Реальная оплата труда сельскохозяйственных интеллектуалов была выше, так как, кроме денежной, существовала и «натуральная» часть оплаты. Это касалось, прежде всего, бесплатного жилья, отопления и освещения (до 1937 г. эта льгота существовала у агрономов, до 1944 г. - у ветеринаров и зоотехников). Во второй половине 1930-х гг. проводилось повышение заработной платы агрономов, зоотехников, ветеринаров, на них была распространена государственная система социального страхования [40, 26, 24]. В 1939 г. служащим, проживающим в сельской местности, разрешили иметь приусадебный участок, но натуральная часть оплаты труда интеллектуалов («натуральные» услуги, наделение приусадебным участком) не рассматривалась ими как значимый источник средств существования.
Материальная самооценка сельскохозяйственных интеллектуалов, однако, свидетельствовала о неудовлетворенности уровнем жизни. Агроном- семеновод Латненской МТС Воронежской области Н. Шарыкин в 1940 г., например, писал в газету «Социалистическое земледелие»: «Какой агроном пойдет работать на участок за 300-400 руб. в месяц, чтобы быть в материальной зависимости от председателя колхоза, жить в самых отвратительных антисанитарных квартирных условиях, видеть, как рядовой колхозник живет значительно лучше и без всякого образования. Какой инженер-механизатор пойдет работать в МТС за 400-450 руб., если месячный заработок среднего тракториста, окончившего трехмесячные курсы и 1-2 года проработавшего на тракторе, в несколько раз выше месячного заработка этого инженера» [РГАЭ. Ф. 7486. Оп.
Д. 333. Л. 7]. Агроном И. Шульга высказывал схожее мнение: «Агроном всегда раздет, разут, так как в очереди толкаться с колхозниками агроному не пристало, того и гляди придется выругаться, а это плохо влияет на авторитет агронома» [РГАЭ. Ф. 7486. Оп. 19. Д. 333. Л. 15].
Реализация нового подхода к оплате труда специалистов сельского хозяйства состоялась после их перевода из штатов МТС в колхозы во второй половине 1950-х гг. Теперь оплату труда сельскохозяйственных интеллектуалов, работавших в колхозах, производил колхоз, в основу оплаты были положены колхозные трудодни. Постановлением ЦК КПСС и СМ СССР от 20 августа 1955 г. было определено, что уровень оплаты агрономов и зоотехников, переведенных на работу в колхозы, должен составлять от 60 до 90 % (в зависимости от образования) трудодней и денежной доплаты, начисляемых председателю колхоза [14, с. 185]. И все же реформа, переместившая сельскохозяйственных интеллектуалов из людей «государственных» в «колхозные», серьезно ухудшила материальную сторону их жизни. В 1956 г. проверка, проведенная Министерством сельского хозяйства СССР, выявила, что в 218 колхозах Нечерноземной зоны РСФСР 58 % сельскохозяйственных интеллектуалов получали оплату труда ниже, чем раньше в МТС. В некоторых колхозах председатели объясняли, что низкая оплата агрономам и зоотехникам установлена потому, что «он, как председатель, не может иметь заработок меньше специалистов» [РГАЭ. Ф. 7486. Оп. 18. Д. 1683. Л. 191, 195]. Колхозное сообщество также стремилось к оплате труда сельскохозяйственных интеллектуалов «на общих основаниях».
Другой проблемой материального положения, ярко выявившейся в середине 1950-х гг., было жилье. В записке Министерства сельского хозяйства СССР сообщалось, что, по материалам 3630 колхозов, из 4914 специалистов, работающих в них, 39 % снимают частные квартиры, 43 % живут в собственных домах или домах родителей и только 17 % квартиры предоставлены правлениями колхозов [РГАЭ. Ф. 7486. Оп. 18. Д. 1683. Л. 158]. О распространенности подобной практики свидетельствует и популярный кинофильм «Дело было в Пенькове», снятый в 1957 г. (реж. С. Ростоцкий). Зоотехник Тоня, приехавшая на работу в колхоз, снимает угол у деда-колхозника.
Государство было вынуждено под давлением общественного мнения перемещенных специалистов оказывать серьезную материальную поддержку интеллектуалам. В начале 1960-х гг. материальное положение сельскохозяйственных интеллектуалов стабилизировалось, о чем можно судить по резко сократившемуся потоку писем и негативной аналитической информации разных ведомств. ЦСУ РСФСР в 1962 г., проанализировав данные по 16 областям РСФСР, выявило, что агрономы и зоотехники колхозов входят в группы со средней оплатой труда [РГАНИ. Ф. 5. Оп. 46. Д. 394. Л. 2]. Сельскохозяйственные интеллектуалы оплачивались примерно на треть ниже протобуржуазного слоя (председателей колхо- зов), но несколько выше менеджерского слоя (бригадиров, заведующих животноводческими фермами) и значительно выше пролетарского слоя села - «рядовых» колхозников (в 2-5 раз).
Равными по оплате с сельскохозяйственными интеллектуалами в начале 1960-х гг. был слой рабочей аристократии (трактористы, комбайнеры). Однако уже к концу 1960-х гг. сельскохозяйственные интеллектуалы прочно выходят в оплате труда на вторую после протобуржуазии позицию: председатели колхозов РСФСР получали в 1967 г. 234 руб. в месяц, главные бухгалтеры - 161 руб., агрономы - 131 руб., зоотехники - 125 руб., ветврачи, ветфельдшеры - 87 руб., инженеры и техники-механики - 127 руб. в месяц [27, с. 46]. В совхозах СССР сельскохозяйственные интеллектуалы также оплачивались выше остальных категорий работников: в 1970 г. среднемесячная зарплата агрономов, зоотехников, ветеринаров и инженерно-технического персонала составляла 164 руб., тогда как зарплата рабочих и служащих - 101 руб. [49, с. 329].
Самосознание сельскохозяйственных интеллектуалов отделяло их от остальной деревенской массы. «Отчуждение» сельскохозяйственным интеллектуалам в глазах деревенских жителей придавало то, что они были людьми «пришлыми» и работали «за деньги». В повести В. Распутина «Деньги для Марии» (1967 г.), действие которой происходит в середине 1950-х гг., ярко описывается отношение сельского населения к специалистам. Агроном «в деревню... приехал два года назад из сельхозуправления, сам, по своей воле выбрал дальний колхоз, и за это его уважали, хотя сначала встретили недоверчиво: сидел в кабинете, был начальством, черт его знает, как с ним разговаривать, не будет ли он под видом агронома делать работу уполномоченного, каких раньше посылали в каждый колхоз. Но потом, наблюдая за агрономом, об опасениях этих как-то забыли. Дело свое он любил, летом с утра до ночи пропадал в полях и очень скоро стал в деревне своим человеком». Ветеринар «в деревне жил так давно, что уже мало кто помнил, что он тоже специалист». Зоотехник - «большая, с мужским голосом женщина. Она говорила мало, была спокойной, но в колхозе ее все равно побаивались». Механик описывается как «молодой парень, еще не снявший институтского значка», с «намеренно усталой походкой». Как видим, каждый специалист в деревне был на виду, и отношение к каждому различалось в зависимости от степени близости к сельскому населению, длительности проживания в деревне.
Постепенно серьезные культурные различия между сельскохозяйственными интеллектуалами и остальным деревенским населением исчезали: об этом свидетельствуют результаты социологического обследования сельской молодежи 1969 г. Однако «культурная компонента» в жизни специалистов сельского хозяйства была все же выше - они читали больше художественной литературы, активнее интересовались политическими событиями в стране и в мире (чаще читали газеты, имели транзистор) [43]. В одежде и внешнем облике сельскохозяйственные интеллектуалы также становились близки к повседневному виду сельских жителей. Героиня очерка Г. Радова «Зинаида Ивановна» на посевной была «в сапогах, с невесть откуда, может быть, от отца доставшейся планшеткой через плечо, словом, в полной полевой форме» [29, с. 202].
* * *
В отличие от индивидуально-крестьянской сельской экономики, колхозно-совхозный капитализированный тип хозяйствования породил новый социальный класс интеллектуалов. Финансово-экономическая,технико
технологическая, агрономическая, ветеринарнозоотехническая сферы хозяйствования не могли вестись по старинке, в рамках семейного типа организации производства или обособленного, отдаленного от производственных структур кон - сультативно-рекомендательного механизма, что предопределило складывание профессиональных групп счетоводов-бухгалтеров-экономистов, ме- хаников-инженеров, агрономов, зоотехников, ветврачей как обязательных участников индустриализировавшегося сельского производства. Дело, однако, не ограничилось только производственной специализацией, складывались и другие признаки социальной консолидации. Прежде всего, это относится к определенной монополизации новым слоем очень важного вида собственности - интеллектуального капитала. Конечно, сельская протобуржуазия и менеджеры также стремились к овладению этим ресурсом, однако лишь у интеллектуалов он преобладал над другими решающими факторами новой экономики. И если колхозно-совхозная верхушка, интеллек- туализируясь, упрочивала свои позиции в деревенской иерархии, интеллектуалы захватывали все большие позиции в высших деревенских социальных стратах.
Даже в условиях повинностных механизмов эксплуатации деревни, характерных для 19301950-х гг., интеллектуалы выглядят наименее «закрепощенной» частью сельского социума с определенными правовыми привилегиями и достаточно высоким материальным положением. Несомненна их привлекательность для деревенских низов, рассматривавшаяся как, пожалуй, одна из немногих позитивных внутридеревенских альтернатив желаемому для себя или хотя бы для детей бегству от безотрадной сельской доли.