Л.А. Воскобитова
Если такие явления как право, власть, государство в поле зрения философии, юриспруденции, психологии и других наук уже тысячелетия, то «судебная власть» привлекла к себе внимание всего 300 лет назад. Это внимание не было постоянным, повсеместным и последовательным. Интерес к «судебной власти», как показывает анализ исследований, оживлялся и возрастал, как правило, в связи с периодами принципиальных сущностных реформ государственного устройства и общественных отношений. Период Реформации, Просвещения и эпоха буржуазных революций, отмена крепостного права в России и поиск путей либерализации общественной жизни; война за независимость в Северной Америке и образование США; переоценка ценностей и приоритетов в мире после Великой Отечественной войны и особенно после второй мировой войны; поиск модели совершенствования современных государств — это вехи осмысления, формирования и развития идеи судебной власти; определение места последней в общественном устройстве, ее назначения и возможностей.
Судебная деятельность как таковая всегда была непременным атрибутом государства и ее значение понимали и оценивали уже в античные времена [1].
Однако властные свойства судебной деятельности, ее возможности в сфере государственно-политических отношений были оценены значительно позже, что и нашло свое отражение в идее судебной власти и возможности ее отделения от властей законодательной и исполнительной.
Первоначально идея «судебной власти» возникла и получила свое развитие в контексте философских размышлений по поводу поиска идеального государственного устройства. Идеи гуманизма, получившие развитие в эпоху Реформации, Просвещения и Возрождения, потребовали по-новому определить место человека в государстве, в природе, в мироздании. Осознание пагубности абсолютизма, тираний потребовало поиска иных способов организации общественной жизни, при которых можно было бы согласовать интересы, устремления и действия индивидуума и государства, личности и общества. Изначальная, имманентная противоречивость этих интересов логично востребовала идею о неком посреднике между ними, арбитре, способном не только разрешить эти противоречия, но и, употребив власть, принудить к взаимному уважению и согласованию. Поэтому первоначально идея судебной власти стала предметом исследования и описания в ее субстанциальном, метафизическом аспекте. В работах Т. Гоббса, Дж. Локка, Ш. Монтескье, И. Канта, В. Гегеля и других суд, его деятельность, судебная власть описываются как способ и средство разрешения социальных конфликтов; как необходимый гражданскому обществу инструмент регулирования общественных отношений и обуздания «войны всех против всех», характерной для людей, находящихся в естественном состоянии; а позже и как особая ветвь государственной власти, призванная сбалансировать «всевластие» государства и частный интерес личности и обеспечить защиту человека от деспотизма и тирании.
Одним из первых значение судебной деятельности в государстве отметил Т. Гоббс [2]. Многие исследователи связывают с именем Т. Гоббса и его работой «Левиафан или материя, форма и власть государства церковного и гражданского», написанной им в 1651 году, начало разработки теории разделения властей [3; 8]. В контексте нашего исследования интерес представляют рассуждения Т. Гоббса о суде, судьях, их деятельности, о месте судебной власти в государстве.
Обосновывая договорную теорию возникновения государства, Т. Гоббс противопоставляет естественное состояние человека, для которого характерно «состояние первичной войны всех против всех» [2, 97] гражданскому состоянию. В естественном состоянии человечеству не известны собственность, владение, отсутствует разграничение на «мое» и «твое», так как каждый человек может считать «своим лишь то, что он может добыть, и лишь до тех пор, пока он в состоянии удержать это». В этом состоянии человечеству не знакомо понятие несправедливости: «Там, где нет общей власти, - нет закона, а там, где нет закона, - нет несправедливости» [2, 97]. Естественное право, по мнению Т. Гоббса, «есть свобода всякого человека использовать собственные силы по своему усмотрению для сохранения своей собственной природы, то есть собственной жизни, и, следовательно, свобода делать все то, что по его суждению является наиболее подходящим для этого» [2, 98]. В отличие от права, естественный закон — это «предписание или найденное разумом общее правило, согласно которому человеку запрещается делать то, что пагубно для его жизни или что лишает его средств к ее сохранению, и пренебрегать тем, что он считает наилучшим средством для сохранения жизни» [2, 98]. Противопоставляя право и закон, Т. Гоббс подчеркивает, что «право состоит в свободе делать или не делать, между тем как закон определяет и обязывает к тому или другому члену этой альтернативы» [2, 99].
Переходя к гражданскому состоянию люди, стремятся к миру для себя. Для этого они должны заключать соглашения, отказываясь от какой-то части своих прав на все, части своей свободы в пользу других людей. Эти соглашения должны неукоснительно соблюдаться. «Природа справедливости, - пишет Т. Гоббс, - ...состоит в выполнении соглашений, имеющих обязательную силу, но обязательная сила соглашений начинается лишь с установлением гражданской власти, достаточно сильной, чтобы принудить людей к выполнению своих соглашений...» [2, 110-111].
В гражданском состоянии конфликты между людьми начинают разрешаться путем посредничества. При этом Т. Гоббс уже различает спор о факте: было ли завершено противоправное действие, и спор о праве: противозаконно ли оно. В решении подобных споров никто не может быть судьей самого себя. «Так как ... имеется ... предположение, что всякий человек делает все для своей выгоды, то никто не может быть справедливым арбитром в своем собственном деле... На основании принципа беспристрастия, требующего предоставления одинаковых выгод обеим сторонам, мы, предоставляя одной стороне право быть судьей, должны были бы предоставить такое же право и другой стороне... А так как в споре о факте судья не должен доверять одной стороне больше, чем другой (если нет других аргументов), то он должен доверять третьему лицу или трем и четырем, или большему числу лиц, иначе вопрос остался бы нерешенным, и его решение было бы предоставлено силе» [2,121]. Уже в этих рассуждениях мы видим, что наличие посредничества в споре, беспристрастность судей, обращение их к исследованию доказательств в поисках справедливого решения, Т. Гоббс рассматривает как необходимое условие сохранения гражданского мира. Говоря о возникновении государства, он приходит к выводу, что договор людей, объединение воль индивидов порождает возникновение единой общей воли, которая и является суверенной. «Государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей с тем, чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты» [2,133]. Выразителем общей воли и государства является суверен. Т. Гоббс называет ряд положений, определяющих положение суверена и его взаимоотношения с подданными, из которых явствует приверженность автора к монархической модели устройства государства, но для нас важно, что среди прочих характеристик Т. Гоббс указывает, что суверену принадлежит судебная власть и право решать споры. «...Составной частью верховной власти является право юрисдикции, то есть право рассмотрения и решения всех споров, могущих возникнуть относительно закона ... или относительно того или иного факта, ибо без решения споров не может быть защиты подданного от обид со стороны другого» [2,139]. Судьи, по мнению Т. Гоббса, являются служителями государства, «...ибо в своем судейском кресле они представляют лицо суверена и их приговор есть его приговор... все судебные функции есть существенная часть верховной власти, и поэтому все судьи есть служители того или тех, кто имеет верховную власть» [2,188]. Если при разрешении дела возникает спор между одной из сторон и судьей, то, по мнению Т. Гоббса, суверен должен сам разрешить такой спор или назначить судьей другого человека, который устроит обе стороны [2,189]. Более того, Т. Гоббс допускает возможность спора подданного с самим сувереном. В этом случае «... если все это имеет своим основанием изданный ранее закон, то подданный так же свободен добиваться своего права, как если бы это была тяжба с другими подданными и он может добиваться своего права перед судьями, назначенными сувереном» [2,171]. (Правда, в тех случаях, когда закона нет, суверен свободен в своих действиях и обжаловать последние, по мнению Т. Гоббса, нельзя). Из приведенных положений видно, что хотя Т.Гоббс еще не говорит о разделении властей, более того, считает это недопустимым, приводящим к гибели неделимого целого — государственной власти, тем не менее, содержательно он уже выделяет функцию судебной власти: он подчеркивает необходимость этой функции для установления гражданского мира; полагает неразрывную связь судебной власти с верховной властью государства, допускает возможность использования суда при разрешении споров не только между гражданами, но и между подданными и сувереном. Интересны его рассуждения и о взаимоотношениях суда и законодателя. Т. Гоббс считал, что толкование законов является исключительным правом законодателя, ибо никто лучше него не может знать истинных и конечных причин и целей, ради которых был составлен закон. Однако толкователем естественного права может быть только судья». Толкованием естественного закона является приговор судьи назначенного верховной властью для разбора и решения споров, которые должны решаться на основе этого закона, и толкование это состоит в применении указанного закона к данному случаю... В акте правосудия судья лишь соображает, соответствует ли требование истца естественному разуму и справедливости, и его постановление есть поэтому толкование естественного закона. Это толкование достоверно..., потому что это решение выносится им на основании полномочий, данных ему сувереном, в силу чего оно становится решением суверена, которое для данного момента является законом для тяжущихся сторон» [2, 214-215]. Вместе с тем судебное толкование естественного закона не создает правовой нормы в современном ее понимании, так как далее Т. Гоббс указывает, что подобные решения судьи становятся обязательными только для сторон. Другие судьи не обязаны следовать этим решениям «ибо судья может ошибиться в толковании даже писанных законов, но ошибка подчиненного судьи не может изменить закона, который является общим постановлением суверена» [2, 217]. Это очень важное место в рассуждениях Т. Гоббса, так как и до настоящего времени сохраняется проблема соотношения законодательной и судебной власти в странах с прецедентным правом. И для судебной реформы в России эта проблема является весьма актуальной. Поэтому заслуживает самого серьезного внимания мысль Т. Гоббса о том, что в случаях пробелов в законе или его неясности суд, тем не менее, не подменяет законодателя. «...Неувязка, вытекающая из буквы писаного закона, может служить для судьи руководящей нитью при вскрытии намерения закона и тем самым способствовать лучшему истолкованию последнего. Однако никакая неувязка не может оправдать решение, идущее вразрез с законом. Ибо каждый судья поставлен для того, чтобы решать, что есть право и что не есть право, а не для того, чтобы решать, что удобно и что неудобно для государства» [2,218]. Это положение предельно ясно обнажает еще один важный сущностный признак судебной деятельности: не создавать некие новые нормы и правила поведения, а применять уже имеющиеся для разрешения спора. Любопытна историческая подробность: судьи в Англии времен Т. Гоббса не обязаны были знать законы. Более того, Т. Гоббс считал, что судья не должен заранее изучать дело. «То, что он должен сказать в отношении факта, он узнает от свидетелей, а то, что он должен сказать в отношении закона, он узнает в ходе процесса от тяжущихся сторон и от того, кто имеет право толковать закон на месте» [2,218]. Поэтому Т. Гоббс, анализируя роль суда в государстве, счел необходимым назвать и те качества, которые необходимы, чтобы быть хорошим судьей: ясное понимание основного естественного закона, называемого справедливостью; презрение к излишнему богатству и чинам; способность отвлечься в своем суждении от всякой боязни, гнева, ненависти, любви и сострадания; способность терпеливо и внимательно выслушивать и запоминать, обдумывать и применять слышанное [2,219].