Смекни!
smekni.com

Освещение проблемы национализма зарубежными учеными (стр. 12 из 13)

Шарль Моррас развивает идею государства и семьи исходя из аналогии с XIX веком. XIX век привел к индивиду­ализму, к искажению самого понятия человеческо­го «Я»; исходно человеческое «Я» —это «Мы», либо у него вообще нет никакого смысла. Француз уверен, что не индивиды, но семьи являются простейшими элементами обще­ства — они длятся не одно поколение, они требуют условий для воспроизводства. По его мнению сфера нашего личного вообще ничтожна — наши предки дали язык, ос­новные установки, затем были родители, учителя, книги, картины и так далее. Моррас против аналогий с организмом, клетками которого являются индиви­ды. Но речь идет и не о свободной ассоциации ин­дивидов. «Мы не выбирали ни нашей крови, ни на­шего отечества, ни нашего языка, ни нашей тради­ции. Все это навязало нам то общество, в котором мы родились».[33] Мы либо принимаем это наследие, либо против него бунтуем, но у нас нет выбора про­шлого. Права идут от общества к ассоциации, от нее — к семье, и только потом речь может идти о правах индивида. Но род не должен гибнуть из-за прихотей индивида. «Права человека» — звучат они очень приятно, только изолированный индивид никогда не может реализовывать записанные за ним права. Индивидуализм совместим с этатизмом. Че­ловек остается один на один с государством, кото­рое желает быть единственным арбитром обще­ственной и частной жизни, поэтому оно желает иметь дело с разъединенными индивидами. Инди­видуализм — вот религия «республики рантье». Они не желают работать, предпочитают не иметь детей, спекуляция — вот единственное занятие в плутократии. Зато, расставшись с провинциями, общинами, ассоциациями, индивид оказывается один на один с Государством. Для счастья и защи­ты каждого «нет ничего более важного, чем эти вто­ричные и промежуточные общества, которые дают гарантии семейному очагу, местная жизнь, профес­сия»

Моррас определяет свобо­ду как власть, могущество, тот, кто ничего не может, тот и не свободен. Если за тобой следуют другие, если ты наделен авторитетом, то это реализация свободы. Свобода отца семей­ства — его авторитет в семье, свобода вероисповедания связана с авторитетом исповедуемой религии. То же самое можно сказать о свободах ассоциаций, коммун, провинций: они связаны с их реальной властью, с их силой, а не с декларациями прав.

Моррас пишет об иллюзорности прав и свобод в «либеральной догматике» Деклараций, вы­ражающих лишь «подлинное безумие революцион­ного индивидуализма, будь он политическим, соци­альным или моральным.»[34]

Автор убежден, что без собственности человек обречен на смерть, она представляет собой «естественную защиту челове­ка». Владеть — значит располагать собой, значит обладать силой сопротивления по отношению к дру­гим, значит иметь возможность на них воздейство­вать. Собственность должна передаваться по наслед­ству — без этого нет традиции. Традиция мыслит­ся как критичная (поскольку без мысли прошлое мертво). Традиция — не инерция прошлого. Проти­вопоставление разума и традиции бессмысленно — такого рода оппозиции суть «космогонии малень­ких детей», они напоминают противопоставления масла и уксуса, сладкого и горького, жидкого и твердого. Цивилизация есть «капитал, причем ка­питал передаваемый», а это невозможно без разума. «Капитализация и традиция — вот два неотдели­мых от идеи цивилизации термина».

Никогда идеи Морраса не искажались исследова­телями так сильно, как при разборе его национализма. Разумеется, сегод­ня ни один консерватор или даже «новый правый» не станет говорить языком начала XX века. «Политической корректности» тогда не существовало, и такой «прогрессист», как Клемансо, вполне мог от­кровенно порадоваться голоду в Германии после Первой мировой войны и добавить, что в Германии вообще имеется «лишних 20 миллионов», и непло­хо было бы этим миллионам уйти в небытие. Мор­рас говорил о «богине Франции», свое учение он на­зывал «философией французского национализма». Но националистами во Франции были и республи­канцы, более того, сам национализм не был чем-то старорежимным — культ нации и шовинизм пред­ставляют собой наследие революции. В рамках монархической идеологии издавна шло дви­жение от личной верности династии к представле­нию о национальном интересе.

Морраса вообще считают в этом от­ношении «новатором» только те, кто видит исклю­чительно французский контекст, но игнорирует то, что во второй половине XIX века происходила «национализация» европейских монархий — Алек­сандр III и Вильгельм II были современниками Морраса, и он сделал в условиях республики то, что ес­тественным образом происходило в странах с монар­хическими режимами, — соединил роялизм с национальной идеей. Националистами были и Столыпин, и Вебер, и Струве; в сравнении с организа­циями немецких «национал-либералов», руководимое Моррасом «Actionfrancaisee» вообще не имело программы внешней экспансии (если не считать общий для всех французских партий того времени реваншизм в отношении Эльзаса и Лота­рингии). В других странах соединение национализ­ма с монархизмом вело к пангерманизму или пан­славизму, францизм Moppaca не притязал на какую бы то ни было всеобщность. Достоевский применил слово «всечеловек» к русскому, у Морраса француз — из­бранный представитель Цивилизации. Но в ту эпо­ху и демократ Мадзини писал, что итальянский на­род является «душой мира» и «словом Бога посре­ди наций». Моррас был не большим и не меньшим националистом, чем остальные европейские философы, только на­ционализм у него не имеет никаких амбициозных внешнеполитических планов, не ведает о какой бы то ни было универсальной «идее», которой нужно «научить» человечество.

По мнению француза «классический французский дух » предполагает обогащение за счет включения чужого, за счет адаптации, он сам есть продолжение великой Цивилизации, которую со­здали не сами французы, но получили от греков. Родиться французом — великое преимущество, «священная привилегия», поскольку это значит родиться наследником огромного капитала среди­земноморской цивилизации. Тем не менее, Моррас ведет речь о национализме, «патриотическом эгоизме»: в мире есть тибетцы и китайцы, которыми он восхи­щается, но они далеки от французов, им до них, по боль­шому счету, нет никакого дела, и от них нет ника­кой пользы, а вот от членов собственной нации — прямая выгода. «Французы нам друзья, поскольку они — французы, и они не являются таковыми, по­скольку мы их избрали себе в друзья». Нация не является каким-то божеством, «но нация занимает высшую точку в иерархии политических идей. Из всех реальностей она просто является самой силь­ной»[35]. Перед этой реальностью, как предполагает Моррас должны отступать все споры, затухать все конфликты. Нации предше­ствуют классам. Национальность не определяется расой, но она не является и результатом свободного выбора. «Между дикой Природой в собственном смысле слова и природой искусственной (скажем, юридической или какой-то еще), проистекающей более или менее из воли, из произвола человека, находится промежуточная природа, которую мож­но было бы назвать второй природой, — Общество. Социальная жизнь составляет существенную часть человеческой природы, человек просто не мог бы без нее существовать. Национальность представляет собой модус этого естественного состояния челове­ка.

Моррас в своей книге «Будущее интеллигенции» на самом деле мало затрагивает вопросы национализма расизма и прочим сопутствующим терминам. В основе своей он пишет о заявленной на обложке теме- о интеллигенции. Но автор пишет не просто о ней как классе, но как людях, направляющих развитие всей нации и государства. Именно поэтому он уделяет интеллигенции столь пристальное внимание. Мы согласны с тем, что интеллигенция играет крайне важную роль в становление государства и нации, так как она создает национальную идею и развивает её. Моррас не ставит нацию как определение но ставит её как высшую точку в иерархии политических идей, как самую сильную реальность.

Заключение.

На наш взгляд одними из самых преуспевающих авторов, изучающих национализм являются Этьен Балибар, Иммануил Валлерстайна и Крейг Калхун.

Книга Балибара и Валлерстайна «Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности» сравнительно нова и основывается на современной методологической базе марксизма, что дает им определённую помощь в анализировании национальных процессов. Оба автора рассматривают нации через призму капиталистического мира. Капиталистическая миро-экономика - это система, построенная на бесконечном накоплении капитала. Одним из главных механизмов, делающих такое накопление возможным, является коммодификация, превращение всего в предметы потребления. Эти предметы потребления обращаются на мировом рынке в форме товаров, капитала и рабочей силы.