В избрании судей участвовали все жители округи, для которой судья избирался. Избирание записывалось в особые списки, которые назывались «выборными» или «излюбленными» списками. Избранные судьи отправлялись с этими списками в Москву, в тот приказ, к которому был приписан избравший их округ. Здесь, в приказе, избранных приводили к присяге. Выборные судьи зависели и от своих избирателей, «если посадские люди и волостные крестьяне захотят выборных своих людей переменить», - гласит закон, - то им всем выбирать лучших людей», но потом, в XVII в, эта статья перестала действовать, и выборные судьи остались подчиненными только московским приказам.
Выборные судьи ведали все дела гражданские и мелкие уголовные; судили они по Судебнику. Но судить они могли только людей, живших в пределах их области, а иски на посторонних людей принимать не могли. В таких случаях выборные судьи должны были отсылать дела в Москву, в тот приказ, к которому дело относилось или к которому город был приписан. Приказ решал такое дело сам или поручал его «третейскому» или «данному» судье.
«Третейских» судей или избирали сами тяжущиеся, или их назначало правительство. Они судили по общему закону, и решение их должно было быть единогласным. Приговор их был столь же обязательным, как и приговор казенных судей.
«Данные» судья были лица, назначаемые судьями или приказными для рассмотрения одного какого-нибудь дела. Им поручалось обыкновенно смотреть спорную землю, произвести обыск, выяснить на месте, в чем состоит спор. Окончив дело, они докладывали назначившему их судье или приказу. Данные судьи, следовательно, выражаясь по тогдашнему, судили, но не вершили дела, являлись больше следователями, чем судьями в полном смысле этого слова. Приговор ставил обыкновенно пославший их судья или приказ.
На суде выборных судей должны были так же, как и на наместничьем суде, присутствовать лучшие люди или целовальники, т. е. целовавшие крест, принесшие присягу в том, что кривить душой на суде не будут; число их было различно; закон требовал, чтобы их было «сколько пригоже, чтобы обиды продажи никому не было от судей».
При выборном суде состояли для письмоводства дьяки и подьячие, а также пристава и доводчики.
Все эти должности так же, как и целовальники, были выборные. Списки их, по избрании, представлялись в Москву, в соответствующий приказ, где выбранные и утверждались в своих должностях, но по утверждении в должности они зависели только от того приказа, который их утвердил, а не от избирателей.
Итак, по Судебникам и Уложению, судьями были те чиновники, назначенные государем или избранные населением, которые управляли уездом и городом. В Московском государстве, следовательно, как и в удельное время, суд и управление соединялись в одних руках.
Для вызова на суд тяжущихся при судье состояли доводчики, или пристава. Тот, кто желал судиться, обвиняя другого в несправедливости по отношению к себе, подавал судье челобитную, в которой прописывал, чего стоит его иск, и просил выдать «приставную память» для вызова в суд ответчика. Если оказывалось, что иск стоит издержек, то дьяк надписывал челобитную, получал за это с истца пошлину и давал доводчику «приставную память», т. е. повестку к ответчику явиться на суд. Доводчик или сам отправлялся за ответчиком, или посылал за ним своего помощника. Прочитав или выслушав «приставную память», ответчик давал доводчику поручную запись, в которой соседи его ручались за него в том, что он явится в указанный срок на суд отвечать на обвинение. Если же он не мог дать поручной записи, то доводчик арестовал его и держал у себя под арестом до дня суда. Если ответчик, несмотря на поручную запись, все таки не являлся на суд, то на него выдавалось «бессудная грамота», т. е. он считался виновным без суда.
Явившись на суд, истец и ответчик должны были подать «ставочное челобитье», в котором объявляли о своей явке и готовности стать на суд.
Прежде всего судья обращался к истцу, который должен был рассказать, в чем состоит дело и что он ищет с ответчика. Потом судья обращался к ответчику и говорил ему: «Отвечай!». Выслушав обе стороны, судья снова обращался к истцу и спрашивал, чем он может доказать свой иск. Истец перечислял тогда все свои доказательства. Судья обращался к ответчику и спрашивал, соглашается ли он с этими доказательствами, с тем, что говорят свидетели, представленные истцом купчие грамоты, расписки и т. п., или он может сослаться на своих свидетелей и представить свои бумаги. Если все свидетели и бумаги были тут же на суде, то свидетелей опрашивали, бумаги рассматривали; в противном случае судья давал срок тяжущимся на представление доказательств. Суд занимал, таким образом, несколько заседаний. Все, что происходило на суде, записывалось дьяком в особый судебный список, в котором обозначалось поименно, кто судил и какие лучшие люди при суде присутствовали.
Таким образом суд, первоначально бывший по преимуществу устным, становится постепенно письменным. В XVII в. письменные доказательства становятся самыми главными, решающими дело. По уложению прямо предписывается «суда не давать и челобитий не принимать» по вопросам о займах и ссудах, если не окажется у истца «кабал и заемных памятей и иных никаких крепостей», и Котошихин в своем сочинении «О России» говорит, что на суде по вопросам о займах «верить не велено никому, хотя бы на какое дело 20 человек свидетелей было, все то ни во что без крепостей». И другие дела стали понемногу обволакиваться морем разных записанных «обысков» и расспросных речей, «докладов» и т. п. Все это затягивало суд, превращало его живое дело в письменное канцелярское, отдавало и истца и ответчика в полную власть пишущих на суде людей – подьячих.
После суда дело переходило в «вершению», т. е. судья ставил свой приговор, а если не решался рассудить дело, то докладывал высшему судье: боярину, начальнику приказа, а боярин – Боярской Думе и царю. При докладе спорного дела в московском приказе присутствовали и обе тяжущиеся стороны. Выслушав доклад, судья спрашивал: «таков ли был ваш суд?» Если стороны начинали «лживить» судный список, говорили, что «суд был, да не таков», то судья производил проверку с помощью присутствовавших на суде старосты и лучших людей, которые представляли выданную им копию с судного списка. Решение судьи заносилось в судный список и прочитывалось сторонам. Выигравшему дело давалась в свидетельство его правоты «правая грамота».
Если истец не доказал иска, то ответчик оставался в своих правах, и дело тем кончалось. Но если обвинялся ответчик, то он должен был уплатить цену иска или возвратить вещь, если иск был не денежный, а шел о какой-нибудь вещи, например, о неправильно захваченной земле или другом имуществе.
Если ответчик не мог или не хотел платить, то его ставили «на правеж», т.е выводили на площадь перед зданием суда, обнажали ему ноги и били по икрам палками все время, пока заседал суд. Рассказывают, что богатые люди, которые не хотели платить долга, давали хороший подарок судебным приставам, и те били их легко, тогда как бедных людей, которые не могли сделать приставам подарка, били жестоко. По словам одного иностранца, перед судом всегда стояло с восхода солнца до 11 часов утра более 10 таких должников; над ними трудились несколько доводчиков, которые, разделив между собою виновных, ставили их в ряд и, начав с первого, били тростью длиною в полтора локтя, поочередно ударяя каждого по три раза по икрам и таким образом проходя ряд от одного края до другого. Многих с правежа увозили домой в телегах, так как идти они не могли.
Если в течение месяца должник, поставленный на управеж, не успевал разделаться со своим кредитором, то суд оценивал и продавал имущество должника в пользу кредитора; если имущества должника не хватало или его совсем не было, должника отдавали «головой до выслуги» кредитору, т. е. должник должен был работать на него, пока не заработает своего долга. По закону было установлено, что мужчина погашал в год пять рублей своего долга, женщина – два рубля с полтиной тогдашних. Неоплатный должник становился, следовательно, как бы рабом своего кредитора, и господин имел право его наказывать, как своего раба. Выдаче головой подлежали, впрочем, а только люди низших чинов – крестьяне, посадские, мелкие служилые люди. Люди высших служилых чинов головой не выдавались, но правежу они подлежали тоже, а после правежа с них взыскивали долг, продавая все их имущество. Впрочем, и от правежа большой служилый человек мог отделаться, выставить на правеж вместо себя каго0нибудь из своих холопов. Люди думных чинов не подлежали правежу.
До половины XVI в. на суде, кроме показаний свидетелей, письменных и вещественных доказательств, были еще и незнакомые нашему времени виды доказательств. Таково было, например, «поле», т. е. поединок. Если одна сторона в подтверждение своего иска говорила, что она «крест целует и на поле биться лезет», то судья обращался к другой и спрашивал: «целует ли она крест и на поле биться лезет ли?» Если сторона соглашалась, то это называлось «досудиться до поля».
Тяжущиеся могли выходить на поединок со всяким оружием, кроме пищали и лука. Происходило на «поле» при окольничем и дьяке, которые, приехав на «поле», спрашивали у бойцов, кто у них стряпчие и поручники, и приказывали этим лицам быть при поединке, но без оружия; людей посторонних дьяк и окольничие должны были удалять, а сопротивлявшихся и желавших насильно остаться хватали и отводили в тюрьму. Бились противники пешие: бой открывался копьем, потом принимались за другое оружие. Досушившиеся до поля могли выставлять драться вместо себя наемных бойцов; обыкновенно так и делали, и в Москве, по словам иностранцев-современников, жили люди, которые тем и промышляли, что выходили по найму драться за других на «поле». Тот, кто сам или его боец оказывался побежденным, объявлялся виновным.