентрические. В романо-германском мышлении исторический процесс предстает как единая ли­ния. «Не пучком лучей и не связкой параллелей, а лишь одной-единственной линейной направленностью судьбы человечества, как единого цело­го», представляется временное развитие культуры этому мышлению. Культуры, сменяя друг друга в ходе исторического движения, по очереди выходят на каком-то отрезке вперед, и последняя по времени начинает осознавать себя призванной вечно сохранять главенствующую роль. На положение таковой и претендует романо-германская культура, полагая, что разгадка «мировой тайны» ею уже найдена.