«Саморазрушение» (цивилизационная катастрофа) не обязательно подразумевает гибель био- или ноосферы. Это может означать «всего лишь» гибель конкретной формы существования Разумной Жизни – переход биосферы в новое устойчиво-неравновесное состояние, где нынешней носитель интеллекта – Homo sapiens уже не будет иметь соответствующей экологической ниши. Но тогда и «ноосферный кризис» можно рассматривать как адаптивную реакцию биосферы – устранение деструктивного элемента, выпадающего из механизмов экологического гомеостаза. К этой гипотезе приходят уже не только биологи, но и представители социоэкономического знания. «Воздействия человека на окружающую среду уже не гасятся и не поглощаются ею, а немедленно «возвращаются» человеку в виде соответствующих природных реакций», пишет российский экономист, считающий эту закономерность достаточным основанием высказанного ранее тезиса: «Заслуживают внимания гипотезы, согласно которым нарастающие во всем их разнообразии проблемы человечества (от ухудшения наследственности до роста международной напряженности) равно как и появление новых направлений его развития, в значительной мере являются результатом стихийного торможения со стороны биосферы его линейно-поступательного развития, близкого к исчерпанию своих возможностей» [Делягин, 2003. С. 54-55].
Итак, фазовое пространство эволюции техногенной цивилизации, в основе которой лежит развитие науки и технологии, оказывается настолько многомерно, что, по всей видимости, уже само по себе исключает безальтернативный сценарий будущего.
Биполитические конфликты ХХ века. Исторический обзор
С началом ХХ века в результате развития генетики и биотехнологии биовласть вступила в репродуктивную, а в последнюю четверть столетия – в генно-инженерную фазу своей эволюции. Биполитологические аспекты развития естествознания приобретают все большую остроту, становясь источниками политического антагонизма, а то и политического и гуманитарного кризиса [Чешко, Кулиниченко, 2004.–С.29–70]
Можно отметить несколько периодов, когда отношения между наукой, государственными структурами и политическими группировками, рефлексируемые категорией биовласть, приобретали характер кризиса с серьезными социальными последствиями, выходящими за рамки определенного научного сообщества. Эти последствия, кардинально изменяли не только жизнь ее членов, но и людей весьма далеких от теорий, ставших предметом этих конфликтов.
Два из них («Расовая гигиена» в нацистской Германии и «евгеника» в США первой половины ХХ века) настолько фактически тесно взаимосвязаны друг с другом, как в содержательном, так и в социокультурном плане, что дает нам основания рассматривать их в качестве единого исторического феномена, эволюционные закономерности которого варьируют в зависимости от конкретного социально-политического и культурно-психологического контекста.
Согласно современным справочникам, термином «евгеника» обозначают [Ludmerer, 1978]:
· теоретическую концепцию изучения наследственности человека с целью создания концептуального фундамента и разработки методических основ оптимизации генофонда человечества;
· конкретные технологии изменения генофонда человечества;
· политическое движение, ставящее целью реализацию программы решения социальных проблем путем изменения структуры генома человека, предусматривающее (в той или форме) меры государственно-правового регулирования и контроля ее развития;
· псевдонаучную форму антропогенетики, которая используется как средство сугубо идеологических и политических оценок и давления.
Итак, термин «евгеника» достаточно многозначен — теоретическая концепция изучения наследственности человека с целью создания концептуального фундамента и разработки методических основ оптимизации генофонда человечества; конкретные технологии изменения генофонда человечества; политическое движение, ставящее целью реализацию программы решения социальных проблем путем изменения структуры генома человека, предусматривающая в той или форме меры государственно-правового регулирования и контроля; псевдонаучная форма антропогенетики, используемая сугубо как средство идеологического и политического давления. В общих чертах они отражают различные фазы исторической эволюции этого феномена в ХХ веке.
В общих чертах такие различия истолкования евгеники отражают различные фазы исторической эволюции ее как феномена ХХ века. Псевдонаучная трансформация евгеники в политический инструмент «адвокатов расового или классового превосходства, защитников изначальных прав церкви или государства, фашистов, гитлеровцев, реакционеров», по словам американского исследователя Д. Дж. Кевле [Kevles,1985] завершилась к 1935 году.
Евгеника, уже в момент своего возникновения, содержала актуальную возможность неизбежной внутренней коллизии, которая, в значительной степени, и предопределила ее последующую эволюцию. Ф. Гальтон считал, что она включает в себя две составляющих: исследовательскую (в современном понимании – антропогенетику) и прикладную (практика изменения наследственной природы человека), которые непосредственно связанны с политикой, этикой, юриспруденцией. В первые десятилетия ХХ в Великобритании и США, имела большую популярность и была широко распространена форма евгеники, переосмысленная в духе менделевской генетики. Среди ее приверженцев в этот период были: на Западе Дж. Б. Шоу, Г. Дж. Уэллс, У. Черчиль, Т. Рузвельт, супруги С. и Б. Вэбб, Дж. Б.С. Холдейн, Г. Меллер; в России Н.К. Кольцов, А.С. Серебровский, в Украине Томилин С.А. и др. Этот список можно было бы дополнить и другими известными именами. Менее известно, что развитие генетики человека и евгеники в Германии поощрялось фондом Рокфеллера, при непосредственной поддержке которого были созданы два института – психиатрии и антропологии, евгеники и генетики человека имени кайзера Вильгельма, сотрудниками которых были О. Верхауэр, Ф. Каллманн, Й. Менгеле и другие видные деятели так называемой «расовой гигиены» [Searl,1979; Kevles D.J.1985; Garver,1997et al].
Усиление влияния евгенического движения в США связано с работами Ч.Б. Давенпорта и М. Гранта. Они утверждали, что многие признаки человека, определяющие его интеллект и социальное поведение, контролируются немногочисленными парами аллелей, генетический анализ которых не представляет особых трудностей. Правящая элита Америки поддержала эту концепцию, несмотря, на установку, присущую западной демократии, о приоритетах автономии и личной свободы. Так, уже в 1931 году законы, ограничивающие или запрещающие браки между белыми и черными и/или предусматривающие принудительную стерилизацию «антисоциальных и криминальных элементов» – носителей вредных генов, действовали в двадцати семи из сорока девяти штатов США. Общее же число штатов, где на практике, более или менее длительное время, использовались те или иные евгенические меры, равнялось тридцати. Первым из них, где в 1907 году был принят закон о принудительной стерилизации, стал штат Индиана.
Конституционность и законность принудительной стерилизации была подтверждена Верховным Судом США в 1927 г. В 1927 г. в Верховный Суд США поступило дело о принудительной стерилизации 18-летней Керри Бэк, пациентки государственной психиатрической лечебницы штата Виржиния для «умственно неполноценных», дочери «умственно отсталой» матери. Она стала жертвой изнасилования. Беременность — следствие этого преступления, завершилась, в свою очередь, рождением «умственно отсталого» ребенка. Верховный Суд постановил, что «для всего мира будет лучше, если вместо того, чтобы дожидаться необходимости казнить дегенеративных потомков за [совершенное ими] преступление, или дать им умереть вследствие своего увечья, прекратить продолжение этого рода... Трех поколений идиотов вполне достаточно для этого» [US Supreme Court,1927; Smith, Nelson, 1989].
Р. Пирсон, один из наиболее ангажированных сторонников классической евгеники, в своей работе приводит внушительный список, содержащий названия четырнадцати государств Европы (многие из которых традиционно считаются оплотом современной Западной демократии), в которых предлагались (или были введены в действие) законы, содержащие элементы евгенических програм преобразования генофонда человеческой популяции [Pearson, 1996]. Но только в двух странах – Германии и США реализация евгенических програм имела значительные масштабы. При этом достаточно очевидно прослеживается взаимосвязь масштабов реализации евгенических программ с социально-экономическими факторами. Отнюдь, не случайно, число решений о принудительной стерилизации, принятых в США, особенно возрастает в годы Великой Депрессии – экономического кризиса 1929-1933 годов. В этом случае одним из основных побудительных мотивов становится возможность значительного увеличения числа лиц, имеющих право на социальные пособия [Reilly,1987]. И все же, масштабы и размах этих мер в США не сопоставимы с практикой нацизма, о которой будет рассказано ниже.
Доминирующей реакцией политически активной части интеллигенции в предреволюционной России стало негативистское восприятие первых сообщений о практических мерах по “оздоровлению” генофонда в США и Западной Европе. Эту особенность общественного мнения, в свое время (начало двадцатых годов), с сожалением, констатировал М. Волоцкой в обзоре российской прессы 1911-1914 года. Он отметил, что никакой борьбы вокруг законов о принудительной стерилизации наследственно неполноценных в России не было, поскольку не раздалось ни одного голоса в их защиту [Волоцкой, 1923, с. 51-57]. Скорее всего, представители этого, социально активного слоя, исходя из собственного опыта жизни в условиях централизованного бюрократического государства (с характерным для него низким приоритетом индивидуальной свободы), остро почувствовали потенциальную опасность евгенических мероприятий.