Целесообразно отметить исторический аспект развития стипуляции. Происхождение самого названия стипуляции было уже неясно для самих римских юристов, что в первую очередь свидетельствует о древнем происхождении этого договора. В науке высказываются различные точки зрения, касающиеся момента появления этого договора, например, Новицкий считает, что стипуляция была уже известна законам XII таблиц.[8] Покровский отстаивает другую точку зрения, мотивируя, что древность, в которую появился договор, нельзя относить к законам XII таблиц, а потому время ее возникновения должно быть отнесено к первой половине республики.[9]
Следует отметить и юридическую природу заключения таких видов договора, как sponsio и stipulatio, поскольку заключаются они путем устного вопроса кредитора и ответа должника: «Клянешься дать 100 сестерциев? – Клянусь (spondeo)!»[10] Стоит заметить, что выражение «spondes – spondeo» употреблялось только между civesromani, и тогда договор назывался sponsio. Любопытно, что договор мог быть заключен между перегринами на другом языке, например, на греческом. Процедура заключение ничем не отличалась от той, которая осуществлялась civesromani. В таком случае этот договор следовало обозначить, как stipulatio. Но в дальнейшем никаких различий, по мнению Покровского, не наблюдается.
Камнем преткновения историков доныне остается вопрос о том, как появился этот договор, вызывая самые разнообразные гипотезы. Савиньи высказал предложение, что стипуляция выросла из nexum путем ослабления ритуала и усиления словесного элемента, но это предложение не смогло укорениться: nexum и stipulatio длительное время существовали вместе. М.Фогт считает стипуляцию заимствованием из обычаев латинян, но наибольшим распространением, однако, пользуется гипотеза сакрального происхождения стипуляции, высказанная впервые Гушке, но потом подробнее обоснованная Данцем: sponsio первоначально была клятвой, посредством которой, обещавший подтверждал что-либо сделать. Но тогда sponsio пользовалась только сакральной защитой. С падением авторитета сакрального права sponsio перекочевала под защиту светского права, поскольку центр тяжести теперь стал больше перемещаться на словесный элемент, а сама клятва опускалась. По мнению Меттейса, sponsio выросла из поручительства, из института vades. Vadimonium устанавливалось также в форме вопроса и ответа, причем поручитель в более раннее время назывался sponsor. Позднее должнику было разрешено стать своим собственным поручителем – и тогда возникла та sponsio, которую мы встречаем позже.[11] Но Покровский считает, что связь между vadimonium и sponsio остается такой же загадкой для историков, как и происхождение слова stipulatio.
Кажется, что обычай подкреплять обещание клятвой, несомненно, очевиден, а согласно древним источникам эти клятвенные обещания назывались именно sponsio.[12]
Освободившись от своей сакральной оболочки, sponsio оказалась в силу своей простоты пригодной и для оборота перегринов, и, таким образом, рядом с цивильной формой sponsio появилась форма в виде стипуляции.[13]
Интересно отметить, что одной отличительной особенностью стипуляции является то, что здесь обязательства возникают строго односторонние: кредитор и только кредитор, должник и только должник. Важным аспектом является и то, что кредитор может требовать исключительно то, что ему уже обещал должник: он не может требовать никаких дополнений, не может требовать возмещения убытков, которые он мог понести в результате того, что не получил нужную вещь вовремя, например, корм для лошади, отсутствие которого роковым образом отразилось на здоровье средства существования. Кредитор даже не мог требовать процентов, если должник задерживал определенную вещь или деньги. Являясь абстрактным договором, стипуляция не могла защитить должника на предмет того, осознанно ли он сказал заветное слово spondeo, поскольку, ответив на любой вопрос должника именно этим словом, должник вовлекал себя в односторонние отношения с кредитором, причем которые явно были выгоднее кредитору, а может даже и убыточными для должника. Однако стипуляция не имела непосредственной исполнительной силы,[14] которая роднит этот вид договора с обязательствами старого права, поскольку в случае неисполнения обязательства должником, кредитор мог найти свою защиту только в иске. Очевидно, что эта мера была принята римским законодателем для избежания варварских методов, при помощи которых в более раннее время было легко получить кредитору долг.
Одной наиболее важной особенностью также является то, что даже в классический период стипуляция сохраняла свой формализм: присутствие договаривающихся сторон в одном месте, вопрос кредитора и ответ должника.[15]
Благодаря чрезвычайной простоте и гибкости формы, стипуляция очень скоро приобрела широкое распространение по всему Древнему Риму. Результатом такого события можно ознаменовать то, что почти любое содержание могло быть облечено в форму вопроса и ответа. Вместе с тем эта форма в высокой степени облегчала и доказывание долга в процессе: для обоснования иска было достаточно доказать, что стипуляция в данном деле имела место[16]. Понятно поэтому, что стипуляция сохранила первое место в контрактной системе Древнего Рима даже после того, как успели себя зарекомендовать все другие контракты – консенсуальные, реальные.
Покровский также отмечает, что стипуляция во многих отношения предоставляла незаменимые удобства для деловых людей – она выступала прототипом современного векселя. Широкое применение стипуляции отразилось и на том, что теперь ее можно стало использовать в делах новации, т.е. стипуляцию стали заключать для того, чтобы прекратить уже существующее обязательство, а на его место поставить новое, которое будет уже вытекать не из предыдущих условий, а из самой стипуляции.[17] Эта черта также позволяла вложить в нее любое содержание и быстро проводить его в жизнь, в результате чего стипуляция стала основной формой договора в классический период.
Применяясь в течение длительного времени, стипуляция, конечно, не обошлась без некоторых перемен:
1. С течение времени наблюдается ослабление требований, предъявляемых к устной форме стипуляции. Обычные в прежнее время выражения с их непременным соответствием друг другу перестают рассматриваться как юридическая необходимость. Ульпиан признает уже действительную стипуляцию, при которой на вопрос «обещаешь», ответ должника мог выглядеть «почему бы и нет?»
Постепенно наблюдается тенденция, целью которой является уничтожение границ между стипуляцией и контрактами консенсуальными.[18] Упрощение процесса заключения стипуляции отражается даже на том, что этот договор начинает признаваться заключенным на бумаге как письменный документ (cautio) для простоты доказывания этой процедуры в суде.
Пожалуй, самой главной отличительной чертой письменной стипуляции от литерального контракта заключается в том, что сама по себе письменная форма стипуляции не имела никакой юридической силы, если не следовало подтверждения ее словами. Но с течением времени к письменной форме стали относиться уважительнее: единственным фактом, отрицающим письменную стипуляцию являлось наличие факта, что должник и кредитор в день заключения договора находились в разных городах. Следует отметить, что принятие римскими юристами письменной формы стипуляции не меняет ее юридической сущности.[19] Тем не менее, стипуляция даже в праве Юстиниана остается вербальным контрактом и продолжает заключаться устно.
2. Наиболее существенным является также то, что с течением времени происходит ослабление абстрактного характера заключения стипуляции (как уже говорилось выше). По сравнением с доклассическим периодом стипуляция порождала строгое обязательство, зависящее только от того , что было произнесено – никто не смотрел вглубь.
Если должник произнес sponde, рассчитывая получить деньги от кредитора, а тот в свою очередь не желает их передать, то казалось, что обещание не имело значения. На самом деле римские юристы подходят по другому к этому вопросу: должник должен был, несмотря на то, что кредитор не дал ему денег, исполнить свое обещание, т.е., например, передать обещанную вещь, а потом уже в судебном порядке вернуть ее в виде condictiosinecausae.
С течением времени это было признано несправедливым, и претор стал давать должнику против иска из стипуляции exceptiodoli, но при этом должник должен был доказать отсутствие causa (неполучение денег от кредитора), так как предположение было все же против него.[20]
Римские юристы довольно интересно подходят к возможному несоответствию или противоречию между внешним выражением договора и тем, что сторона действительно имела в виду. Кто говорит одно, а хочет другого, тот не говорит того, что означают его слова, потому что он этого не хочет, но и не говорит того, что хочет, потому что он не те слова говорит.[21] Одним словом: что он сказал, того он не хочет, а что хочет, того не сказал; стало быть договор не состоялся.[22]
Нельзя забывать того, что римскому праву известны и сложные формы заключения стипуляции. Поскольку уже с момента появления стипуляция стала применяться не только, когда необходимо скрепить обязательством одного должника с кредитором, но и в более сложных отношениях, когда на той или иной стороне выступает сразу несколько участников договора. Такое соучастие в обязательстве может иметь различное значение и вылиться в различные формы.[23]