В 1970 г. на средства фонда Форда был образован аналогичный американскому Европейский консорциум политических и социальных исследований («ECPR», или «European Consortium for Political Research»), в который ныне входит более 140 членов. Эта общеевропейская организация координировала и финансировала реализацию обучающих программ в области политической науки в летних школы при Эссекском университете (Великобритания), создание лабораторий при национальных исследовательских центрах в различных странах континента, а также реализацию совместных исследовательских проектов. При его содействии был создан архив проведенных исследований и начало выходить профессиональное периодическое издание — «Европейский журнал политических исследований».
Именно в 70–90-е гг. политическая наука превратилась в общепризнанную, организационно оформленную академическую дисциплину с широко разветвленной системой образовательных и исследовательских учреждений, с общим координирующим органом в лице Международной ассоциации политических наук и нескольким десятком специализированных периодических изданий. Она окончательно приобрела характер отдельной «профессии» и прочно утвердилась в мировом масштабе.
Достижением дисциплинарной самостоятельности политология во многом обязана тому, что изначально была нацелена на размежевание с другими дисциплинами не только в предметно-содержательном, но и в методологическом плане, выдвинув лозунг строгой научности политических исследований. Сама научность понималась в позитивистском смысле, т.е. как оперирование исключительно установленными опытным путем фактами, из которых должны делаться основанные на правилах логики выводы. Предполагалось, что благодаря «научному» подходу к анализу политики, который опирается на опытное познание (эмпиризм) и основанную на логике рациональную общезначимость, политологам удастся полностью избежать субъективных оценок, связанных с пристрастиями исследователей, и тем самым придать своим выводам универсальную значимость и объективность. В качестве образца для политической науки выступало естествознание, а идеалом научности, исключающим всякий субъективизм, признавалась математика.
Если ранее в политическом познании в подавляющем большинстве случаев использовался ценностно-нормативный подход, при котором политические явления рассматривались с точки зрения их соответствия нормам блага и справедливости или же некоему идеальному политическому устройству, теоретически сконструированному тем или иным мыслителем, то теперь единственно приемлемым способом изучения сферы политического признавались строго формализованные, преимущественно количественные методы, основанные на выделении неких измеримых единиц и просчета вариантов их сочетаний. Еще одним программным требованием служила непосредственная полезность научных изысканий — согласно этому требованию, усилия политологов должны быть направлены не на разработку теоретических схем, а на решение конкретных практических задач.
Впервые возможность подобного подхода к изучению политических реалий была обоснована и убедительно продемонстрирована Чикагской школой политологии, созданной в 20-х гг. Чарльзом Эдвардом Мерриамом на базе факультета политической науки университета этого города. Именно здесь были разработаны первые программы эмпирических исследований с использованием количественных и экспериментальных методов — такие, как изучение установок избирателей во время выборов мэра Чикаго в 1923 г., демографических характеристик основных групп населения, воздействия на исход голосования направленной агитации и др. Новаторство Чикагской школы заключалось и в том, что она выдвинула требование точности эмпирических исследований и убедительности выводов при изучении политических проблем, а также ввела в практику метод институционального измерения.
Основные представители школы (Г.Госнелл, Г.Лассуэлл, К.Райт, Л.Д.Уайт) были приверженцами психологической и социологической интерпретации политики, т.е. объяснения политических явлений и процессов психологическими особенностями участвующих в них индивидов или взаимодействием общественных групп, преследующих свои социально обусловленные интересы. Кстати сказать, именно здесь зародился так называемый «поведенческий» (или, как его часто называют, «бихевиоральный») методологический подход, со временем произведший революцию в западной политологии.
Следует упомянуть также и то обстоятельство, что ученые этой школы стали основоположниками междисциплинарных исследований в политологии, установив тесные контакты с представителями других научных школ, которые в то время работали в Чикаго: социологии (А.Смолл, Дж.Винсент), антропологии (Ф.Старр, Ф.Коул), психологии (Л.Терстоун, Дж.Энджелл), экономики (Ф.Найт, У.Митчелл), «социологической теологии» (Ш.Матьюз, Э.Эймс). Кроме того, в рамках Чикагской школы был выработан язык нового типа — тот стиль фиксации сведений о политике и суждений о политических феноменах, который впоследствии стал общепринятым в англоязычной эмпирической политологии[8].
Работа Чикагской школы закончилась в конце 30-х гг., когда университетская администрация подвергла сомнению ценность эмпирических исследований в области общественных наук и ведущие представители школы вынуждены были уйти в отставку или перейти в другие учебные заведения. Но поскольку к этому времени их труды уже прочно вошли в научный оборот, «чикагская традиция» исследований не только не пресеклась, но распространилась на такие сферы политического знания, как исследование международных отношений и сравнительная политология, изучение групп интересов, исследование политических партий, электоральных процессов и общественного мнения.
В этот период в политической науке повсеместно распространился институциональный подход — основной акцент делался на анализе политических институтов: их характеристик, места и роли в различных политических системах, причин их возникновения и гибели. При этом основное внимание уделялось юридическим аспектам деятельности политических институтов, их историческому развитию или «внутренней логике» существования, анализу формальных правил принятия политических решений и принципов деятельности официальных структур (Е. А. Фриман, Т. Коул, Г. Картер, К. Фридрих).
В качестве своего рода реакции на этот подход, оставлявший практически без внимания личностные аспекты политики, в первые десятилетия после второй мировой войны произошло серьезное изменение стратегии политических исследований. Произошла так называемая «поведенческая революция»[9], в результате которой анализ формальных политических институтов был отодвинут на задний план различными вариантами теорий поведения. Начало ее принято относить к 1944 г., когда ученые Колумбийского университета (П.Лазарсфельд и др.) опубликовали первое академическое исследование выборов, где основное внимание уделялось отдельным избирателям[10]. Это исследование на долгое время определило направление и схемы изучения политического поведения. Основная особенность данного подхода заключалась в том, что он главное внимание уделял анализу политических предпочтений, установок и убеждений отдельного индивида. Из всех видов политического поведения преимущественное внимание уделялось электоральному поведению, т.е. изучению того, как и почему избиратели голосуют на выборах. Изменилась и техника исследований, в частности, были разработаны методы сложных многофакторных измерений поведения: снятия и обработки показателей по обширному набору «переменных», составляющих отдельные поведенческие акты или воздействующие на них, введения уточняющих коэффициентов и т.д.
В зависимости от модели объяснения в «поведенческих» исследованиях выделилось три основных направления:
— школа политической психологии, возникшая в исследовательском центре Мичиганского университета и сосредоточившая внимание на изучении процесса принятия политических решений и воздействия средств массовой информации на формирование и динамику политических предпочтений (А.Тверски, Д.Канеман, Г.Брэйди, П.Снайдерман);
— школа политической социологии, берущая начало в работах отделения прикладных социальных исследований Колумбийского университета и занимающаяся анализом влияния социальной среды на формирование политических убеждений и установок индивида (П.Лазасфельд, В.Ки, Ф.Мангер); и
— политэкономическая школа, объясняющая политическое поведение как рациональное стремление людей путем обмена благами и деятельностью с другими индивидами добиться наиболее полного удовлетворения личных интересов и рассматривающая политические процессы через призму таких понятий, как «стоимость», «эффективность», «затраты и выгоды», «поведенческое равновесие». (Э.Даунс, К.Арроу, У.Нордхаус, А.Алезина).
С течением времени эти три традиции сблизились, придя к согласию относительно задачи и принципов исследования политического поведения: нужно разрабатывать модель гражданина, целенаправленно действующего на основе своих интересов и потребностей, и при этом, во-первых, учитывать не только личностные, но и социальные факторы, и, во-вторых, отводить центральное место не выявлению причин влияния на индивида социальных условий, а изучению способа реализации им своих целей.
В середине 70-х гг. в западной политологии наметился новый поворот — интерес к «поведенческому» подходу стал падать. Заговорили о наступлении «постбихевиоральной» эры. Взгляды ученых вновь обратились к институциональным исследованиям, и в 80-е гг. в политической науке весьма прочные позиции занял так называемый «новый институционализм», опять сделав актуальным понимание политики как институциональной инженерии. Это вызвало новый прилив интереса к надындивидуальным, общеобязательным и универсальным объяснительным моделям и привело к введению в политические исследования логико-математических методов исследования, а также к росту популярности разработанного политэкономией «экономического» подхода к объяснению политических процессов.