Ту же позицию занимало и большинство русских дореволюционных юристов[119] . Сделки как правомерные действия противопоставлялись правонарушениям как действиям неправомерным. Одновременно обращали внимание на то, что сделкой можно назвать только такое действие, которое приводит к тем правовым последствиям, на которые оно направлено[120] . Правомерность и способность влечь желаемые правовые последствия - тесно взаимосвязанные признаки. Можно сказать, что способность сделки влечь указанные правовые последствия является следствием ее правомерности[121] .
Однако позиции ученых, настаивавших на правомерности сделки, не всегда являлись последовательными. Так, Ю.С. Гамбаров указывал, что сделки стоят в соответствии с объективным правопорядком. В тоже время он отмечал, что, поскольку и недействительная сделка может влечь правовые последствия, неверно утверждать, что при недействительности нельзя говорить о сделке[122] .
Высказывалась также иная точка зрения. Так, по мнению Д.Д. Гримма, термин «юридическая сделка» употребляется в двояком смысле. В широком смысле он означает всякий частноправовой распорядительный акт, направленный на установление, прекращение юридически существенного отношения между лицами независимо от того, удовлетворяет ли он всем законным условиям. В более узком смысле под юридической сделкой автор понимает только такой часто-правовой распорядительный акт, который удовлетворяет всем законным условиям[123] . Другими учеными отмечалось, что договоры могут как соответствовать закону (действительные договоры), так и противоречить ему (недействительные договоры)[124] .
Начиная с периода советской цивилистики и до наших дней, мнения ученых также делятся на две группы. Одни ученые полагают, что правомерность не является необходимым признаком сделки[125] . Другие занимают противоположную позицию. В период действия ГК 1922 г. и ГК 1964 г. большинство цивилистов утверждало, что, помимо направленности на правовые последствия, сделка обладает еще и таким признаком как правомерность и должна приводить именно к тем правовым последствиям, на которые она направлена[126] . Так, И.С. Перетерский полагал, что действия, не дозволенные законом, не порождают тех юридических последствий, на которые они направлены, и не могут считаться сделкой: «...Если действие имеет вид сделки, но направлено против закона или в обход закона, то оно не является сделкой»[127] .
М.М. Агарков рассматривал сделки как правомерные юридические действия, а недействительным, по его мнению, является не сделка, а волеизъявление. Автор предложил классификацию волеизъявлений: волеизъявления, направленные на установление, изменение прекращение правоотношений, следовало делить на ничтожные (не сделки) и действительные (сделки). Первые не производят того эффекта, на который они направлены, хотя и могут в определенных случаях вести к определенным юридическим последствиям (например, в качестве правонарушений или по ст. 147 ГК РСФСР 1922 г.). Вторые, т.е. сделки, производят тот эффект, на который они направлены[128] .
И в настоящее время на правомерность как неотъемлемый признак сделки указывают многие авторы[129] . Однако за весь период этой продолжительной дискуссии немногие попытались обстоятельно объяснить, почему сделка - это правомерное действие, влекущее желаемые правовые последствия, а недействительная сделка - это уже не сделка. Иногда это рассматривается как «очевидный факт», не требующий доказательств и даже упоминания в законе[130] . И все же можно выделить несколько основных аргументов.
По мнению некоторых авторов, правомерность является признаком, позволяющим отличить сделки от деликтов[131] , а также от неосновательного приобретения или сбережения имущества[132] . С этой точкой зрения не можем согласиться в связи со следующим.
Отнесение недействительных договоров к сделкам вовсе не стирает грань между сделками и деликтами. Неправомерность является не единственным признаком, характеризующим деликт. Последний отличается от сделки прежде всего тем, что при его совершении, по общему правилу, отсутствует признак направленности на правовые последствия. «Для сделки как юридического факта, в отличие от деликта, характерно наличие действия (воли), направленного на установление, изменение или прекращение гражданского правоотношения, тогда как при деликте, лицо, его совершающее, вовсе не желает наступления тех или иных правовых последствий», - отмечал Д.М. Генкин[133] . О том, что причинитель вреда не желает наступления юридических последствий, которые связывает с его действиями закон, писал и французский цивилист Л. Жюллио де ла Морандьер[134] .
В противовес изложенному отмечается, что признак направленности как таковой все же не позволяет разграничить сделку и деликт, так как юридические сделки могут быть заключены «и без того, чтобы их участники сознавали все производимые ими юридические последствия, так же, как и деликты могут быть совершены с тем, чтобы вызвать именно связанные с ними юридические последствия, т. е. наказание и вознаграждение убытков»[135] .
Однако, во-первых, не требуется, чтобы лицо, совершающее сделку, предусматривало все юридические последствия, возникающие из нее. Ряд правовых последствий может и не охватываться намерением лица, совершающим сделку, а возникать в силу закона[136] . Так, например, продавец может не знать о том, что он отвечает перед покупателем за недостатки вещи. Здесь «важно то, что лицо, совершающее сделку, имеет в виду не простое фактическое отношение, а юридическое отношение»[137] . Во-вторых, даже если действие, причиняющее вред (деликт), все же направлено на правовые последствия, это не превращает деликт в сделку. Юридические последствия деликта, в отличие от последствий недействительной сделки, наступают независимо от наличия указанной направленности. Поэтому не имеет юридического значения, есть ли эта направленность в деликте. В то же время она обязательно должна присутствовать в любой сделке.
Кроме того, для квалификации действия как деликта необходимо наличие вреда: «наличие вреда является, в сущности, единственным условием, которое необходимо для возникновения всех без исключения обязательств из причинения вреда»[138] . Сделка же, как правило, вред не причиняет, а его наличие не является обязательным для квалификации действия как сделки.
Существует и другой подход к противопоставлению сделок и деликтов. Он, как и у многих других авторов, основан на понимании сделки как правомерного действия, но несколько в ином ключе. Некоторые авторы считают правомерность характерным признаком сделки как типа действия, а конкретная сделка, по их мнению, может не соответствовать закону[139] . М.З. Прилуцкая отмечала: «определение сделки, как действия, дозволенного законом, имеет в виду не отдельное действие, а тип или вид действия, дозволенного законом, в отличие от действий, специально запрещенных законом. Так, купля-продажа - действие, дозволенное законом, в отличие от причинения вреда, - действия недозволенного»[140] . Продажу вором украденной вещи И.Б. Новицкий характеризовал как сделку именно потому, что правомерность - характерный признак сделки купли-продажи, как типа правоотношений[141] .
Однако для гражданского права имеет значение не то, правомерно ли действие как тип, а то, правомерно ли оно как конкретное действие. Именно от этого зависит возможность наступления тех или иных правовых последствий.
Признак правомерности не является необходимым и для проведения различия между сделками и действиями, приводящими к неосновательному обогащению. Действия, которые влекут возникновение неосновательного обогащения, могут быть не только неправомерными, но и правомерными[142] . Поэтому признак противоправности не может отграничить их от сделок. Наконец, в отличие от недействительной сделки, для возникновения юридических последствий действия, влекущего неосновательное обогащение (гл. 60 ГК), наличие направленности на эти или какие-либо другие последствия не имеет юридического значения.
Необходимо также отметить, что отсутствует какая-либо зависимость между правомерностью и направленностью на правовые последствия[143] . И неправомерная, и правомерная сделка одинаково направлены на правовые последствия. Так, заключая договор купли-продажи вещи, изъятой их гражданского оборота, продавец и покупатель стремятся к возникновению прав и обязанностей, в результате исполнения которых покупатель получит вещь в собственность, а продавец - деньги за проданную вещь. Даже в случае, когда лица фактически не желают наступления никаких правовых последствий (мнимая сделка), внешне, в волеизъявлении, эта направленность проявляется.
Еще одной причиной, по которой сделке приписывается признак правомерности, является стремление исследователей уместить ее в традиционную классификацию юридических фактов. По мнению некоторых авторов, если сделка недействительна, она не влечет никаких правовых последствий, поэтому не может быть отнесена к числу юридических действий[144] или юридических актов[145] , а значит, к сделкам следует относить только действительные сделки.