Именно в воровском коллективе заключенный проводит весь день, всю ночь, годы подряд! Воздействие администрации спорадическое и слабое, формальное, мало индивидуализированное, большей частью не доходящее до реального заключенного. А коллектив всегда с ним. И какой коллектив! Жестокий, безжалостный и сильный. Сильный своей сплоченностью и круговой порукой. У этого коллектива свои традиции, своя романтика и свои герои! У нас с вами в современной “вольной” жизни таких нет.
Мне довелось довольно длительное время рассматривать материалы администрации колонии об условно-досрочном освобождении заключенных. Просто ради статистики я всегда задавал им один и тот же вопрос: “Сделал вывод, встретимся еще?” Лишь один-два из сотни отвечали, что никогда больше преступлений совершать не будут, со старым порывают, начинают жизнь нормальную. Остальные отвечали: “Уже умный, больше не встретимся, попадаться не буду”. А затем, за пределами судебного заседания и протокола хоть и не прямо признавались в своих реальных планах - действовать умнее, хитрее, ловчее, но в старом духе. Ссылались на то, что иначе по-людски не проживешь. “Я что, как и все. Пахать - дураков нет. Зарплата - что, разве это бабки? Смех один, на раз в кабак сходить”. А на предостережение, что ведь еще раз на нары загремишь, возражают: “Зачем же? С умом надо”.
По моим впечатлениям, современные колонии работают, как огромные и эффективные курсы усовершенствования уголовных профессий и как центры идеологической подготовки преступников и антиобщественных настроений. Если часть заключенных все же выходит из колоний с намерением приступить к честной жизни, то это происходит не благодаря деятельности колоний, а вопреки ей. Просто под страхом наказания или в результате раскаяния, которые наступили бы у данного человека при любых условиях. Независимо от целей администрации, колония как раз предпринимает все возможное, чтобы эти чувства погасить. Пребывание в коллективе себе подобных, да еще в столь организованном и сильном, лишь консервирует и укрепляет черты преступного характера, поддерживает в уголовнике его ценностные установки, морально усиливает его в борьбе с общественной моралью.
Каждый год десятки и сотни тысяч новеньких отправляются в вышеописанный университет. Его провожают папы и мамы, братья и сестры, друзья и сочувствующие соседи. Поддерживая и оправдывая во всем “нашу-то кровиночку” они готовы уже принять его ценности и мораль, которыми он будет жить предстоящие несколько лет. А когда он выйдет, то его как мученика вся округа будет жалеть и уважать еще больше. Для дворовых мальчишек он предмет для подражания. И вот сеет этот “бациллоноситель” свою заразу в наше общество. И так изо дня в день, годами, и во все расширяющемся масштабе. И все шире шагает по нашей с вами жизни воровская культура, жаргон, манеры. Превращает наше цивилизованное общество в воровскую малину. Все реже откликаемся мы на просьбы помочь милиции задержать преступника, все чаще для разрешения конфликта, спора мы с вами обращаемся к “авторитету”, а не в милицию. Здесь есть, наверное, вина и милиции, утратившей свой ореол “дяди Степы”, но и атмосфера воровской поруки тоже отравляет нашу с вами жизнь.
Как остановить эту лавину пока она не накрыла еще всех нас. Как победить преступность? Как избавиться от “дедовщины” в армии, от “беспредела” в местах лишения свободы, от опасного террора подростковых стай? Ведь корни-то этих явлений, похоже, общие.
Не такой уж секрет, как вырастить нормального человека. Для этого нужно, чтобы ребенок в семье сполна получал ласку и заботу, внимание, чтобы у родителей было достаточно времени и средств на это, да и просто, чтобы имелись сами родители. Чтобы смолоду человеку были привиты элементарные представления о добре и зле, своем и чужом, о святости жизни каждого, о милосердии к слабым, о честности и порядочности. Это невозможно в семье, которая плохо работает или столь скудно оплачивается, что с пониманием относится к воровству. Надо, чтобы человеком серьезно занималась школа, растила из него гражданина, чтобы литературу в школе не “проходили”, а читали, учили читать, приохочивали к чтению, чтобы ученик улавливал связь произведения с окружающей нас жизнью. Пусть он научится сопереживать литературному герою. Тогда он сможет лучше представить себя на месте другого человека, почувствовать его боль.
Не один я размышляю о том, как в обществе возродить идеалы и духовные ценности. Чтобы чистая совесть ценилась выше, чем власть, а трезвость мышления и самостоятельность мысли выше, чем слепое послушание. Чтобы завидовали только мастерству и здоровью, а простого достатка было бы достаточно. Чтобы общественное благо не заслоняло самоценной личности, ибо иначе личность восстает против общества. Чтобы чувство собственного достоинства не позволяло человеку пользоваться тем, что он не заработал. Чтобы даровые сласти имели горький вкус, а незаслуженные ордена обжигали грудь. Чтобы обстановка в обществе не порождала ни в ком чувства бессилия и личной бесперспективности.
К такому обществу нам еще долго продираться сквозь завалы прошлого.
Но это всем нам, всем и вообще. А что же делать нам, юристам, и не вообще, а с преступностью конкретно?
А взглянем на нашу систему наказания в историческом плане. Что изменилось со времен Столыпина, Ежова, Берии, со времен Брежневских, Горбачевских? Сроки менялись, названия менялись, а лагеря, они и есть лагеря, тюрьмы, они и остались тюрьмами. Ну, сажают теперь сорок процентов из всех осужденных, а не так, как раньше - восемьдесят. Но это и все.
Когда разрабатывались новые нормы Уголовного кодекса, высказывались идеи о применении других мер наказания, не обязательно всех в тюрьму. Кодекс вступил в силу в 1997 году, с 1 января, и ржавым памятником благим идеям возвышаются в нем экзотические меры наказания: “арест”, “обязательные работы”, “ограничение свободы” - судами они не применяются. Так, как не создано условий. За четыре года - ни-ни!
Звучит дико: всем нам с вами “вольным” надо поработать и построить арестные дома, комфортные зоны, чтобы потом уголовники, не стукнув палец о палец, сидели там и “перевоспитывались”. Про экономические трудности слушать не хочу и возражаю только одной цифрой, но которая бьет наповал. Во времена Лаврентия Павловича по доходности из всех министерств и наркоматов НКВД стоял на почетном четвертом месте, при наличии такого количества даровой рабочей силы и не могло быть иначе. А сейчас? Рабсила на месте. Госплан вам надо?
Как “паханы” сидят на шее у “мужиков”, так и все колонии уселись на шее у работающей, но честной части общества, так им легче, да и привычней. Но это им, а нам? Да и вся система колоний, недавно переданная из МВД в Минюст заодно со своими заключенными ведёт себя также: у них временный союз, единство интересов - как бы и дальше высасывать из государства соки. Единство целей: как бы прикинуться гуманными и цивилизованными, как западные пенитенциарные органы, и тянуть на себя денежки, отрывая их из бюджета от пенсионеров, учителей, военных, врачей. Как бы издеваясь над нами, они изменили даже названия колоний с ИТК на ИК, чтобы соблазна у правительства не было, из своего названия исключив упоминание о труде. Не хотят они работать: одни хотят сидеть, а другие их охранять, и палец о палец не ударить! Они и дальше так будут поступать, пока не найдётся решительный Президент и парламент, который научит и заставит администрацию колоний организации производства и прекратит кормить этих дармоедов из бюджета.
Вот где и вижу я тот самый корень, под который рубануть надо, чтобы встряхнуть этих сидящих на нашей шее “клопов”. Корень для уголовника там, где ему больнее всего, где он любовно воспроизводится, размножается - в колониях!
Больше всего уголовники боятся одиночного заключения. Там преступник остается наедине с собой и со своей совестью. Там надо размышлять и переживать, а это для него пытка. В лагере ему некогда думать, все мысли его и действия направлены на выживание, на то, чтобы избежать притеснения со стороны сильных, чтобы самому притеснить слабых, пристроиться в уборщики, “угловые”, каптеры, отобрать передачку, спрятать от разграбления свою посылку.
А задуматься о детях своих, как они без тебя, без твоей поддержки, зарплаты, а как там мать, жена? А каких высот в жизни добились твои бывшие одноклассники, а ребята с нашего двора? А девушка из соседнего двора - моя самая светлая мечта? А что же в это время я… И так долгими днями и ночами, и неделями и месяцами. Годами!!! Действительно пытка, ведь сделать-то ничего невозможно: ты лишен свободы!
Мне довелось как-то рассматривать дело на троих заключенных набедокуривших уже в зоне. У них уже были приличные сроки, от четырех до восьми, да за вновь совершенное им добавлялось по пятерке, да в особом режиме. Есть о чем задуматься и попросить суд. Однако к суду они все обратились с другой просьбой - отменить им одиночное содержание, в котором они находились в течение трех месяцев до суда и еще в течение полутора месяцев до вступления приговора в законную силу. Оцените - полтора месяца одиночки занимали их и пугали больше, чем десять лет в зоне особого режима!
Я вижу ключ к решению проблемы победы над преступностью именно здесь. Здесь смерть атмосферы преступности, а без атмосферы она зачахнет, как аэробные бактерии.