Падение родовитого боярства, как первенствующего правительственного класса, и появление у власти людей неродовитых, выдвинутых вперед службой, замеченной великим государем, изменило сам характер правительства. Из прежнего аристократического, самодержавно-боярского, правительство Московского государства превращается в концу XVII в. в правительство самодержавно-приказное и дворянское. Двор, служба при дворе, личная известность государю становятся теперь ступенями к занятию высших должностей в стране.
Можно заметить, как рядом с таким ходом дела прежние названия – служилый человек, сын боярский, обозначавшие людей по преимуществу занятых на государственной службе, все более вытесняются новым – дворянин. Двор царя является теперь средоточием всего управления, царская милость и гнев решают судьбу служилого человека; чтобы продвинуться вперед по службе, ему нужно быть своим при дворе, нужно быть дворянином.
Дума XVII в. по внешности ничем не отличается от Думы XVI века. Думцы по прежнему первые люди в правительстве и возле царя. Только теперь в XVII в., думцы выдвигаются на свои высокие места больше своей личной заслугой да милостью государя, а не своей знатной «породой». Дума такого состава, конечно, не может требовать себе такой же чести в государстве, как Дума знатных княжичей XVI века. дума XVII века вся в воле государя.
Но, изменившись по своему происхождению и составу, ближайшие слуги правительственной власти, конечно, сохранили свой прежний характер и умение делать все дела. Если и прежде думцы государя не только законодательствовали, сидя с ним в Думе, но и управляли страной на местах, отбывая различные службы, военные и гражданские, то и теперь это так же; думного человека XVII века видно также всюду: то он управляет приказом, то отправляется куда–ни будь воеводствовать, то командует полками, то смотрит служилых людей, то возвращается в Москву и заседает в Думе.
Царь советовался со своими «думцами» по всем государственным делам; с их совета издавались новые законы, с боярского совета решались и дела по управлению. Думные бояре были не только советниками, но и заведовали отдельными частями управления. Когда в Думе заходила речь о военном устройстве, поднимался со своего места и давал объяснения тот боярин, который был «судьей», т.е. начальником тогдашнего военного министерства, именовавшегося «Разрядным приказом». Если во главе приказа, о ведомстве которого заходила в Думе речь, стоял человек, не имевший думного звания, его приглашали только на это заседание и выслушивали его. Приглашали иногда в Думу и посторонних «сведущих людей», купцов, духовенство, если нужно было выяснить в деле что-либо этим людям хорошо известное. Часто принимал участие в заседаниях Думы и патриарх, причем он участвовал в обсуждении не одних только церковных дел.
Из думных бояр выбирались опытные люди вести переговоры с иноземными послами. Боярина, члена Думы, посылали ревизовать ту или иную область, из думцев выходили и главнокомандующие войском. Словом, длительность членов Думы была очень сложна и разнообразна и далеко не ограничивалась только сидением в Думе. Благодаря этой разнообразной деятельности, не все бояре собирались всякий раз на совещание в Думу. В 1631 году считалось 40 человек членов Думы. Из них более половины было в служебной отлучке, так что весь наличный составь совета не достигал 20 человек.
Не всегда и не все дела сразу ставились и сразу же решались в Думе. Дела особенно важные и серьезные, все то, о чем царю приходилось «мыслить тайно», он, прежде чем внести на рассмотрение полного собрания всех думцев, обсуждал с особенно близкими ему по родству, по дружбе или по расположению лицами, как думцами, так и не состоявшими членами Думы. Это была «тайная» или «ближняя» Дума государева. Не всей же Боярской Думе было, напр., обсуждать, как обрядить какое-нибудь необычное торжество при дворе или богомольную поездку государя, как, на всякий случай, устроить из дворцовым доходов хозяйственное положение царицы или царевны. Поговорить обо всем этом было необходимо с теми или другими советниками. Вносить такие вопросы в совет всех бояр и потому еще было неудобно, что дворцовые советники, которые прежде других могли «к тому делу дать способ», т.е. нужные справки — кравчий, ясельничий, дворецкий — часто и не были думными людьми, не ходили в «палату» и не сидели «с боярами».
Нередко возникали дела особенно сложные, при обсуждении которых в Боярской Думе приходилось ожидать, что будет «крик и шум велик и речь многая во всех боярах». Государю надо было подготовить к такому бурному заседанию наиболее влиятельных и важных бояр, состоявших обыкновенно членами Ближней Думы. Эти наиболее родовитые и влиятельные думцы, которым государь «мысль свою объявлял», умели, после собеседования с царем, так подготовить других бояр, что щекотливый вопрос обсуждался в Думе спокойно и проходил без шуму.
Часто, особенно при обсуждении вопросов внешней политики, надо было сохранить в тайне и само решение дела и причины, по которым оно было решено так, а не иначе. Ведь, когда дело обсуждалось при полном собрании всех думцев, в Боярской Думе, сохранить тайну было трудно: дела докладывались вслух, делались вопросы в приказах, призывались в Думу лица не думного звания, а потом как можно было поручиться, что тот или иной думный человек, мало умудренный житейской опытностью, не проболтается в кругу семьи, среди друзей, за веселой пирушкой.
В силу всего этого члены Ближней Думы выбирались всегда самим государем из близких ему людей, не заседавших в Думе, и из бояр – думцев, особенно хорошо ему известных. При выборе членов Ближней Думы царь не руководствовался ни боярским «отечеством», т.е. родовитостью, ни особыми заслугами, а только своим личным усмотрением. При царе Алексее Ближняя Дума явственно становится постоянно действующим учреждением, решающим дела и по управлению законодательные, часто не внося их на обсуждение всех бояр. Боярская Дума «все бояре», синклит все реже и реже собирается в последние годы царствования Алексея Михайловича, да и только лишь в торжественных случаях. Первенствующее место в правительстве переходит к Ближней Думе, состоящей из лиц, которых государь призывает для совета, не считаясь ни с породой, ни с заслугами этих лиц.
При царе Алексее около этой Ближней государевой Думы образуется еще одно учреждение, прямо подведомственное царю, только от него принимающее распоряжение и в исполнении их отдающее отчет тоже только ему. Учреждение это носило название Приказа Тайных Дел. В этом приказе сосредотачивались все дела особой важности, которые царь хотел знать в точности сам, наблюдать за их течением и направлять его; в этот приказ стали поступать все просьбы челобитные людей, обращавшихся к царю, как к источнику правосудия и справедливости, с жалобами на всякие притеснения и обиды со стороны высших чиновников и других правительственных учреждений. Через посредство Тайного приказа царь Алексей рассчитывал иметь свой глаз во всех ветвях управления государством, посылая для разбора различных затруднений или недоразумений в делах различных ведомств хорошо известных ему дьяков и подьячих этого приказа; в этот приказ направлялась вся личная переписка царя, здесь ведались его личные имения и промышленные предприятия, аптека, Гранатный и Потешные дворы, царская благотворительность, наконец личная казна царя.
В XVII веке заседание Думы, или, как тогда говорили, «сидение великого государя с боярами о делах «, происходили три раза в неделю: в понедельник, среду и пятницу. При накоплении дел заседали и каждый день.
Каждое утро съезжались к царскому дворцу бояре в своих тяжелых колымагах и «каретах», запряженных рослыми красивыми лошадьми; каждый экипаж сопровождала толпа верховых и пеших слуг и бедных родственников боярина. Чем знатнее был боярин, тем многочисленнее был окружавший его штат. Думные люди меньших чинов приезжали верхом или приходили пешком; не во всякое время года московская улица позволяла пробраться по своей невылазной грязи тяжелой боярской „карете», и тогда приходилось старику-боярину взбираться на смирного заслуженного коня и трястись верхом. В Кремле экипажи и кони оставались на Ивановской площади, и «думцы» шли отсюда пешком к царскому дворцу. Перед воротами все снимали шапки и крестились, - творя молитву Иисусову на честной крест, благословляющий всякое доброе вхождение в дом и исхождение из него.
Пройдя ворота, все направлялись к Постельному крыльцу царского дворца. На крыльце и на обширной площадки перед ним толпилось множество народа—это все люди «молодые», т.е. небольших чинов, которые явились сюда на случай: не потребуется ли их служба государю. Это стольники из неродовитых фамилий, стряпчие, дворяне московские, дьяки; тут же выделяются нарядные служилые кафтаны „жильцов» — рядовых особого почетного полка, численностью тысячи в две, набранных из дворянских, дьячих и подьячих детей, еще не поспевших по возрасту и заслугам к пожалованию в высшие чины. „На крыльце, на площади не всегда тихо,— говорить С. М. Соловьев,—не всегда слышны только одни мирные разговоры; иногда вдруг - раздастся шум, громкие голоса: это два врага, два соперника по какому-нибудь тяжебному делу встретились и не выдержали, сцепились браниться; стоить только вымолвить первое бранное слово, и язык расходится, удержу ему нет; от лица сейчас же переход к его отцу, матери, сестрам и другим ближним и дальним родственникам, никому нет пощады; все старые и недавние истории, сплетни, слухи, все тут будет повторено с прибавками, какие продиктует расходившееся сердце»... Дело не ограничивалось одними, крупными словами — «шумом»; иной расходится от крупных слов и шума н начнет «гонять» по крыльцу за врагом; такая гоньба кончилась раз тем, что у одного из соперников голова оказалась пробитой кирпичом.