Следует подчеркнуть, что в отечественной науке давно замечено несоответствие концепции "слияния" прав и обязанностей природе правового регулирования и установлена ее генетическая связь с административно-командными методами управления обществом [5]. Воспроизведение этой ошибочной теории в основном законе нашего государства не только сближает его с советскими конституциями, активно использовавшими идею единой "правообязанности" для выхолащивания субъективных прав граждан. Она противоречит и зафиксированному в ст. 18 Российской Конституции принципу определяющей роли прав и свобод человека и гражданина для правотворческой, исполнительной и судебной деятельности государства. Действительно, если права и свободы "слиты" с обязанностями, то обособленное их существование невозможно.
Не менее вредна концепции "слияния" прав и обязанностей и применительно к деятельности органов государства. Образцом ее лапидарного изложения служит позиция Ю.А. Тихомирова. "Правообязанность, - пишет он, - лучше всего выражает связь прав и обязанностей, поскольку права предоставляются субъекту публично-властных отношений для обязательной реализации. Если гражданин может не воспользоваться своими правами, то властный субъект не должен придавать их забвению. Он обязан осуществлять предоставленные ему права для обеспечения и защиты публичных интересов" [6].
Неверность приведенного суждения состоит в том, что осуществление власти трактуется в виде права соответствующего субъекта. Оно не учитывает объективного характера государственного управления как систематической, постоянной, непрерывной деятельности по упорядочению общественных отношений, которая не может осуществляться от случая к случаю и зависеть от усмотрения носителя властных полномочий. Поэтому юридические права властвующих субъектов не составляют ядра их правового статуса. Его образуют обязанности, хотя для содействия их эффективному осуществлению могут дополнительно предоставляться и субъективные права. Но последнее вовсе не означает, что содержание этих прав как гарантированных мер возможного (а не должного) поведения в публично-правовой сфере сливается с содержанием обязанностей.
Из вышеизложенного следует, что властвующий субъект вполне может "придать свои права забвению", если оно не сказывается на положительной эффективности управления, но не в состоянии столь же произвольно и безнаказанно проигнорировать исполнение управленческих обязанностей.
К сожалению, критикуемая концепция присутствует не только в научных работах, но и в решениях Конституционного Суда Российской Федерации [7]. Поэтому для внесения полной ясности в вопрос о природе публичных властных полномочий давно пришла пора законодательного закрепления презумпции, в соответствии с которой выполнение конкретных функций представителями государства является их юридической обязанностью, если нечеткость правовых формулировок, определяющих указанные функции, не позволяет однозначно определить их как право или обязанность.
Другой пример взаимоисключающих конституционных положений являют собой п. "в" ст. 71 и п. "б" ст. 72, которыми защита прав и свобод человека и гражданина, а также защита прав национальных меньшинств одновременно отнесены и к исключительной федеральной юрисдикции, и к совместному ведению Российской Федерации и ее субъектов. В данном (как и в вышеупомянутом) случае налицо явное игнорирование логического закона исключенного третьего: исключительные полномочия потому и являются исключительными, что они не могут быть разделены их обладателем с кем бы то ни было!
В-четвертых, в Конституции необоснованно используются неюридические понятия, ухудшающие редакцию ее норм. Так, ч. 1 ст. 59 гласит, что защита Отечества является не только юридической обязанностью гражданина России, но и его долгом. По всей вероятности, разработчики документа полагали, что конституционное закрепление морального долга придаст рассматриваемой статье особый вес в сознании всех военнообязанных и позволит резко сократить случаи незаконного уклонения от обязательной военной службы. Несостоятельность этого заблуждения, выступающего еще одним ярким проявлением правового идеализма авторов документа, давно доказана не только юридической наукой, но и практикой реализации аналогичных "конституционных заклинаний" времен СССР и "суверенизации" РСФСР. Ни объявление защиты Отечества "священным долгом", а воинской службы - "почетной обязанностью" конституциями СССР 1936 и 1977 гг., ни полная замена правового термина "обязанность" моральной категорией "долг" в последней редакции Конституции России 1978 г. ничуть не отразились на повышении эффективности соответствующих правовых норм.
Перечисленные юридико-технические недостатки Конституции столь очевидны, что их наличие можно объяснить лишь невероятной спешкой при подготовке, обсуждении и принятии документа, а также отсутствием юридической и фактической возможностей для его профессиональной, грамотной редакционной правки. Активная деятельность Конституционного Суда не способна полностью исправить имеющиеся недочеты, поскольку он сам иногда оказывается "заложником" ошибочных конституционных формулировок.
Вместе с тем следует отметить, что, несмотря на рассмотренные и иные имеющиеся изъяны, Российская Конституция 1993 г. является безусловным шагом вперед на пути использования достижений юридической культуры по сравнению с предшествовавшими ей основными законами нашего государства.
Список литературы
СЗ РФ. 1995. 1. Ст. 46.
Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 4 марта 1997 г. 4-П по делу о проверке конституционности ст. 3 Федерального закона от 18 июля 1995 г. "О рекламе" // СЗ РФ. 1997. 11 Cт. 1372.
Ведомости Законодательного Собрания Омской области. 1998. 4. Ст. 720.
Ведомости Законодательного Собрания Омской области. 1998. 4. Ст. 790.
Гукасян Р.Е. Концепция слияния прав и обязанностей и административно-командные методы управления // Сов. государство и право. 1989. 7. С. 29-32; Гукасян Р.Е., Петрова Л.В. К вопросу о повышении эффективности правовой науки // Сов. государство и право. 1990. 3. С. 112.
Тихомиров Ю.А. Публичное право. М.: БЕК, 1995. С. 142.
Определение Конституционного Суда Российской Федерации от 26 января 1999 г. 11-О по запросу Ванинского суда Хабаровского края о проверке конституционности отдельных положений Уголовно-процессуального кодекса РСФСР // Российская газета. 1999. 23 марта.