А. О. Рыбалов
Уже угасшие было споры о том, существует абсолютное субъективное право внутри правоотношения или вне его, вновь вышли на авансцену благодаря некоторым работам последних лет. Речь идет о книге В. А. Лапача «Система объектов гражданских прав: теория и судебная практика» (СПб., 2002) и рецензии на нее К. И. Скловского ,[1] а также книге последнего «Применение гражданского законодательства о собственности и владении. Практические вопросы». Оба автора солидарны с Д. М. Генкиным в утверждении, что «субъективное право может существовать и вне правоотношения, не являясь его элементом. Таковыми являются все субъективные абсолютные права, которым соответствует пассивная обязанность всех других лиц, установленная непосредственно всеобщей запретительной нормой закона».[2]
Мишенью для критики служит юридическая конструкция абсолютного правоотношения, выстраивающая юридическое отношение «всех и каждого» по поводу объекта абсолютного права. Так, К. И. Скловский пишет: «Вещное право предоставляет лицу власть непосредственно над вещью. В теории иногда конструируют довольно сложную схему, дополняющую эту власть также обязанностью неопределенного круга третьих лиц воздерживаться от нарушения вещного права. <…> Однако эта конструкция представляется излишней».[3] Сторонники «сложной схемы», как известно, отвечают тем, что отношения между лицом и вещью невозможны, всерьез говорить можно лишь об отношениях субъектов по поводу вещи.
Казалось бы, спор этот давно разрешен. В свое время Е. Годэмэ, рассматривая определения вещного права, предложенные французской наукой, писал, что Обри и Ро предложили модель вещного права, согласно которой вещными «называются такие права, которые, создавая … непосредственное отношение между вещью и лицом, власти которого эта вещь оказывается подчиненной… способны благодаря этому быть использованными не только против такого-то определенного лица, но и в отношении всякого другого».[4] Критик предложенной концепции Планиоль предложил иное определение: вещное право есть отношение между активным субъектом и всеми другими как пассивными субъектами. Сравнивая эти модели, Е. Годэмэ писал: «Совершенно правильно, что на всех и каждом лежит обязанность уважать осуществление вещного права, и что в этом самая яркая его внешняя характеристика. Но только нужно признать, что в основном эта идея уже заключалась в определении Обри и Ро: “Право, которое допускает использование в отношении и против всех. А это то же, что сказать: на всех и каждом лежит в отношении носителя вещного права отрицательная обязанность не мешать осуществлению его права”».[5] Сам Е. Годэмэ предлагал такое «синтетическое» определение: «вещными правами являются те, которые, создавая непосредственное, прямое отношение между вещью и лицом, власти которого эта вещь оказывается подчиненной… возлагают тем самым на каждого обязанность не мешать носителю права».[6]
В отечественной цивилистике, например, Д. Д. Гримм утверждал: «Вещное право имеет две стороны, которые необходимо различать: а) непосредственное отношение к предмету, которое обставлено … известными условиями, формами и ограничениями и только при соблюдении их считается закрепленным за лицом; и б) юридические отношения, возникающие из такого закрепления, между лицом, за которым отношение к вещи закреплено, и прочими лицами».[7]
В другой работе Д. Д. Гримм отметил по поводу теорий «отношения лица с вещью» и «отношения лиц по поводу вещи»: «Нельзя не заметить, что спор между ними в сущности касается вопроса чисто терминологического свойства. Он сводится к тому, следует ли называть юридическими отношениями одни только отношения между лицами или также отношения между лицами и иными объектами. По существу же никакого спора между представителями обоих направлений нет, ибо и те, и другие признают, что отношения между лицами имеют совсем иной характер, совсем иное юридическое значение, чем отношения лиц к иным объектам, и что, в частности, лица, точнее, правоспособные лица как таковые, не могут быть объектами, а только субъектами юридических отношений».[8] Наверное, трудно сказать точнее.
О том, что принадлежность вещи как ее юридическая связь с лицом в том и выражается, что все другие члены данного общества обязаны признавать эту принадлежность и не нарушать ее, писал и И. А. Покровский. Именно поэтому, по его мнению, «всякое вещное право имеет характер абсолютного права в том смысле, что оно адресовано ко всем и будет в случае нарушения нарушаться против всех».[9]
В советской правовой литературе также указывалось на то, что «юридическая власть над вещью» есть то же самое, что установление отношения к вещи как чужой со стороны третьих лиц. С. Н. Братусь писал об анализируемых отношениях: «Совершенно ясно, что речь идет не о робинзонаде. <…> Отношение отдельного лица или коллектива к вещи как к своей неразрывно связано … с молчаливым признанием этого факта другими лицами. <…> Иначе говоря, отношения лиц по поводу вещей и отношение к вещи как к своей или как к чужой — это две стороны одного и того же волевого экономического отношения. “Мое” может отличаться от “чужого”, от “твоего” только в обществе».[10] Приведем также высказывание С. Ф. Кечекьяна: «Правовое господство над вещью обеспечивается обязанностями других лиц… Действия других (обязанных) лиц обеспечивают осуществление господства управомоченного лица над объектом права».[11]
Cпор между сторонниками разных концепций абсолютных прав во многом предопределен различными представлениями спорящих сторон о понятии правоотношения, что делает дискуссию порой лишенной научности. Как неоднократно отмечалось в юридической науке, термин «правоотношение» не имеет однозначного значения. С. С. Алексеев в связи с этим писал: «…по мнению Д. М. Генкина, право собственности, как абсолютное право, существует вне правоотношения. Однако автор под правоотношением понимает только правовые связи, конкретизированные по субъектам, явно склоняясь к модели обязательственного отношения. Между тем сам же Д. М. Генкин пишет, что “...субъективное право — это обеспеченная законом возможность определенного поведения, которому корреспондирует обязанность других лиц и возможность при нарушении субъективного права обратиться к принудительной силе государственных органов”. Таким образом, в конечном счете, автор лишь показывает, что возможно существование таких субъективных прав, которым не корреспондирует обязанность конкретных лиц по совершению (или воздержанию от совершения) определенных действий».[12] Из такого же понимания правоотношения исходил и Л. С. Явич: «Структура правоотношений (связь между конкретными носителями прав и обязанностей) такова, что исключает возможность существования правовых отношений с неопределенным составом управомоченных и обязанных участников. Если употреблять традиционный термин, то любое правоотношение является относительным».[13]
Достаточно очевидно, что без конвенционально принятого понятия правоотношения никакая дискуссия по поводу существования абсолютного права в правоотношении или вне него невозможна. Так, В. А. Тархов утверждает: «Когда Д. М. Генкин пишет, что его понимание субъективного права собственности не противоречит положению, что субъективному праву соответствуют обязанности других лиц, и обратно, что обязанным лицам противостоит управомоченное лицо, то тем самым он признает, что носитель субъективного права собственности состоит в правовом отношении с обязанными лицами. Что же представляет собой взаимная связь юридических прав и обязанностей, если не правовое отношение?».[14] Но в том-то и дело, что без «конвенции» по этому поводу никто и не знает, что эта связь собой представляет. И оба автора вправе считать правоотношением то, что каждому из них кажется более подходящим на эту роль.
Будем все же исходить из того, что вопрос «существует ли субъективное право собственности в правоотношении?» заключается в следующем: соответствует ли этому праву обязанность, лежащая на всех прочих лицах. В чем заключается эта «корреспонденция» субъективных прав и обязанностей? В том, что субъективное право, входящее в состав правоотношения, существует постольку, поскольку существует корреспондирующая ему субъективная обязанность: «…гражданско-правовая обязанность … выступает не только в качестве функции правовых норм, но и в качестве необходимого коррелята субъективного права. Реальность субъективного права выражается, прежде всего, в том, что ему соответствует обязанность, возлагаемая на других, противостоящих управомоченному, лиц».[15] Вопрос можно сформулировать и так: существует ли подобная всеобщая обязанность как коррелят каждого конкретного субъективного права или она является просто правилом поведения, на что указывал, в частности, Д. М. Генкин? На наш взгляд, одно никак не противоречит другому.
Противники абсолютных правоотношений могут привести такой довод: если абсолютное право существует в правоотношении, то для возникновения как этого субъективного права, так и корреспондирующей ему обязанности необходим один и тот же юридический факт. Между тем очевидно, что лежащая на обязанных лицах пассивная обязанность не претерпевает никаких изменений при наступлении того юридического факта, который лежит в основе появления каждого нового абсолютного права. Обязанные лица неизменно остаются вынужденными воздерживаться от посягательств на чужие блага. Из этого и можно, казалось бы, сделать вывод, что абсолютных правоотношений не существует, а существует лишь требование объективного права не трогать чужое. Д. М. Генкин, рассматривая право собственности, пишет, что такая обязанность, будучи всеобщей, не нуждается в подтверждении и закреплении в правоотношениях:[16] «Всеобщая обязанность устанавливается непосредственно законом, нормой права, а не является элементом бесконечного числа правоотношений с неопределенным числом лиц. <…> Те, кто полагают, что всеобщее запрещение воздерживаться от нарушений правомочий собственника является элементом правоотношений носителя субъективного права собственности со всеми другими лицами, с неопределенным числом обязанных лиц, сливают понятие правоотношения с нормой права».[17]